Штурм

Танкисты Танасчишина славились удачными ночными действиями, и я охотно обещал ему поддержку.

30 августа на командном пункте у станции Квашино командарм созвал совещание Военного совета. Сюда прибыли командиры корпусов и дивизий. Командир 13-го гвардейского корпуса генерал П. Г. Чанчибадзе, маленький, подвижной, не расстававшийся с кубанкой даже летом, и генерал-лейтенант И. И. Миссан, командир 1-го гвардейского корпуса, — прямая противоположность Чанчибадзе: широкоплечий, всегда спокойный, задумчивый.

Командарм попросил нас высказать свои соображения о прорыве второй оборонительной полосы.

Кто-то предложил прежде всего подтянуть войска, подвезти боеприпасы, предпринять разведку боем. Это займет три дня. И потом — снова наступать.

Начальник штаба полковник П. И. Левин поднял руку:

— Одну минутку!

Он быстро раскрыл блокнот, просмотрел какие-то записи и потом твердо заявил:

— Задержка в наступлении даже на сутки будет выгодна не нам, а противнику.

Тут я вспомнил Танасчишина и сообщил о его замысле командарму. Захаров не очень-то верил в успех ночных действий, но все же, хлопнув по столу ладонью, сказал:

— Быть по сему! Так и решим: танкисты Танасчишина попытаются ночью прорваться в тыл врага. В случае удачи пехота будет развивать и закреплять их успех.

Остаток дня ушел на подтягивание артиллерии, занятие позиций, пристрелку реперов и целей.

Под вечер ко мне на наблюдательный пункт приехал Танасчишин. Он был возбужден, и это понятно! Ему предстоял самый трудный в боевой практике ночной штурм.

— Как с минными полями? Обнаружили? Проходы сделали? — с ходу задал он первый вопрос.

— Пойдем к стереотрубе, посмотрим, — предложил я.

Впереди — непаханое, выжженное солнцем поле. Дальше — скат и небольшая река. То тут, то там мелькают лопаты. Это наши пехотинцы спешат углубить к ночи мелкие окопчики. У реки начинается передний край обороны неприятеля. Противоположный берег безлюден. Ни кустика, ни деревца, только кое-где виднеется засохший бурьян да свежевыброшенная земля. Тем не менее внимательные разведчики по малейшим признакам довольно быстро распознали систему вражеских укреплений. В спешке противник не замаскировал их: недалеко от речки хорошо выделялось на местности недавно поставленное минное поле. Противотанковые мины закопаны в шахматном порядке. Ветер сдул сухую землю, и лунки, в которые заложены мины, отлично видны. Это обрадовало и развеселило Танасчишина.

— Вот дурни! Даже замаскировать не сумели!.. А мои-то пошли туда. Беспокоюсь, как у них там дела? — спросил он подошедшего начальника штаба артиллерии армии полковника Н. Г. Бордюкова, сменившего Степанова.

— Ваши танкисты сняли комбинезоны, шлемы и вон лазят с артиллеристами у самой реки.

Танасчишин с удовлетворением отозвался:

— Там мой новый помощник — товарищ точный, дело любит.

Я пригласил комкора в землянку, развернул графический план артиллерийской поддержки войск корпуса. План был очень прост: вся артиллерия, которая успеет засветло занять позиции, ровно в час ночи откроет огонь по траншеям противника на фронте протяженностью в три километра. Налет будет продолжаться тридцать минут, за это время танки с исходных позиций подойдут к разрывам снарядов.

— По вашему сигналу, — сказал я, — половина артиллерии переносит огонь в тыл фашистов на три-четыре километра, где находятся батареи, а половина создает на флангах огневое окаймление.

Танасчишин задумался.

— Надо учесть, — сказал он, — что рев сотен танковых моторов может выдать наш замысел, и тогда их артиллерия откроет с флангов заградительный огонь.

Командующий армией, утверждая приказ о ночном рейде, учел это предостережение командира и прибавил по километру с каждой стороны участка прорыва для подавления обороны противника артиллерийским и минометным огнем.

Закончив согласование всех вопросов взаимодействия артиллерии и танков, мы вышли из блиндажа на свежий воздух. Наступила теплая августовская ночь. В темном небе светили яркие звезды. Сверчки пели свою бесконечную песню. Танасчишин молчаливо прислушивался к их однообразной музыке.

— Тысячи лет ярко горят звезды и трещат кузнечики. Так будет и завтра, и еще много, много лет. А вот кое-кто сегодня и видит и слышит все это в последний раз, — с душевной грустью произнес Танасчишин, и в его искренних словах звучала любовь к жизни.

Минутами не слышно ни одного выстрела. Только вспышки осветительных ракет напоминают о том, что в полукилометре от нас — коварный враг.

— Вас не беспокоит, что танки будут освещены? — спросил я комкора.

— Наоборот, — ответил он, — я заинтересован, чтобы как можно больше было ракет, и особенно в глубине обороны противника. — И он рассказал, как зимой его «выручили» гитлеровцы, беспорядочно освещая ракетами свои боевые порядки. — Мои танкисты без труда обнаруживали цели и здорово громили тогда фашистов. Дадим им жару и сегодня…

— Желаю успеха, генерал. Артиллеристы помогут вам.

В час ночи неожиданно для немцев началась наша интенсивная артиллерийская подготовка. Когда, по расчетам штаба, в основном были подавлены огневые точки врага и деморализована его пехота в траншеях, загрохотали танки Танасчишина. Дерзко громили противника отважные бойцы. Генерал Танасчишин с гордостью рассказывал мне при встрече в штабе армии о коммунистах А. И. Селиванове и Г. И. Хотяшове. Механик-водитель старшина Селиванов не растерялся, когда выбыли из строя командир и башенный стрелок. Гусеницами танка он уничтожил четыре пушки, два дзота и до взвода пехоты. А разведчики мотоциклетной роты под командованием старшего лейтенанта Хотяшова взяли в плен больше пятидесяти солдат, а также летчика, приземлившегося в районе действий этой роты.

Ночной бой очень сложен и удается только хорошо обученным бойцам и опытным командирам.

Наступил предрассветный час. Вспышки орудийных выстрелов постепенно бледнели. Танасчишин, никогда не заботившийся о маскировке, уже вызвал свой «виллис» прямо к амбразуре наблюдательного пункта, чтобы отправиться вперед. В это время со стороны противника показались три наших танка Т-34. Один за другим они спустились в лощину и на наших глазах, внезапно открыв огонь, атаковали батареи истребительного полка, приняв их за вражеские. Артиллеристы издали без труда узнали свои танки, выскочили вперед, закричали и замахали руками. Только тогда танкисты опомнились. Оказалось, в пылу боя они потеряли ориентировку и не заметили, что вышли к своим позициям.

Вот так иногда бывает на войне.

Как мы потом узнали от пленных, в стане врага ночью царила паника. Гитлеровцы яростно обстреливали друг друга и почти совсем потеряли управление.

Мы выиграли этот ночной бой. К восходу солнца танкисты Танасчишина на шесть-семь километров прорвали оборону врага. В эту брешь немедленно устремились стрелковые дивизии.

Огневой «мешок»

Наши войска вновь начали преследование отступавшего противника. В начале сентября передовые отряды 2-й гвардейской армии вышли на рубеж Кутейниково — Кузнецово — Михайловская, фронт наступления достигал теперь пятидесяти километров.

Командование противника пыталось задержать советские войска на этом рубеже. В штаб армии поступили тревожные данные авиационной разведки: из района Волноваха — Хлебодаровка в направлении на Донецко-Амвросиевку, то есть на наш правый фланг, выдвигается до двух дивизий моторизованной пехоты с танками.

Положение осложнялось тем, что наши войска растянулись на значительную глубину. Артиллерия на тракторной тяге и обозы оказались далеко позади. Только противотанковые полки шли вслед за передовыми отрядами дивизий.

Надо было срочно принимать какие-то контрмеры. Генерал Захаров вызывает своих помощников, знакомит их с обстановкой.

— Судя по данным воздушной разведки, — говорит он, — дивизии противника на марше растянулись километров на пятьдесят — шестьдесят. По-видимому, командующий шестой немецкой армией генерал Холлидт решил спешно нанести контрудар по нашим частям, чтобы выиграть время для отвода своих войск на укрепленную линию Донецк — Мариуполь.