Желтый бриллиант

Николай Александрович Большаков – коренной москвич, отец – прораб на стройке, мать – технолог в мелком НИИ, старший брат, лоботряс, закончил семь классов школы и пошел к отцу на стройку. Николай до восьмого класса был троечником, на уроках появлялся не часто, он четко представлял свое будущее – строек в Москве было много. В восьмом классе, в конце сентября, он случайно забрел на урок физики. На улице был дождь, а ключ от маленькой двухкомнатной квартиры в «хрущевке» в Бескудникове он забыл на гвоздике в прихожей. Учитель, Юрий Васильевич, с удивлением обнаружил нового ученика, ничего не сказал, только положил на парту «Учебник физики» для 8 класса.

И Колька – пропал. Мир для него остановился, осталась одна физика. Учебника хватило на месяц. Немного тормозила алгебра, но к Новому 1964 году она была побеждена. Юрий Васильевич приносил из дома толстые учебники, задачники, дополнительную и прочую литературу по физике, математике, физической химии, все это сгорало в голове Кольки, как в жерле вулкана. После окончания восьмого класса педсовет школы единогласно решил направить Кольку в специальную физико-математическую школу при Высшем техническом училище. Позже училище получило статус университета. Кольке надо было сдать вступительное собеседование. Оказалось, что на каждое место в школе 15 или 20 претендентов. Это называлось – «конкурс». Было непривычно и боязно. За собеседования по математике, физике, химии он получал пятерки с плюсом и восклицательным знаком на полях ведомости. В диктанте было 18 ошибок. Формально – Кольку следовало вычеркнуть из списка претендентов. Мнения членов приемной комиссии разделились. Слово взяла учительница русского языка Дина Григорьевна Мельникова, Заслуженный учитель СССР. До этого она безмолвно сидела в дальнем углу большого стола для совещаний педсовета в кабинете директора школы – кандидата педагогических и доктора физико-математических наук одновременно. Дина Григорьевна тихим голосом начала говорить:

– Я запомнила этого мальчика лучше всех других детей. Назвала его про себя – маленький Гаврош.

Вдруг ее голос громко зазвенел на весь кабинет:

– Вы видели, как и во что одет этот ребенок, из какой он семьи?!

Кто-то из учителей возразил, что он москвич. Дина Григорьевна продолжала:

– Вы думаете, в Москве нет бедных, деклассированных семей! Это была почти крамола!

Директор замахал руками и громко сказал:

– Мы обязательно выясним социально-бытовые условия, – он посмотрел в протокол собеседования, – Николая Большакова.

Дина Григорьевна продолжала:

– Я обещаю, итоговый диктант за первое полугодие будет написан без единой ошибки, – она сделала паузу и продолжила уже своим обычным тихим голосом, – этот мальчик – гений, о нем узнает весь мир, мы будем им гордиться.

Кольку поселили в интернате для иногородних талантливых детей. Правда, до этого мать Николая получила «заказное письмо» из РОНО, прочитала его вслух отцу, оба ничего не поняли, кроме того, что Кольку «сажают в интернат». Мать философски заметила, что давно пора, а то болтается незнамо где, и не прокормишь. Колька запихнул в старенький, солдатского образца, рюкзак скромные пожитки, сунул под мышку Сашкину куртку и на автобусе, потом на метро отправился в новую жизнь.

Колька с блеском закончил школу. Почти без экзаменов был зачислен в училище, получил место в студенческом общежитии и семимильными шагами отправился в Большую науку. «Красный диплом», аспирантура, должность доцента на кафедре теоретической физики, стажировка во Франции, в университете Сорбонна – это целый год в Париже, пролетели как один день. Колька вернулся в Москву европейцем и снобом. Ему было двадцать семь лет. Он учил физике юных гениев. Иногда на «потоке» попадались девочки, все, как одна, бледненькие, худенькие, в очках с толстыми стеклами. Их Николай Александрович жалел и считал в душе убогими. Начал работать над докторской диссертацией. Это было серьезное, а многим коллегам, просто непонятное исследование. От училища как выдающийся «молодой специалист» он получил однокомнатную квартиру в новом зеленом районе Москвы. За один из «обыкновенных», с точки зрения Николая, проектов Международный Комитет по исследованиям в области ядерной и теоретической физики присудил почетную премию. Колька купил новенькие «Жигули». Квартиру он оборудовал просто и строго. Получилось стильно и современно.

Из Парижа молодой ученый привез не только новые знания, идеи и проекты, но и новый, европейский, стиль жизни. Он модно, но строго одевался, безукоризненно следил за своей внешностью, занимался спортом. Он был хорош собой. Высокий шатен с карими глазами, мягкой и в то же время ироничной улыбкой, точной и немногословной манерой говорить, он подчинял своему обаянию женщин всех возрастов. Конечно, у Николая были подруги, в основном старше его, некоторые замужем. Но эти связи, или, как их называл Николай, «дружба», не занимали в его душе ни микрона площади и или объема. Выдающийся молодой физик понятия не имел, в чем измеряется душа.

В один из сереньких дождливых дней начала июня – учебный процесс уже закончился, начались зачеты и экзамены, Николай Александрович сидел на кафедре и подписывал экзаменационные ведомости. Все преподаватели разошлись, он посмотрел на часы с календарем и вдруг вспомнил – завтра у отца день рождения. Тем более, после очередной поездки в Париж, он так и не был у стариков, сумка с подарками для родных уже полгода стояла на антресолях. «Завтра» была суббота. Николай купил большой торт – повезло, с утра «давали» в гастрономе, бутылку дорогого коньяка, достал сумку с дарами Парижа и отправился в родной дом. Стыдно подумать, он там не был уже несколько лет, но как только стал доцентом, пересылал матери на пенсионную книжку небольшую сумму денег. Он понимал, чем больше денег он даст, тем больше брат Сашка будет пить. Иногда, перезванивался с матерью, разговор сводился к ее жалобам, что отец болеет, скоро помрет, Сашка пьет «вусмерть», у нее нет сил держать швабру, потом начинались всхлипывания, и Николай торопливо заканчивал разговор. Как только подошли пенсионные годы, мать с радостью ушла из НИИ, который успешно разваливался, стала работать уборщицей в ближайшем продуктовом магазине. По крайней мере, дешевая колбаса и сыр стабильно присутствовали на кухонном столе, а хозяйственное мыло и стиральный порошок – в маленькой ванной комнате с давно уже отвалившимся кафелем и криво натянутыми веревками для сушки белья. Мать всегда была очень плохой хозяйкой. Тем не менее, Николай с трепетом и волнением несся на белых «Жигулях, в белом французском костюме к самым своим родным, которых так давно не видел.

Николай вошел в знакомый подъезд. Стены облупились, пахло кошками и старым мусором. Прыгая через две ступеньки, как в детстве, он оказался перед знакомой дверью, обитой выцветшим дерматином. Звонок болтался на одном проводке, второй проводок торчал из стены. Не надо быть физиком, чтобы понять, что звонок не работает. Николай постучал, дверь открыла мать. Она настороженно спросила:

– Вам каво надо?

На мгновенье Николай оторопел, глубоко вздохнул и вошел в квартиру – прямиком на кухню. За столом, накрытым той же клеенкой, что была в детстве, сидели отец и Сашка. Мать испуганно семенила за «незнакомцем». Отец, сразу знал «младшего». Раскинул руки, хотел встать, но не смог, громко закричал:

– Колька, сынок, наконец, приехал.

Мать заплакала:

– Ой, Коленька, а я тебя не узнала.

Сашка поднял пустые пьяные глаза и пробормотал:

– Водки принес?

Николай стоял с сумкой в руках и не знал, что говорить и что делать. Мать пролепетала, что у отца день рождения, может – последний, они вот и празднуют. Николай радостно улыбнулся, поставил сумку на стул, аккуратно отодвинул нехитрую закуску на столе и водрузил огромный торт. Коробка занимала почти половину пространства. Рядом поставил армянский коньяк. Матери вручил красивую бумажную сумочку. Она с удивлением повертела крохотный пакетик, извлекла оттуда белую коробочку размером с маленький кусок мыла, на нем было что-то написано не на русском, и стояла цифра 5. Мать спросила: