Страница 98 из 104
Уныние в первый же день войны… Но, может быть, в дальнейшем настроение улучшится.
«27. VII. Каждый метр земли стоит потоков крови. Мундир мокрый, желудок пустой. Бессонные ночи, томительные дни. Нервы натянуты до последних пределов. Тупая машина войны. Ужас!
26. VIII. В течение четырех дней наша дивизия пережила 76 атак неприятельских самолетов, адский огонь и дым».
Ни разу на протяжении нескольких десятков страниц нет слов: «Мы продвинулись вперед, мы побеждаем, отбиваем атаки». Солдат будто чувствовал, что он, как и вся его братия, как бы они ни подвигались вперед, неминуемо идут к одному — к смерти.
Полными горечи и неприязни глазами смотрит автор записок на своих офицеров.
В Кировограде он записывает:
«Город расположен не более чем в 150 километрах от фронта, а уже всюду чувствуется бюрократизм и офицерское зазнайство. Смешные офицерики сидят в кабинетах с самыми потешными минами. По вечерам разгуливают в фуражках с длинными козырьками, с блестящими ремнями, в перчатках. Перед населением играют роль победителей и приказывают солдатам, прибывшим в этот город из ужасов и грязи фронта, приветствовать их, вытянувшись в струнку, как на смотре в казармах».
Нет, не любит автор записей гитлеровских порядков. Он смотрит на них не только критически, но и глазами, полными обиды и отвращения. Когда ему пришлось лечь в лазарет, он пишет:
«Меня, Швенка и Бальдауфа врач направил в лазарет. Зачем? Нам не было сказано, чем мы больны. Это солдата не касается. Очевидно, солдат чересчур глуп, чтобы это понимать, — солдат вообще слишком глуп для всего, за исключением того, чтобы жрать, насиловать, стрелять и лезть под пули».
Невесело в этом лазарете. Больной кровавым поносом солдат пишет:
«Условия ужасны. Во всем лазарете ни капли воды. Врач вообще не бывает. Лучшим лечением считается — пять дней голодовки».
Внимательно присматривается он ко всему окружающему, и все принимает в его глазах мрачную окраску, дышит безнадежностью. Даже там, где, казалось бы, будет повод к радости, действительность быстро рассеивает иллюзии. Одна из записей гласит: «21-го вечером мы стоим на шоссе и всматриваемся, как движутся наши союзники — танковая дивизия словаков. В течение двух часов проходит танк за танком. Машины новейшей конструкции».
Автор воздерживается от каких бы то ни было комментариев. Он не связывает прибытие этой дивизии с надеждой на улучшение положения. Очевидно, он уже предчувствует, что спустя день, 23 июля, ему придется сделать следующую запись:
«На новой позиции узнаем, что словаки уже разбежались».
Кто же, наконец, такой — автор этого дневника? Каково его мировоззрение? Каково отношение к войне, в которой он принимает участие? Каково его отношение к Советскому Союзу, против которого он воюет?
С впечатлительностью художника он записывает свои переживания. В дни упорных боев находит минуту и место, чтобы описать красоту украинских вышивок на рубашках. Он замечает и описывает огромные просторы, золотые краски бесконечных полей, контрасты красок лазурного неба; замечает культурный вид крестьянина под Львовом и способ завязывания головных платочков деревенскими девушками.
Антигитлеровец? Из всего можно заключить, что да. Вот две его заметочки в первые дни войны:
«Под Львовом в маленьком городке на базаре сотни пленных. Дорога забита отрядами СС. Молодые добровольцы, не принимавшие еще участия в боях, смотрят на русских и говорят между собой: „Чересчур хорошо с ними обращаются. Следовало избить прикладами до крови. Разрешили бы нам поработать с ними пару часов, осталось бы от них мокрое место“».
И автор меланхолически вопрошает: «Разве немцы варвары? Ведь мы всегда считали себя культурнее других».
И вслед за тем появляются мысли, странно отличающиеся от общего тона всех записок, от того образа автора, который создался было на основе его записок: «Когда пленных увели, — на площадь согнали евреев и евреек, которым было приказано подметать площадь. Что за уродливый, свинский народ!»
В этом человеке, умеющем с возмущением писать о гитлеровских офицерах, с сочувствием о наших пленных, с увлечением о природе и украинских вышивках, есть все же капля того яда, которым Гитлер отравил немцев. Есть какой-то пункт, нечто обобщающее артиллериста, пишущего, как талантливый романист, с солдафоном, насилующим девушек, вырезывающим на груди наших раненых красные звезды, закапывающим живыми в землю еврейских детей.
Автор дневника погиб на полях Украины. Должен был погибнуть! Он не сумел сделать соответствующие выводы из всего, что видел, пережил. Гибель ожидает всякого, кто пришел на эту землю с оружием в руках. Автор дневника не сумел, будучи в рядах гитлеровцев, порвать с тем, что вызывало в нем столько отвращения. Спрашивая, не являются ли немцы варварами, он не сумел порвать с варварством. Его орудие убивало людей точно так же, как убивали орудия профессиональных разбойников, окружавших его.
Что бы он ни чувствовал, что бы ни думал — для нас он был врагом на нашей земле и потому должен был погибнуть.
Не он один. И другие солдаты гитлеровской армии, даже в минуты былых побед, словно чувствовали, что их ждет неминуемая смерть. В письмах, посылаемых домой, не слышно победных ноток. По сто раз повторяют они одни и те же мысли:
«Думаю, что мы уже никогда не увидимся». «Никто из нас отсюда не выберется».
Один из наших товарищей, которому удалось уйти из плена, слышал разговор двух немецких солдат:
— Как ты думаешь, завоюем Россию?
— Если даже завоюем, то можешь быть уверен, что в последний русский город войдет последний немецкий солдат.
Угнанные на необъятные просторы нашей страны, на страшную войну, какой они не ожидали, столкнувшись с героизмом Красной Армии, с героизмом советского гражданина, немецкие солдаты, вопреки трескучей гитлеровской пропаганде, которой их питают, пришли к выводу, что не уйдут живыми из этой схватки.
Есть нечто трагическое в этом сознании своей обреченности, в этой апатии немецких солдат. Громадные потери, какие понесла фашистская армия на наших землях, черной тенью, мрачными предчувствиями ложатся на сердца ее солдат.
Эти люди отравлены страшным ядом, превращены в грабителей и убийц. Эти люди сами подписали себе смертный приговор. Слова Сталина об уничтожении до последнего всех гитлеровцев, которые пришли на нашу землю в качестве оккупантов, как бы вылились из сердец всех, кто видел этих оккупантов, кто видел нашу землю в пламени, крови и слезах.
Новый год, несущий нам победу, возвещает оккупантам неизбежную смерть. Они сами вынесли себе приговор.
А за отраву, за уродование, за культивирование звериных инстинктов, за уничтожение целых поколений ответят перед всем миром и перед собственным народом страшнейший изверг, какого когда-либо видел мир, Гитлер, и вся его шайка бандитов.
― КНИГА, ПРОПИТАННАЯ КРОВЬЮ ―
Это — первый том большого издания, посвященного действиям немецких вооруженных сил после сентября 1939 года. Триста страниц этой книги охватывают период одного года. Под серо-зеленым, цвета немецкого мундира, переплетом — море крови, бесчисленное множество преступлений и человеческого горя.
Страница за страницей — пепелища и развалины Польши, бомбардировки английских городов, разбойничье нападение на Норвегию, захват Бельгии, Голландии, оскорбление национальной чести и достоинства Франции.
Название книги — «Вооруженные силы». Она рассказывает о многих неизвестных нам доселе деталях. Вместо триумфального гимна немецкой армии, какой хотел создать редактор издания, к читателю доносятся громкие голоса замученных фашистами людей, героев, погибших в борьбе с германскими захватчиками.
Этого, наверное, не желали ни подготовлявший книгу к печати Карл Фишер, ни главное командование немецких вооруженных сил, издавшее серо-зеленый том. Книга, вопреки желанию гитлеровцев, стала одним из тягчайших обвинений фашизму.