Страница 14 из 23
Николай согласился, строго добавив:
– Но мой сын будет Большаков.
Таня не спорила.
15 февраля 1980 года Таня Видова, как обычно без опоздания, пришла на кафедру. Все, как всегда, да и в этом костюме – не первый раз. Все присутствующие, как по команде, захлопали в ладоши. Таня покраснела, на безымянном пальце правой руки сияло и сверкало тоненькое обручальное кольцо. После заседания кафедры – чай, торт, поздравления и завистливые, исподтишка, взгляды подружек – какого мужика отхватила!
15 февраля 1980 года Николай Александрович Большаков зашел в отдел кадров, сообщил об изменившемся семейном положении. Когда он вышел из душной комнаты, молодые и не очень «кадровички» с сожалением посмотрели вслед – какой мужик пропал! Информация просочилась сквозь толстые стены отдела кадров, да тонкое обручальное кольцо на красивой руке Николая было видно «за версту». Ситуация повторилась: чай, торт, поздравления. Ректор подписал приказ «О внеочередной премии…». Семен Семенович обнял Николая.
– Мальчик мой, – и по-старчески, заморгал глазами, – ты нашел золотой клад… бриллиантовые россыпи!
Видел он, что ли, далекое будущее этой семьи, или просто красивая фраза пришла на ум растроганному старику.
Прошел месяц. Молодая семья была счастлива. Марианна радовалась за дочь, Петр ничего не знал. Как-то вечером, между делом, Таня спросила:
– Колька, а у тебя совсем нет родственников?
У Николая потемнели глаза, значит, ему было больно.
– Юшка, у меня есть мать и старший брат.
– Они сейчас живут далеко от Москвы? Ты ведь родился в Москве?
– Нет, они живут в Москве, в Бескудникове.
– Почему ты не знакомишь меня со своей мамой?
– Это очень сложный вопрос.
Николай позвонил матери и сообщил, что женился, в субботу приедет с женой в гости. Два дня, до субботы, Николай, мужчина с крепкой психикой, не страдающий манией ужасов, прокручивал в голове кошмарные сцены встречи матери и Тани.
Собрали два пакета с продуктами, бутылку водки, бутылку шампанского (по настоянию Тани). Часа в три приехали в Бескудниково. Старые пятиэтажки и тополя выше домов. Дверь, как всегда, открыта. В квартире все также обшарпано. Мать вышла в прихожую.
– Меня зовут Валя.
Николай поправил:
– Валентина Ивановна.
Мать сильно постарела. На ней было старомодное, но нарядное и чистое платье. Седые, с рыжими прядями волосы аккуратно зачесаны и заколоты в пучок. Николаю даже почудился запах «Шанель».
– Здравствуй, дочка, проходи.
Валя взяла норковую шубку Тани и долго прикидывала, на какой крючок лучше повесить такое богатство. Из проема двери на инвалидной коляске выехал Сашка, улыбнулся почти беззубой улыбкой, протянул Тане руку:
– Александр, значит, Александрович.
Таня пожала его руку.
– А я – Таня.
В прошлом году Сашке ампутировали ногу, вены не выдержали постоянного курения и дешевого алкоголя. Он был весь седой. «Только на 7 лет старше меня», – с горечью подумал Николай. Он чуть дотронулся до щеки матери, пожал руку брату, вошел в комнату. Его ждал еще один сюрприз: в центре комнаты стоял большой стол, взятый у тети Нины из соседней квартиры. Белая скатерть, приличная посуда, которой Николай никогда раньше не видел в этом доме. Похоже, к их приезду готовились всем подъездом. За столом сидели гости – соседи, которых Колька помнил с детства. Было и новое лицо, Гиви Омарович с женой, полной женщиной средних лет, зачем-то выкрашенной в яркую блондинку. Валя с гордостью сообщила:
– Новый директор нашего «Гастронома».
На столе было на удивление много закуски и «батарея» алкоголя. Когда в комнату вошли «молодые», все захлопали.
Однако Валя взяла за руки сына и невестку, завела их в маленькую комнату, ту самую, Колькиного детства, и строго сказала:
– Встаньте на колени.
Из секретера достала небольшую, очень старую икону Владимирской Божьей Матери, три раза перекрестила молодых и велела поцеловать икону, сначала сыну, потом невестке. Трижды перекрестилась сама.
– Будьте счастливы и живите в любви, и рожайте детей.
Таня заплакала, у Николая появилась испарина на лбу.
Свадьба пела и гуляла. Гиви произносил долгие тосты, проникнутые кавказкой мудростью, дядя Миша, совсем старичок, смешил всех до слез. Много и с аппетитом ели, много пили, потом танцевали в коридоре и на лестничной площадке под Сашкины пластинки. Сашка сказал брату:
– Я твой магнитофон отдал одному пацану, тот обещал починить. Уж года два – ни пацана, ни магнитофона. А мне так жалко, козел я был.
Николай махнул рукой.
Да ладно, я тебе привезу еще лучше.
– А зачем мне, теперь-то.
У Николая застрял ком в горле. Он прижал к себе Сашкину голову и долго не отпускал.
Таня и Николай поблагодарили Валентину Ивановну, Александра, всех гостей за такой чудесный праздник и уехали домой. В машине молчали, каждый думал о своем.
Пришла весна. Март. Капель и лужи днем, ночью и утром гололед. Жена и муж, Видова – Большаков, много работали, надо было заканчивать с диссертациями. Теперь их ничего не отвлекало. По воскресеньям они гуляли по новому для Тани району. Старые яблоневые сады почти около дома, красивая церковь ХVIII века, два огромных парка. В одном – старинная усадьба и еще одна церковь, более позднего времени. В Усадьбе располагался санаторий Академии наук СССР, в церкви – хранилище газет Всесоюзной библиотеки им. В.И. Ленина. В парке была красивая лиственничная аллея. Второй парк – просто лес. Зимой там полно лыжников. Таня и Николай считали себя профессионалами в этом виде спорта и до последнего под ярким мартовским солнцем почти по лужам хлюпали на лыжах по обтаявшей лыжне.
Николай Александрович находился в своем «проректорском» кабинете, он был очень сосредоточен. Готовилась объемная «научная записка» на имя Президента Академии наук СССР. Раздался прерывистый телефонный звонок, так звонит либо «межгород», либо «заграница».
– Большаков слушает, – ответил Николай, не отрываясь от текста.
На другом конце провода звучала французская речь, говорил женский голос.
В Париже у Николая была подруга – мадам Жако. Они познакомились в Сорбонне, профессор Жако читала лекции по теории ядерного взрыва, вела семинары. Она сразу обратила внимание на «этого русского», быстро поняла, что он очень талантлив. Мадам Жако была худая, изыскано элегантная дама, лет на двадцать старше Николая, мать троих взрослых сыновей и жена миллионера. Она многому научила Николая и как физик, и как мудрая опытная женщина. После возвращения в Москву они переписывались, не часто, но постоянно, иногда перезванивались.
В Париже, как и в Москве, была весна, только приходила она значительно раньше. Снега не было. Как почти и не было зимой. На клумбах в Тюрильи, Люксембургсом саду, на Елисейских Полях буйствовали первоцветы. Вечнозеленые хвойники приобрели яркий, изумрудный оттенок. Иногда с Сены задувал ледяной ветер. Так на то есть длинные, особо завязанные «французским узлом» шарфы, оберегающие шею и уши от пронизывающего ветра.
Мадам Жако сидела в своем кабинете – огромном стеклянном «стакане» на 20-м этаже нового офиса «Центра ядерных исследований» и готовила тезисы выступления в Правительстве по теме: «Безопасное хранение и утилизация ядерных отходов».
– Лучше бы я сходила в салон к Ренуальду, он так чудесно делает маникюр, или к Жаннет на шоколадное обертывание – все больше пользы.
Она смотрела в одно из многочисленных окон, солнце пробивалось сквозь щели жалюзи и слепило глаза. Луиза (так звали мадам Жако) открыла ящик стола, чтобы достать очки со стеклами-хамелеонами и наткнулась на маленькую записную книжку в обложке из белой лайковой кожи. Достала, посмотрела, положила вглубь ящика, о чем-то задумалась, улыбнулась, опять достала записную книжку в обложке из белой лайковой кожи. В книжке был записан телефон Николя, того русского красавца-славянина. Какая сила притянула ее к этому студенту, еще юноше? Ни времени, ни желания к праздным развлечениям у Луизы не было. Это – что-то другое. Может быть, проснулась память предков? Предки Луизы были из России. Великие дворянские фамилии – слава и гордость Империи, в 1917 году едва уцелели, некоторые из них спаслись в Париже. Иные – сгинули в ВЧК и ГУЛАГе. Луиза считала себя француженкой, и, бесспорно, была ей. Но Николя, сам того не подозревая, оставил маленькую зазубринку в ее сердце. Луиза сделала строгое, как на экзамене, лицо и долго набирала московский номер.