Страница 73 из 156
Очнулась окончательно я только в больничной палате. Рёбра по-прежнему страшно болели, мешая дышать. Занудно ныли виски и затылок, тошнота отступать не желала, перед глазами мельтешили мелкие точки, похожие на падающие снежинки, только чёрные.
Хорошо хоть ошейник сняли. Кое-как оглядевшись, я увидела у стены диван. Там сидел отец, откинувшись на спинку и, видимо, задремав. А возле кровати, на тумбочке, стоял букет пронзительно-алых роз, не меньше дюжины. Из него торчала белая карточка, сложенная вдвое. Прикусив губу от боли, я подняла свободную от капельницы руку и с трудом до неё дотянулась. Развернула едва слушающимися, дрожащими пальцами, прищурилась, чтобы сфокусировать взгляд, и прочитала единственное слово: «выздоравливай». И подпись: О.Д.
Не удержавшись, я тоненько заскулила от ужаса. Как же нелепо и неожиданно всё сложилось! И что теперь со мной будет? Да лучше бы я шею сломала, чем так! Любящий папочка сдаст с рук на руки, и всем будет хорошо! Всем, кроме меня, но кого это волнует?!
— Илона?
Голос отца прозвучал чуть хрипло. Видимо, он действительно задремал, дожидаясь моего пробуждения. Вздрогнув, я выпустила карточку, рука безвольно упала, свесившись с кровати. А я просто закрыла глаза. От усталости и от нежелания ничего и никого видеть.
— Как ты только ухитрилась вляпаться во всё это дерьмо? — отрывисто проговорил отец.
Отвечать я не собиралась. Да и не смогла бы, даже если бы и хотела. Горло, кажется, слиплось от сухости, да ещё и горело от боли. Губы покрылись плотной коркой. Видимо, кровь запеклась. Попить бы, но как попросишь? Меня, может быть, хватит сейчас на одно слово, не больше.
— Сколько? — выдавила я.
— Чего сколько? — опешил отец.
— Сколько… тебе… заплатил… Декар?
Сама не ожидала, что смогу, но злость и отвращение придали сил и упорства. Ладно присвоить деньги матери, предназначенные для меня — это я с трудом, но могу понять. Но меня саму продавать бандиту и сумасшедшему извращенцу не перебор? Ни за что не поверю, что он не знает, от кого цветы. И ещё сидит тут, дежурит у постели, разыгрывает заботливого папочку. Подумать только, как трогательно! Отец молчал, а я ждала ответа. Так и не дождалась, в палату вошла медсестра.
— Господин Эста, часы посещений давно закончены, — объявила она, подойдя к моей постели и, кажется, проверяя капельницу. — Вы сможете прийти завтра. Поверьте, жизни вашей дочери ничего не угрожает, она скоро поправится.
— Спасибо, — поспешно отозвался отец с выражением явного облегчения на лице. — Я приду завтра, детка, отдыхай.
Губы мои против воли сложились в кривую улыбку. Детка… Не слышала от него этого слова с самой маминой смерти. А тут вспомнил, видите ли. Развёл театр одного актёра, чтоб никто не догадался. Меня этим, конечно, не обманешь, но что толку? Вздумай я кому рассказать, всё равно не поверят.
— Вам тут полиция бумаги оставила, — сообщила медсестра, набирая лекарство в шприц.
— Воды… дайте… — с трудом выдавила я, морщась от болезненного укола.
— Сейчас принесу.
И я осталась наедине с довольно толстой пачкой бумаг, скреплённых чёрным зажимом. Моими показаниями, между прочим, как гласила первая страница. Как только успела столько наговорить, валяясь без сознания? Мелкий шрифт разбирать удавалось с большим трудом, но я не сдавалась. И чем дальше читала, тем яснее понимала, что влипла.
Обвинения, обвинения, обвинения… Ладно похищение, это ещё куда ни шло, но, господи боже, изнасилование! Мамочки, да тому, кто сочинял эти подробности, бульварные романы надо писать, а не полицейские протоколы! Успех у дам среднего возраста обеспечен, но вот мне даже читать это невмоготу было. А уж рассказывать… да я бы со стыда сгорела предложении этак на пятом. Может, даже и на третьем. А если совсем честно, под пыткой бы не рассказала ничего подобного, даже если бы оно в самом деле случилось. Особенно если бы случилось.
Нарочно уронив бумаги на пол, я откинулась на подушку, закрыла глаза и попыталась рассуждать спокойно и здраво. С какой целью это всё сейчас делалось? Чтобы посадить Рейна убийства Амиры более чем достаточно, зачем вешать на него ещё и изнасилование?
С уголовным правом я была мало знакома, зато как и все временами смотрела телевизор. А там часто можно было наткнуться на разные вроде как шокирующие откровения. О тюремных порядках, например. Не тех, которые устанавливает государство, а тех, которые бытуют в среде самих заключённых.
Убийство статья тяжелая, а изнасилование — грязная. И судьба насильников за решёткой незавидна. Говоря откровенно, чудовищна. Похоже, для Рейна желали не просто тюрьмы или даже смерти, а кое-чего много худшего. Господи, да кем надо быть, чтобы творить такое с человеком?!
Вернулась сестра со стаканом воды. Я благодарно улыбнулась и выпила сразу всё. Стало заметно легче, хотя боль не отступала. Но признаваться в этом… пожалуй, не лучшая из идей. Потерпеть можно, только бы обезболивающими и снотворным не напичкали. Потому что оставаться здесь мне нельзя ни в коем случае.
— Вы сможете это сейчас подписать? — спросила сестра, подбирая бумаги.
— Завтра, если можно,— изобразила подобие улыбки я. — Сейчас не могу прочитать, голова кружится.