Штурм

— Какой же это плюс! — с досадой заметил Георгий Федорович. — Ведь они же не умеют стрелять. У вас два полных минуса. Много придется потрудиться над обучением пополнения. Желаю успеха.

Теперь планы, утвержденные командармом, надо было немедленно довести до частей.

Рано утром, еще до восхода солнца, к нам прибыли командующие артиллерией корпусов, командиры артиллерийских бригад и полков. Каждый из них получил боевую задачу, уточнил вопросы взаимодействия, сроки выхода артиллерии на огневые позиции.

В нашем распоряжении оставалось всего четыре дня, а работы — непочатый край. Прежде всего надо было развернуть огромную сеть артиллерийских наблюдательных пунктов, разыскать на местности цели, распределить, какие из них разрушать, какие подавлять. Много пришлось подумать над тем, чтобы скрытно от врага вывести большое количество артиллерии на новые огневые позиции. Наконец, немало усилий требовала организация взаимодействия с пехотой и танками.

День и ночь бойцы и командиры оборудовали огневые позиции, подвозили и тщательно маскировали орудия, придирчиво проверяли ориентиры и цели, уточняли исходные данные для стрельбы.

Миус-фронт

В ночь на 16 августа 1943 года, сменив части 44-й армии южнее Куйбышево, наши войска заняли исходное положение для наступления.

Наблюдательные пункты — командарма и мой — саперы построили на высотке севернее села Русского. Они отстояли метров на двести друг от друга, соединяясь прямым ходом сообщения.

17 августа подготовка к прорыву закончилась. Артиллерия ночью незаметно заняла позиции, топографы заранее «привязали» боевые порядки батарей и полков. В последние дни перед наступлением офицеры штаба превратились в своеобразных комендантов по надзору за маскировкой. Чтобы не вызывать у гитлеровцев никаких подозрений о готовящемся наступлении, пристрелку вели отдельными пристрелочными орудиями.

Кажется, все сделано, подготовлено, проверено, осталось подать команду. Однако не терпится еще и еще раз окинуть взором знакомые позиции, где побывал за эти дни не раз. Звоню командирам частей и соединений, расспрашиваю офицеров штаба, наблюдаю в стереотрубу. Позади наблюдательного пункта ждут решающей команды расчеты сотен орудий, минометов, знаменитых «катюш».

Начальник отделения разведки штаба артиллерии армии, пришедший на НП, говорит, что у противника на этом участке отличная дисциплина. С рассвета и дотемна — никакого движения, а когда наступает ночь, над траншеями непрерывно взлетают в небо ракеты, освещая прилегающую местность. Гитлеровцы явно нервничают: бьют по перекресткам дорог и по другим тыловым объектам, потом пушки и минометы внезапно умолкают. По всему видно, враг живет ожиданием каких-то больших событий.

— Это верно, враг настороже, — слышу за спиной знакомый голос Александра Яковлевича Сергеева, начальника политотдела армии. — Ну, как ты тут живешь? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Представить себе не можешь, какая это паршивая штука — ездить днем по степным дорогам. То и дело попадаешь под бомбежку, а куда тут скроешься? Некуда.

Воспользовавшись тем, что я встал из-за стереотрубы, он прильнул к окулярам.

— Что же это ты, Иван Семенович, по пустому месту будешь вести огонь? — спрашивает, улыбаясь, генерал.

— Смотри внимательнее. Ориентир четыре видишь?

— Вижу.

— Вправо — сорок, цель двадцать шесть: наблюдательный пункт командира триста тридцать шестой пехотной дивизии генерал-майора фон Кунтце.

Сергеев всматривается, но ничего примечательного не находит.

— Почему же ты даешь спокойно работать командиру немецкой дивизии? — недоумевает Сергеев. — Раз уж обнаружил — отправляй его побыстрее к праотцам.

Тут на наблюдательный заходят второй член Военного совета армии полковник В. Д. Александров и начинж генерал-майор И. Н. Брынзов. Разговор о судьбе командира немецкой дивизии становится общим. Как лучше поступить? Уничтожить сразу или же подождать начала операции? Я раскрыл разведывательную карту. На ней по данным аэрофотосъемки и показаниям пленных с достоверной точностью нанесены два генеральских командных пункта и около пятнадцати офицерских — полковых и батальонных.

Время подавления немецких пунктов управления войсками уже предрешено командармом, но я спрашиваю Александрова:

— А как ты поступил бы?

— Знаешь правило, — живо ответил он, — не откладывай на завтра того, что можешь сделать сегодня. Накрыть бы его сейчас, гада, хорошим огоньком — и дело с концом.

Брынзов посмотрел на него и поучающим тоном заметил:

— Важно не какого-то командира дивизии или полка уничтожить, а в критическую минуту парализовать управление войсками.

— Это правильно. — Александров махнул рукой, взял со стола карту, посмотрел в амбразуру и попросил: — Расскажи нам, Иван Семенович, как сейчас выглядит оборона гитлеровцев.

Беру у него карту, раскладываю на столе. Напоминаю, что на Миусе еще в октябре 1941 года генерал Клейст, командовавший 1-й танковой армией, готовил оборону. Затем полтора года противник укреплял этот рубеж, создав три оборонительные полосы. Первая, наиболее оборудованная, имеет глубину до восьми километров и начинается непосредственно у реки Миус. Там имеются глубокие траншеи, несколько рядов проволоки, много дзотов и дотов с железобетонными и броневыми колпаками, большие минные поля. На второй полосе обороны, судя по аэрофотоснимкам, спешно укрепляются позиции по реке Мокрый Еланчик от Донецко-Амвросиевки до Мало-Кирсановки. Третью оборонительную полосу оборудует 6-я немецкая армия по реке Кальмиус — это в тридцати километрах от переднего края.

— На нашем участке фронта река Миус не очень широка, но преодолеть укрепления, созданные на правом берегу, будет не легко, — дополняет А. Я. Сергеев. — Гитлеровцы не зря назвали свою оборону здесь «Миус-фронт-колоссаль». Берлинские газеты в дни нашего июльского наступления писали: «На Миус-фронте все спокойно. Доблестные солдаты заверяют своего фюрера, что Миус-фронт — неприступная крепость».

— С помощью пленных точно определены границы участков обороны не только полков, но и рот. Перед третьей траншеей — минные поля. Они разведаны артиллерийским огнем, — сообщил я.

Брынзов, как всегда, ревниво оберегая приоритет своих саперов, авторитетно заявляет:

— Знаешь, Иван Семенович, все-таки артиллерийским огнем точно не установишь, где минное поле.

Офицер разведки нашего штаба молча пододвигает мне схему, подчеркнув карандашом одну из граф. В ней как раз на сегодня была намечена артиллерийская разведка минных полей.

— Немного подождем и увидим, — возразил я Брынзову, посмотрев на схему и на часы.

Вскоре справа от нас две гаубичные батареи открыли редкий огонь. Прочесывались промежутки между второй и третьей немецкими траншеями, вблизи проселочной дороги.

Снаряды ложились точно в отведенных участках, где, по показаниям пленных, заложены мины. Однако прошло шесть — восемь минут с момента начала обстрела, а мины не взрывались. Значит, их нет. Батарея перенесла огонь по площади влево, но с тем же результатом.

Брынзов, сверкая толстыми стеклами очков, толкнул меня в бок:

— Вот видишь, никуда не годится ваша огневая разведка. То ли дело инженерные войска! — подмигнул он Сергееву. — Чисто работают, наверняка. Ползет наш сапер вместе с пехотой, а миноискатель вдруг ему и зазуммерит: «Вот, брат, здесь — мина!»

Едва он кончил свою тираду, как среди разрывов гаубичных снарядов взметнулись необычные по форме и цвету облачка. Минное поле обнаружено. Сергеев, молча смотревший в амбразуру, весело пропел:

— И были посрамлены враги его!

Брынзов примирительно откликнулся:

— Сдаюсь, сдаюсь.

18 августа 1943 года вновь опоясался огнем Миус-фронт. Полторы тысячи наших орудий и минометов открыли смертоносный огонь. Вслед за ними появились в небе штурмовики 7-го авиационного корпуса. Они обрушили сотни бомб на траншеи, штабы и линии связи врага.