Ночь волшебства

– Не произошло ничего из ряда вон выходящего, не было никакой трагической истории. Она не сбежала с моим ближайшим другом. Мы просто очень много работали и постепенно отдалялись друг от друга. Когда между нами возникла скука, мы оба согласились, что пришло время для перемен. Наши отношения просто исчерпали себя.

– Вы были достаточно умны, большинство людей этого не понимают и остаются вместе, люто ненавидя друг друга.

– Ни я, ни она не хотели ждать такого развития отношений, – негромко произнес Ксавье. – Таким образом, мы остались добрыми друзьями. Сейчас она по уши влюблена в парня, которого встретила полгода назад. Я думаю, они собираются пожениться. Ей сейчас тридцать семь лет, и она отчаянно хочет детей. В этом всегда было главное различие между нами. Я не очень-то верю в брачные узы и совершенно точно не хочу детей.

– Когда-нибудь вы можете изменить свое отношение, – проговорила она, и он улыбнулся в ответ.

– В тридцать восемь лет, учитывая к тому же мое нежелание иметь детей вплоть до сегодняшнего дня, я, вероятно, так никогда их и не захочу. Я сказал ей об этом в самом начале наших отношений. Полагаю, она надеялась, что сможет переубедить меня, но ей это не удалось. А ее биологические часы тикали все громче и громче, что стало еще одной весомой причиной нашего расставания. Мне вовсе не хотелось лишать ее шансов обзавестись детьми, раз уж она и в самом деле стремилась к полноценной семье. Мои убеждения трудно поколебать: отцовству я всегда предпочитал отношения с любимой женщиной. Дети никогда не остаются с тобой. Ты вкладываешь в них свою любовь, а потом они разлетаются из семейного гнезда. Но женщина, которую ты выбрал, надеюсь, останется.

– Слова ваши весьма разумны, – улыбаясь, сказала Шанталь. – В свое время никто мне этого не объяснил, и теперь я мать детей, живущих по всему свету. Они отлично проводят время, а я едва вижу их всех, что отнюдь не доставляет мне особого удовольствия. Они живут в Берлине, Гонконге и Лос-Анджелесе.

– Должно быть, вы много вложили в них, дав им возможность так широко расправить крылья и разлететься по миру.

Это было интересное замечание с его стороны. Жан Филипп всегда говорил то же самое.

– Или разогнала их так далеко, как только смогла, – сказала она, по-прежнему улыбаясь, но в голосе ее прозвучала грусть.

Шанталь казалась ему хорошим человеком, и он уже почти полюбил ее детей только за то, как она говорила о них. Она принимала их такими, какие есть, и не навязывала своего мнения, не учила жить по своему разумению, и это произвело на него впечатление.

– Мои дед и отец были адвокатами и надеялись, что мы с братом пойдем по их стопам. Поскольку брат стал музыкантом, я чувствовал себя обязанным поддержать семейную традицию, и вот я здесь, ужинаю с вами, слетав в воскресенье в Мадрид, чтобы повидаться с клиентом. Но по крайней мере, мне нравится дело, которым я занимаюсь. Я намеревался стать адвокатом по криминальным делам, но, за исключением весьма редких значительных преступлений, это оказалось таким скучным и малоинтересным делом, что я занялся интеллектуальной собственностью и по-настоящему полюбил своих клиентов. Я предпочел не работать в фирме своих родственников. Они занимались налоговыми вопросами, но закрылись, когда мой отец ушел на пенсию. Их дела вызывали у меня скуку и зевоту до слез. Похоже, ваши дети нашли себе интересную работу.

– Так и есть. Я всегда говорила им, чтобы они следовали своим мечтам, когда мы жили вместе. Они верили мне, и вот теперь каждый из них стал тем, кем хотел: банкиром, режиссером фильмов, художником.

Она улыбалась, говоря это, и он смог заметить, как она гордится их достижениями.

– Вы сделали своим детям отличный подарок, предоставив свободу выбора, – с одобрением проговорил Ксавье.

– Жизнь слишком коротка, чтобы заниматься тем, что тебе не по душе. Взять, к примеру, меня. Сначала я была журналисткой, но ненавидела эту работу. Мне потребовался не один год, чтобы понять, что я люблю писать. Для нас наступили трудные времена, когда я лишилась мужа и должна была зарабатывать на жизнь творческой работой. Это меня несколько пугало, но потом все наладилось. Мне очень нравилось писать.

– И у вас это здорово получается, – прокомментировал Ксавье.

Они оживленно проговорили все время ужина, и около одиннадцати часов он проводил ее домой.

– Мне бы хотелось как-нибудь пообедать с вами или снова поужинать, если вы не против, – с надеждой произнес Ксавье, и она не смогла понять, что это было – просто дружеское предложение или приглашение на свидание, что представлялось невероятным из-за разницы в возрасте.

Он не спрашивал, сколько ей лет, но, исходя из возраста ее детей, из чего Шанталь не делала секрета, становилось понятно, что она значительно старше его. По ее прикидкам, между ними была разница лет в семнадцать, хотя это не бросалось в глаза. Безусловно, Шанталь льстила себе, надеясь, что он пытается пригласить ее на свидание, однако не видела причин, по которым они не могли бы просто оставаться друзьями. Обычно она не ужинала с незнакомцами, но их пути пересекались достаточно часто, так что на этот раз она решила сделать исключение, в особенности после встречи на Белом ужине.

– Пожалуй, это неплохая мысль, – произнесла она, улыбнувшись ему.

Довольный ответом Шанталь, Ксавье протянул ей свою визитку и попросил позвонить ему, чтобы и в его телефоне появился ее номер.

– Давайте осуществим это побыстрее, – сказал он улыбаясь, – чтобы нам больше не пришлось встречаться в магазинах или аэропортах. А то я определенно не смогу дождаться Белого ужина следующего года.

Шанталь рассмеялась и решила поддержать его шутку:

– Я тоже вряд ли смогу столько ждать, хотя очень надеюсь, что вы и тогда придете и принесете еще больше фонариков, и сядете недалеко от нас. Вы сделали тот вечер чудесным для всех нас.

– А вы превратили его в праздник для меня, – признался он, устремив на нее интригующий взгляд темно-карих глаз.

Теперь в этом его взгляде было нечто куда большее, чем простая дружба. Шанталь почувствовала вдруг что-то вроде разряда тока, прошедшего сквозь все ее тело, но постаралась убедить себя, что это ей только кажется. У Ксавье был очень выразительный взгляд, в котором отнюдь не скрывался и чисто мужской интерес. Она отметила для себя, что этот взгляд не имеет ничего общего с теплым, дружеским, даже братским взглядом Жана Филиппа. «Уж не бабник ли он?» – подумала Шанталь. Однако в поведении Ксавье не было ничего фривольного – такого, как у Грегорио. Ксавье вовсе не заигрывал с ней, а четко дал понять, что его к ней тянет. Он казался совершенно искренним, и Шанталь решила, что он должен понравиться Жану Филиппу, что было очень важно для нее, поскольку она уважала мнение друга. Может быть, однажды они пообедают вместе, все трое.

Шанталь еще раз поблагодарила Ксавье за ужин, когда он подвел ее к парадной двери, и помахала рукой, нажимая кнопки кодового замка. Открыв дверь, она скрылась за ней.

Ксавье вернулся домой пешком, все время улыбаясь.

Глава 5

Те несколько дней после Белого ужина, которые Бенедетта провела в Париже, пока не вернулась в Милан, оказались куда более тяжелыми, чем она представляла. Кто-то уже успел проболтаться газетчикам, что у Грегорио родилась двойня, и папарацци разбили лагерь у госпиталя, надеясь хотя бы мельком запечатлеть его, Аню или детей. Когда же госпиталь возвел стену молчания и не предоставлял им никакой информации, они стали преследовать Бенедетту в Милане, фотографируя ее по дороге на работу и по возвращении домой.

Папарацци удалось чудом заполучить фотографию Грегорио, входящего в отель «Георг V» с мрачным выражением лица, когда ему понадобилось взять в своем номере какие-то вещи. Все остальное время он не отходил от Ани. В госпитале даже выделили для них комнатку в родильном отделении, где они, по сути, и жили, проводя все время в отделении интенсивной терапии для новорожденных, наблюдая за процедурами над близнецами и глядя, как их тоненькие ручонки двигаются, а пальчики сжимаются и разжимаются. У обоих близнецов по-прежнему сохранялись проблемы с сердцем и недостаточный объем легких, так что они постоянно находились на грани риска. Аня вскакивала по ночам, постоянно неся вахту около них, а поздно вечером, когда заканчивалось время посещения, возносила молитвы за своих малышей в госпитальной часовне, преклоняя перед распятием колени вместе с Грегорио. Неожиданно для себя он стал любящим отцом и был предан Ане в такой мере, в какой должен бы быть предан своей законной жене. И агония, в которой они жили все это время изо дня в день, все крепче связывала его с Аней. Грегорио по-прежнему планировал вернуться к Бенедетте, но пока даже не представлял, когда это сделает, и разговоров об этом с Аней не заводил, чтобы еще больше не огорчать несчастную девушку.