Штурм

Позже, после прорыва на Молочной, исполнилась его мечта: Бордюков стал командовать артиллерией корпуса. И надо сказать, отлично справлялся с этим делом.

Не повезло нам также и с начальником артиллерийского снабжения штаба армии. Еще на Миусе уехал от нас опытный начальник этой службы. Вместо него назначили военного инженера, специалиста по вооружению. И ошиблись. Он оказался беспомощным снабженцем.

В разгар подготовки к предстоящей операции меня вызвал командующий.

— Ну-ка, «бог войны», поведай, как лучше открыть ворота в Крым? — с ходу потребовал Захаров.

— Попытаюсь, если дадите несколько минут на размышление.

Мы с офицером-разведчиком сели за стол, на котором лежали аэрофотоснимки, присланные из штаба 8-й воздушной армии. Быстро сличив новые схемы со старыми, сразу же отметили одну деталь: траншей и дзотов на линии обороны по реке Молочной стало гораздо больше. Отчетливо просматривались инженерные укрепления севернее Мелитополя. Однако орудий на позициях было мало.

— Судя по новой аэрофотосъемке, — доложил я командарму, — противник решил укрепить подступы к полуострову и повесить на воротах в Крым новые замки. Чтобы их открыть, придется сосредоточить не менее двухсот орудий и минометов на километр фронта. Поэтому участок прорыва должен быть минимальным, еще меньше, чем на Миусе.

— Пленный штабной офицер, — многозначительно заметил Захаров, — заявил, что немцы имеют специальную директиву Гитлера о Крыме. С особым упорством они будут оборонять рубеж Запорожье — Молочная — Мелитополь.

— Это вполне понятно, — сказал я. — Сохраняя этот рубеж, можно держать в своих руках Крым, никопольский марганец, криворожскую руду. Тем более что местность там сильно пересеченная, поэтому оборонять рубеж легко. Барон Врангель двадцать три года назад тоже придавал большое значение этому району, как выгодному рубежу для прикрытия Крыма с востока. Он приказал генералу Слащеву создать на Молочной «неприступные позиции», что и было выполнено с помощью английских и французских инженеров. И все же Красная Армия разгромила эти «неприступные позиции».

Выслушав мои предложения о создании группировки артиллерии и расчеты на подавление огневых средств противника, командарм объявил свое решение: в течение 26 и 27 сентября прорвать главную полосу обороны, а 28-го обеспечить ввод в прорыв конно-механизированной группы.

Решение Захарова поразило нас: два дня на прорыв главной полосы. Мало, очень мало! «Справимся ли?» — с тревогой думал я.

Возвращаясь от командарма в штаб артиллерии, я встретил майора П. К. Бойко. Он был, как всегда, подтянутый, аккуратно одетый, с блестящими новыми золотыми погонами. Представившись, майор доложил, что вместе с ним прибыли восемь выпускников вверенного ему артиллерийского отделения армейских курсов младших лейтенантов. На курсы отбирали лучших боевых командиров орудий. В течение четырех месяцев они получали минимум теоретических знаний и назначались командирами взводов. Как правило, младшие лейтенанты великолепно справлялись со своими обязанностями.

Вот и сейчас в штабе артиллерии стояли подтянутые, физически крепкие воспитанники армейских фронтовых курсов, закаленные во многих боях и походах. Поздравив их с присвоением офицерских званий и пожелав дальнейших успехов в борьбе с врагом, я спросил об их желаниях и просьбах.

— У нас одно желание — поскорее попасть в свои части и участвовать в боях на Молочной, — хором ответили младшие лейтенанты.

Майор Бойко доложил, что все выпускники, кроме одного, направляются в свои части.

— А младший лейтенант Распоркин?

— Прошу назначить его ко мне курсовым командиром, — ответил майор. — Он самый подготовленный. Я видел его в боях под Громославкой, Нижне-Кумским, Верхне-Кумским, когда отражали натиск танковой группировки Манштейна. Распоркин показал себя молодцом.

Да, то были тяжелые дни. Бойко рассказал о них перед строем. Вот как все произошло.

Манштейн спешил на выручку к окруженной в Сталинграде группировке фон Паулюса. Впереди могучей лавиной шли танки. На направлении главного удара врага нашу артиллерию поставили на прямую наводку. Развернулся и 1095-й армейский пушечный артиллерийский полк под командованием подполковника А. С. Ярошенко. Едва забрезжил рассвет, как с наблюдательного пункта подали команду «К бою по танкам!». Семь раз танки неприятеля атаковали пехотинцев, постепенно приближаясь к позициям тяжелой артиллерии. Но ни один расчет не отошел. Темп огня нарастал: вместо двух выстрелов в минуту хорошо слаженные расчеты давали по три. Метко било по танкам и орудие Распоркина, выводя из строя одну машину за другой.

Но выбывали и наши артиллеристы. Ранен заряжающий. Упал наводчик, сраженный осколком. Орудие замолкло. Распоркин кинулся к панораме, заменил наводчика, и пушка вновь заговорила. И вот вдали взметнулось пламя над танком. Снаряд угодил в цель.

Противник, взбешенный большими потерями, бросил в атаку на артиллерийские позиции свою пехоту. Гитлеровцы двигались с трех сторон, стараясь наверняка и окончательно разделаться с батареей. Пришлось на время прекратить стрельбу из орудий и переключиться на пулеметы. Распоркин давно уже возил на прицепе «максим», прихватив его где-то на обочине фронтовой дороги на всякий случай. И вот этот случай наступил. Укрывшись за бруствером, сержант стал поливать вражескую пехоту свинцовым огнем. Атака неприятеля была отбита…

Молодые офицеры с интересом слушали Бойко. А Распоркин нервничал: он не любил, когда его хвалили. Вот и теперь не вытерпел:

— Товарищ майор, извините, не один я так действовал. Хорошо тогда дрались Ишутин, Еременко, Рыбак, Зайцев. Вот здесь стоят бывшие командиры орудий Иван Гонтарь, Григорий Пономарев. У них гораздо лучше получалось. О них и расскажите.

Слушая младшего лейтенанта Ф. П. Распоркина, я с радостью смотрел на этого коренастого крепыша. Его красивое загорелое лицо нисколько не портили шрамы на виске и щеке.

— А как вы смотрите на то, чтобы вернуться на курсы? — спросил я Распоркина. — Будете там помогать майору Бойко учить людей.

— Что вы, товарищ генерал, какой из меня помощник по учебной части. Очень прошу отпустить в полк. К пушкам тянет.

В словах младшего лейтенанта звучала такая страстная просьба, что я не мог отказать ему.

Позже мы не раз встречались с Распоркиным во время горячих боев за Донбасс и Крым. Помню ночь на 9 апреля. Шла подготовка к прорыву третьей позиции противника за Турецким валом. Командование рискнуло выдвинуть 152-мм пушки-гаубицы ближе к пехоте, чтобы сопровождать ее, как говорят, огнем и колесами. Переброска к переднему краю громоздких орудий с помощью тихоходных тракторов не сулила нам ничего хорошего. По ним даже ночью можно бить без промаха. А что же будет утром? Эти мысли не давали мне покоя. Оставалось рассчитывать на находчивость и смекалку артиллеристов. И они не подвели. Распоркин нашел надежные пути подъезда, а глубокую воронку превратил в хороший орудийный окоп. На рассвете взвод младшего лейтенанта удачными попаданиями уничтожил несколько дзотов, блиндажей и других укреплений противника. Пехота, чувствуя действенную поддержку артиллеристов, устремилась вперед к Ишуни.

Взвод Распоркина отличался не только меткостью стрельбы и отличной выучкой расчетов. Солдаты с полуслова понимали замысел своего командира и быстро выполняли его смелые маневры. В районе Ишуни, у озера, на башне Бромзавода гитлеровцы установили несколько пулеметов, которые преградили путь нашей пехоте. После бомбежки и короткого артиллерийского налета немцы перешли в контратаку и потеснили наши стрелковые подразделения. Взвод Распоркина в это время перемещался на новые позиции. Командир не растерялся. Под огнем неприятеля Распоркин приказал снять орудия с передков, быстро изготовил их к бою и обстрелял башню. Наблюдательный пункт, пулеметные точки, обосновавшиеся там, были уничтожены. Благодаря этому наши подразделения восстановили положение.