Девушка, переставшая говорить

Кайса попросила Бенте дать интервью, но она не захотела. Может быть, это ее муж воспротивился? Тем не менее Кайса получила разрешение цитировать Юрунн Шлеттебё, если та останется анонимом. Словами «но подруга детства не знает, почему Сиссель Воге перестала разговаривать» Кайса завершила статью. Она не стала писать о ее родителях, так как оба они мертвы и не смогут себя защитить от критики Юрунн Шлеттебё.

Завтра она попробует получить интервью с соседом Юханнесом. Возможно, он знает больше.

«Молодая девушка не может перестать разговаривать без причины», – подумала Кайса.

В те периоды, когда отец не пил, он был как все другие отцы. Тогда он компенсировал все зло и был очень любящим и заботливым. Он превращался в Лучшего Папу в Мире, который водил их в церковь, участвовал в Армии спасения, читал вечерние молитвы вместе с ними и рассказывал, как сильно любит их, гладя по головам и обнимая. Они ходили в долгие путешествия на лыжах с апельсинами и «Kvikk Lunsj»[5], разжигали костры и жарили сосиски, ездили в воскресные поездки на машине вдоль фьорда.

В такие моменты лицо матери смягчалось. Может быть, именно это и давало детям понять, как сильно она страдала: огромный контраст между этой мягкостью, улыбкой, делавшей ее такой красивой, и молчаливой серьезной женщиной, которой она становилась, без сопротивления принимая все, что он говорил, и все, что причинял ей.

Когда отец был трезв, он молил о прощении, и мама говорила:

– Мы все понимаем, что ты не хотел этого.

– Обещаю больше не пить, – говорил он и засыпал ее подарками – украшениями, духами, одеждой. – Отныне ни капли больше, – провозглашал он.

Они так сильно хотели ему поверить, но слишком хорошо знали, что это только вопрос времени, когда он уйдет в новый запой с беспричинными, необъяснимыми приступами ярости.

В то же время эти хорошие периоды были необходимой передышкой, они создавали иллюзию нормальной жизни, не дающую им опуститься на дно, дающую время собраться и силу терпеть все плохие дни, когда они возвращались и детям приходилось искать убежище в укрытии в лесу.

Удивительно, что никто не обратился в Организацию по охране детства или в полицию, ведь они жили бок о бок с другими людьми и все по соседству должны были знать, как обстояли дела у них дома. Или, может быть, именно в этом и была причина, почему никто ничего не предпринимал. Все было слишком близко, было бы неприятно оказаться тем, кто сообщил. Наверное, это также было не совсем безопасно, учитывая необузданную ярость того человека.

Но была одна женщина, которой было не все равно. Одинокая фрекен Бьельке в инвалидной коляске, живущая прямо напротив, часто приглашала детей к себе. Когда отец приходил домой пьяным и дети убегали из дома, нередко случалось, что она подходила к двери и звала их к себе. Никогда ничего не говоря, не спрашивая, она всегда делала им толстые бутерброды – всегда с коричневым сыром и вареньем – и накрывала на стол перед телевизором в гостиной, садилась вместе с ними, не приставая с расспросами.

Но сочувственное выражение лица выдавало ее: она все знала, и когда они собирались домой, она брала девочку за руку и шептала:

– Просто приходите сюда.

На следующее утро во время завтрака у Кайсы зазвонил телефон. Это была Туне.

– У Юханнеса полиция, – запыхавшись, выпалила она до того, как Кайса успела сказать «привет».

– Ты видишь, что там происходит?

– Они только что зашли в дом.

Кайса спросила, сможет ли Туне снять фото мобильным телефоном.

– У меня есть хороший фотоаппарат, – ответила та.

Они договорились, что Туне перезвонит до того, как уедет в школу, если случится что-нибудь важное.

Через четверть часа она снова была на связи и рассказала, что полицейские забрали Юханнеса на своей машине. Туне и Кайса договорились встретиться около школы, чтобы Кайса смогла забрать флешку с фотографиями, так как времени загрузить их в компьютер и переслать по электронной почте у Туне уже не было.

Жалкая кучка журналистов и фотографов стояла около входа в офис участкового в центре коммуны Воген. Была безветренная ясная ночь, а всего час назад сырой туман опустился с моря, принеся с собой ледяной ливень.

Кайса спросила коллегу из «Суннмёрспостен», что случилось.

– Ничего, – ответил он, потирая нос. – Нас выгнали на улицу.

– Новички, – фыркнул журналист из «ВГ». – Нас, черт подери, не пускают внутрь, какая-то офисная дамочка говорит, что все, кто работает над делом, заняты и что никаких новостей нет. Они могли бы, по крайней мере, послать кого-то сюда, чтобы поговорить с нами. В этой тьмутаракани никто и понятия не имеет, насколько важно для полиции иметь хорошие отношения с прессой.

Некоторое время они стояли и болтали, но по-прежнему ничего не происходило, и Кайса забежала в цветочный магазин на первом этаже, под офисом участкового. Она была знакома с владелицей и попросила зайти в их туалет.

Он находился в заднем коридоре. Кайса пробежала мимо двери, за которой снаружи стояли все журналисты, и поднялась по лестнице.

– Ну и ну, привет, Кайса! Это ты?

Это была Мабель, хорошая знакомая Кайсы, сидевшая за стойкой. Она была, как обычно, многословна, спрашивала, как они поживают и как дела с Карстеном.

– Как ужасно, что в Лусвике произошло еще одно убийство, – сказала она. – Рада, что не живу тут. Люди, должно быть, до смерти напуганы, что среди них разгуливает убийца.

Кайса кивнула.

– Слушай, мне нужно быстро переговорить с Эггесбё. Ты могла бы устроить это?

– Он очень занят…

– Это важно и займет всего минуту.

– Ладно, я посмотрю, что смогу сделать, – сказала Мабель. – Ведь об этом просишь ты.

Она постучала в дверь и вошла. Сразу вслед за этим показался Эггесбё. Он посмотрел на Кайсу, сильно нахмурив брови.

– Я знаю, чего ты хочешь, – начал он, прежде чем она успела сказать что-либо. – Ты свидетель и не можешь писать о том, что ты видела или слышала на месте происшествия.

– Ну, пресса ищет встречи со свидетелями, но я могу не называться «свидетелем», – сказала она, пальцами сложив кавычки в воздухе. – Я не могу бесконечно молчать о том, что знаю. Но мы можем заключить договор. Я не буду писать об этом при условии, что вы предупредите меня заранее перед тем, как надумаете выступить с той информацией, которую я уже знаю.

Эггесбё задумчиво посмотрел на нее и сказал:

– Отлично. Но ты слышала, что я сказал вчера на пресс-конференции. Мне нечего добавить сегодня.

– А как же Юханнес?

Эггесбё строго посмотрел на нее.

– Откуда ты знаешь? – Но не услышав ответа, он вздохнул. – Да, он в участке на допросе.

– Что у вас есть на него, кроме той соседской ссоры?

– Так вы и об этом знаете? Да, да… Ну, мы просто говорим с ним. Ничего больше.

Темнокожий полицейский, который был с Эггесбё в тот день, когда Сиссель нашли убитой, вышел из одного из кабинетов. Он протянул руку Кайсе.

– Руне Лауритсен, – представился он на отчетливо слышном олесуннском диалекте, говоря в нос. – Приятно познакомиться.

– Лауритсен начал работать у нас пару недель назад.

Полицейский извинился, что не представился ей в прошлый раз, когда они виделись.

– Я был совершенно не в себе от того ужасного зловония, – смущенно признался он.

Кайса улыбнулась и ответила, что хорошо понимает его.

Она спросила, где он живет, и он пояснил, что снимает дом в Лусвике. Он был очень высоким, выглядел натренированным, с короткими темно-каштановыми кудрями. Кайса находила его привлекательным, в его карих глазах было что-то живое и теплое. Наверное, это его первое дело об убийстве, подумала она, потому что его ладони были влажные от пота и во время разговора он несколько раз провел пальцами по своим волосам.

5

Шоколадки, которые норвежцы традиционно берут с собой в лыжные походы.