Евдокия

- Она одна зачинщица, что ль? Все дети дерутся. А твой что смотрел? Взял бы да дал сдачи. Мальчик должен за себя постоять!

А когда матери уходили, она говорила жалобно:

- Вот видишь, Катя, что ты наделала! Все нас ругают, - как же так можно!

Она не позволяла детям браниться скверными словами и даже шлепала за брань, но они все-таки бранились. Однажды Павел рисовал и вышел из комнаты, оставив на столе незаконченный рисунок и карандаши. Пришла Катя, влезла на стул и красным карандашом зачертила, замалевала весь рисунок. Сделала она это не со зла, а чтоб рисунок стал еще красивей. Павел вошел, увидел и тихо, чтоб не услышала Евдокия, сказал:

- Ты сволочь.

А маленькая Катя, спеша замалевать пустые места, пока не отняли карандаш, ответила:

- Ты сам сволочь!

15

Наталья ночевала на сеновале. Ей там нравилось, - в окно светил месяц, от прохладного сена хорошо пахло, и можно было без помехи помечтать о будущем. Она умылась на ночь холодной водой, чтобы не засыпать - мечтать подольше, поднялась по приставной лесенке и у лунного окна увидела черную фигуру с папиросой. Наталья узнала Павла и рассердилась:

- Ты с ума сошел - курить на сеновале!

Павел сказал кротко:

- Я пальцами потушу. - И он раздавил огонек в пальцах. - Наташа, сказал он, - я растратил тетрадочные деньги, я подлец.

- Глупости! - сказала она. - Не может быть.

Павел обиделся:

- Дура! Говорю тебе - растратил, хорошие глупости!

Она посмотрела на него внимательно. Давно ли был маленький и говорил ей "вы". А сейчас - растратчик! И курит папиросы...

Он рассказал. Ему поручили собрать на тетрадки. Он собрал и хотел отдать Ольге Иванне, а Ольги Иванны не было, и ему велели отдать завтра. Он шел из школы и зашел в писчебумажный магазин купить карандаш, а там как раз привезли александрийскую бумагу и краски высшего качества. А александрийскую бумагу и краски высшего качества ужасно трудно достать, завтра их уже не было бы в магазине. Вот он и купил и краски и бумагу. На другой день не пошел в школу и все время, пока шли занятия, ходил по городу и думал, где достать денег. Хотел продать учебники на толкучке, но за них давали очень мало, полтора рубля. Заходил ко всем товарищам и у всех просил взаймы, но набралось всего рубль шестьдесят копеек.

- Сколько же ты растратил? - спросила Наталья.

- Шестнадцать рублей.

Они помолчали, подавленные громадностью этой суммы.

- Понимаешь, Наташа, я не могу прийти с этим делом к отцу и матери. Я знаю, что они дадут, но я не могу, понимаешь? Я не могу, чтобы они узнали, что я подлец. По-настоящему, самое благородное с моей стороны было бы покончить с собой. Я не знаю, как это случилось, но если это откроется как жить? Но я не хочу умирать, и это самое подлое...

Совсем большой и, кажется, красивый - вон какой у него лоб умный и какой горячий голос! И он говорит о смерти! Наталью охватила сестринская нежность и страх за него. Она молчала, боясь, чтобы у нее не дрогнул голос.

- Какая ты, Наташка, - сказал он с тоской и обидой. - Я тебе все сказал, а ты даже разговаривать не хочешь. Эх, человек!..

Он сделал движение уйти.

- Постой, Паша, - сказала она. - Постой, я думаю. Я думаю, - сказала она медленно, - что ты еще не очень подлец. Понимаешь? Ты не совсем подлец, раз ты понимаешь, какой ты подлец... У меня есть двенадцать рублей, - продолжала она, радуясь, что может помочь ему, - я стипендию получила. И у тебя есть немножко. И я еще достану. Завтра ты отдашь эти деньги. И не говори никому, слышишь? Не будем говорить. Но помни, Паша, если это повторится хоть раз, хоть в самом маленьком размере, то я первая пойду в школу и все расскажу.

- Ну что ты за человек! - воскликнул Павел. - Как это может повториться? Такое выдумаешь... Наташка, я ведь почти совсем решил пойти утопиться в Каме. Я с тобой только решил поговорить, ты это знай.

Он заплакал, стыдясь, что плачет. Она сделала вид, будто не замечает. Стояла и смотрела, как плывут в светлом окне серебряные облака, и тихонько глотала легкие слезы, бегущие по щекам.

- Ложись здесь, - сказала она потом. - Здесь так хорошо спать, Паша.

И они заснули рядом на прохладном сене, утомленные слезами и волнениями. И до рассвета в окне над ними плыли серебряные облака.

16

Стал провожать Наталью из техникума молодой человек приятной наружности. Раз Евдокия их встретила, другой раз встретила. Наталья идет по улице независимая и строгая, под ручку ее взять и не суйся. Молодой человек шел отдельно, на расстоянии, и оба раза что-то ужасно горячо рассказывал и размахивал руками; и в азарте, сорвав с себя кепочку, в воздух подбросил и поймал. Понравился он Евдокии, такой молоденький да славный. Она порадовалась за Наталью, что вот, слава богу, и к Наталье пришла любовь. Баловства Наталья никакого не допустит, да и она, Евдокия, не позволила бы дочке баловаться, а честным пирком за свадьбу - это хорошо!

Она еще ласковей стала к Наталье, чтобы та без сомнений делилась с ней своими переживаниями, и зорко присматривалась, что Наталья: задумывается ли, трепещет ли... Задумывалась Наталья часто, но не трепетала и переживаниями не делилась, а ходила себе в техникум и занималась немецким языком.

Как-то, когда ее не было дома, раздался звонок, - это был тот самый молодой человек, в руках он держал цветы, обернутые газеткой. Он сказал:

- Пожалуйста, передайте это Наташе.

И бегом убежал. Евдокия вынула из вазы бумажные цветы и поставила живые. От маленьких нежных белых хризантем стало в горнице так нарядно... Она подумала: "Счастливая Наташа; мне вот никто никогда цветочка не подарил".

Пришла Наталья, Евдокия сказала:

- Гляди, чего жених тебе принес!

Наталья удивилась:

- Какой жених? - Потом засмеялась: - Ах, это Вовка!.. Ну какой же это жених, что ты, мама!

- Что ж, - рассуждала Евдокия, - сейчас вас, конечно, не зарегистрируют, поскольку тебе восемнадцати нету; так можно подождать годик. А он симпатичный.

- Да не будем мы с ним регистрироваться, ни через годик, ни через пять годиков. Он товарищ, мама, товарищ, и все.

Евдокия оскорбилась.

- Ты, Наталья, чересчур потайная, вот что! - сказала она. - Чего ты мне голову дуришь? Нешто товарищи букеты носят? Ты б видела, как он с крыльца ринулся, чуть каблуки не оторвал! И не говори мне, что нет у него любви, а одно товарищество!