Страница 5 из 104
Ян. Говори, Владек, рассказывай, а то ты так до вечера не кончишь.
Владек. Да ведь и то рассказываю. Очень все хорошо вышло, а Бартош стал офицером.
Бартошиха. Так что же его домой не пустили, когда все шли?
Владек. Вот через то и не пустили, что офицер.
Ян. Что ж это у них — господ в офицеры не хватает?
Владек. Э, болтаете невесть что… А может, и вправду не хватает? Потому, знаете, когда это мы так сперва стояли, то впереди национальная кавалерия, наилучшее войско, одна шляхта… А как хлопнули по ним из пушек — глядь, и нет кавалерии!
Шимон. Всех убило?
Владек. Не-ет… убежали… Очень тут пан Костюшко ругался — и к нам! А ну-ка, мужички!
Бартошиха. Видали такое, люди мои милые! За мужика прятаться!
Владек. Э, кто там прятался… Побросали на землю что у кого было — и в лесок! Только их и видели… Добра всякого сколько по земле валялось, смотреть было жалко… Ну, да пускай. В лес так в лес. А мы вперед. И на пушки! На пушки!
Шимон. Ух ты, ух!
Бартошиха. Старик, а дурной, — смотрите, так и подскакивает! Роза, чисть, а то как дам по башке!
Ян. Ну, и что?
Владек. Ну, ничего. А на другой день пан Костюшко на бесчестье всем панам взял да по-крестьянски оделся, в сукману…
Ян. По-крестьянски…
Владек. Совсем по-простому переоделся, и краковскую шапку на голову, и все как следует.
Шимон. Видите, Ян, видите!
Ян. Ничего я еще не вижу… Краковскую шапку на башку нахлобучить не штука… Ты вот как хочешь оденься, а все мужиком будешь.
Шимон. Да ведь пан Костюшко…
Ян. Э!
Шимон. Вы, Ян, всегда найдете, к чему придраться. Вот ведь Владек говорит… Говори, Владек, говори!
Владек. Я и говорю… Хорошо нам пан Костюшко сказывал, что мужики, мол, покрыли себя славой и что отчизна им этого не забудет…
Шимон. Видите, Ян, видите!
Ян. Ничего я еще не вижу.
Бартошиха. А ты, Роза, рта не разевай, а скобли поскорей. Ведерко-то пустое, а к миске всякий поспевает!
Владек. И еще пан Костюшко сказал, что Войцех получит дворянство, шляхтичем будет.
Ян. О?..
Бартошиха. Господи Исусе!..
Валек. Хи-хи-хи!
Бартошиха. Ну, и чего, дурной, смеешься?
Владек. Так пан Костюшко сказал.
Шимон. Ну, что, Ян?
Ян. А что? Может, и тебе дворянства захотелось? И что еще пан Костюшко говорил?
Владек. Что еще? То есть как это? Хорошо говорил…
Ян. Да что он сказал-то? О земле, о панах?
Владек. О господах? Это…
Ян. Сказал, как будет с мужиками? С барщиной, с отработкой?
Владек. Я же вам сказал: что, мол, отчизна никогда не забудет…
Валек. Роза, так это и ты будешь дворянкой! Хи-хи!
Ян. И больше ничего? Мало твой пан Костюшко сказал.
Шимон. А вы бы как хотели? Само собой понятно, что уж того, что раньше, больше не будет.
Ян. А кто же тебе это сказал? Кто это тебе обещал?
Шимон. Всякому понятно! А то как же… Мужики пошли на пушки, вы же сами слышали!
Ян. И что с того? А ты не слышал, что расклеивали приказы, именем пана Костюшки подписанные, именем господина кастеляна Дембовского утвержденные, что ни баба, ни дитя не должны отрабатывать барщину за мужика, если он на войне? Слышал? А они не отрабатывают?
Бартошиха. Ой, отрабатывают, отрабатывают, аж спина трещит!
Шимон. Это еще не конец, еще только начало!
Ян. Мели, Емеля… Эк, как оно всегда можно мужику башку заморочить… Скажут что-нибудь покрасивей, с него и хватит.
Владек. Эх, Ян, если бы вы сами видели! Как пан Костюшко повернет коня, как крикнет! А мы за ним! Только косы на солнце засверкали… Как мы добежим!
Шимон. Ух ты!
Ян. Вот седина в бороду! Ничему вас, Шимон, панская плеть не научила.
Шимон. А вам всегда охота быть всех умней! Увидим, кто будет прав.
Ян. Кто доживет, увидит.
Владек. А о Бартоше песню сложили.
Бартошиха. Песню? Глядите-ка!
Владек. Красивая песня.
Шимон. Как же она поется?
Владек. Сейчас… Как это… (С минуту думает, начинает насвистывать, потом напевает.) «Ой, Бартош, ой, Бартош, ой, остры косы наши, ой, остры косы наши…» Все косыньеры поют.
Валек. Хи-хи-хи!
Бартошиха. Тихо ты, дурной! А дальше-то как?
Валек. Мама, идет кто-то!
Роза. Управляющий идет!
Бартошиха. Господи Исусе! А тут не подметено.
Входит Травинский. Валек торопливо прячет удочку, которую все время мастерил.
Травинский. Что это у вас — свадьба, что ли?
Бартошиха. Где уж свадьба, ваша милость! Горе, горе у нас горькое, да и все… Вот соседи и сошлись, пожалеть бедную вдову…
Травинский. Вдову? Вздор говорите, Бартошиха. Ваш ведь жив.
Бартошиха. И что с того, что жив? Ой, доля моя горькая, сирота я несчастная! Сколько я молилась, сколько наплакалась — нет и нет! Ему воевать охота, а ты вот тут страдай!
Ян. Не скулили бы вы так, кума.
Бартошиха. И как тут не заплакать, как тут не…
Травинский. А я как раз от его милости старосты Шуйского грамоту по делу вашего мужа получил.
Бартошиха. Боже милостивый! От пана старосты? Господи Исусе, мало было горя, теперь еще…
Травинский. Да не ори ты, баба, слова сказать не даешь.
Бартошиха. О-о-о-о!..
Травинский. Тише! А вы там что? Молчать и слушать! Буду читать грамоту господина старосты.
Бартошиха. Господи Исусе!
Травинский(медленно разворачивает бумагу; пробегает глазами, медленно читает). Сейчас… сейчас… сударь мой… ага, ага… на такой манер: «Бывший Войцех Бартош, а ныне Войцех Гловацкий…»
Бартошиха. Спасите! Исусе сладчайший!..
Ян. Постойте, кума!
Травинский. «… а ныне Войцех Гловацкий, хорунжий краковских гренадеров, отличился…»
Бартошиха. Матерь божья! Пропали мы, несчастные, отличился!
Травинский. Заткни глотку, баба, сто раз тебе говорить? «…отличился четвертого апреля, первый вскочив на неприятельскую батарею…»
Бартошиха. Не говорила ли я, не просила ли его сто раз!
Травинский. «…дав доказательства отваги ради любви к отчизне. Оная его отвага дает мне счастливейший в жизни случай освободить его от всех повинностей, равно как и жену его и деток…»
Шимон. Слышали?
Ян. Тише!
Травинский. «…А избу и двор, где он живет, дарю на вечные времена его жене и деткам, не претендуя ни на какие отработки. Притом приказываю выдать жене его на пропитание зерна: пшеницы три мешка, ржи четыре мешка…»
Шимон. Слышите, кума?
Травинский. «…четыре мешка, ячменя четыре мешка…» и этого… ага… ага… гм…
Шимон. Бартошиха!
Бартошиха. В глазах чего-то потемнело… О, господи… как же это…
Травинский. «…Выбрать из моего хлева лучшую корову и дать его жене, обязываю дать ей кабанчика и свинью…»
Шимон. Корову, Бартошиха… Бартошиха…
Бартошиха. О, господи Исусе… И как же это, смилуйтесь, пан управляющий, ваша милость…
Травинский. Одурели вы, что ли? Не слышите? Завтра с утра придете за коровой.
Бартошиха. За коровой?!
Шимон. Не слышали вы, что ли? Пан староста дарит вам корову, кабанчика, свинью!
Бартошиха. Корову… кабанчика… свинью…
Травинский. Корову, кабанчика и свинью! Прийти с самого утра!
Бартошиха. С утра… с утра ведь в поле…
Травинский. Да ты, баба, одурела? Ведь только что тебе читал: никаких повинностей, поняла? Никаких повинностей!