Штурм

— Что там случилось? — заинтересовался Семен Константинович Тимошенко.

— Танковый корпус СС в четвертый раз атакует наш правый фланг, — спокойно ответил Крейзер. — Командир тридцать третьей гвардейской дивизии генерал-майор Селиверстов смертельно ранен. — И, немного помедлив, закончил: — Разуваева и Стрельбицкого прошу отпустить. Они примут меры.

— Действуйте по своему усмотрению, — сказал маршал.

Крейзер встал, подошел к нам и сообщил как о чем-то обыденном:

— Чанчибадзе доложил, что эсэсовская танковая дивизия «Райх» снова вклинилась в оборону тридцать третьей и рвется к переправам через Миус.

«Если 33-я не отсекла пехоту противника, — подумал я, — танки через полчаса выйдут к переправам. Это всего в двух километрах отсюда».

Взглянул на Крейзера. Яков Григорьевич умел сохранять самообладание в любых условиях. Конкретно и неторопливо, без нервозности, он излагал свой план отражения нового натиска неприятеля. Начальник штаба армии генерал-майор Разуваев внимательно слушал его, уточнял отдельные распоряжения, делая заметки в блокноте.

— Распорядитесь резервом, — говорил командующий Разуваеву. — Узнайте у Чанчибадзе обстановку. Прикажите генералу Миссану подготовить двадцать четвертую дивизию к вводу в бой.

— Что у вас осталось в противотанковом резерве? — обратился Крейзер ко мне.

— Сто тринадцатый истребительно-противотанковый полк, три часа назад выведенный из боя.

— Прикройте переправы и сразу же создавайте себе новый резерв… И поскорее возвращайтесь. Желаю успеха.

Мы быстро отправились на места, чтобы ускорить выполнение срочного распоряжения.

— Не знаю даже, что еще вывести в резерв. Вся истребительная и дивизионная артиллерия в действии. Легкие пушки из дивизий не возьмешь, на них держится противотанковая оборона, — сокрушался я.

— Гаубицы, гаубицы бери, Иван Семенович! Они у тебя на «студебеккерах». Любо было глядеть, как вчера артиллеристы раскалывали танки пополам! — успокаивал меня Разуваев.

— Да, но какой ценой?..

— Но ведь мы не на параде, дорогой мой. Надо воевать. И не просто воевать, а побеждать. И я верю — победим! — вдохновенно закончил он.

Когда подходили к блиндажу Разуваева, из двери выскочил комендант штаба без фуражки, с растрепанными волосами. Он кричал своему помощнику:

— Бери две роты из охраны штаба и бегом на опушку леса! Занимай оборону!

— Спокойно, спокойно, майор, — широко улыбаясь, сказал Разуваев. — Вы потеряли фуражку.

Комендант пытался что-то доложить, но генерал перебил:

— Ну что? Прорвались танки? Ваши роты все равно их не остановят. А коменданту в любой ситуации не полагается быть кисейной барышней. — Он говорил медленно, с расстановкой: — Не надо суетиться, и скажите об этом своему помощнику. Надеюсь, вам известно, в каком случае нужна поспешность… Догадываетесь, майор?

Комендант майор П. В. Гортейчук немного успокоился, на его лице появилась улыбка.

— Вот и хорошо, — похвалил Разуваев. — А теперь действуйте.

Шофер Митя Мищенко подъехал и круто развернул «виллис». Мы вскочили в машину и поехали в штаб артиллерии. Полковник Степанов, отдававший какие-то распоряжения офицерам около блиндажа, доложил, что через боевые порядки 33-й дивизии прорвались вместе с танками четыре батальона автоматчиков. Бой идет на огневых позициях 114-й артиллерийской бригады. Отходившие пехотинцы попали под бомбежку. Началась паника.

— Выслать сто тринадцатый истребительный к переправам, — распорядился я. — А мы сейчас же отправляемся навстречу отступающим.

Прихватив с собой телефонистов и радистов «для усиления», мы на двух «виллисах» вымахнули из оврага по направлению к роще.

Навстречу бежали пехотинцы с пулеметами и винтовками. За ними из-за деревьев выскочили две автомашины с противотанковыми пушками.

Заметив нас, солдаты замедлили бег, потом перешли на шаг.

— Кто приказал отходить? — крикнул я, выпрыгнув из машины.

— Не знаю, — нехотя ответил солдат с автоматом на шее. — После бомбежки по цепи скомандовали: «Пошел к переправе!»

Из леса все подходили и подходили бойцы, недоуменно оглядывались по сторонам, не понимая, что происходит. В толпе собравшихся показался сержант.

— Где ваш командир? — спросил я.

— Я принял командование, товарищ генерал. В роте не осталось в живых ни одного офицера.

— И драпаете со всеми? Хорош командир роты!

— Я не драпал, товарищ генерал, — ответил он хриплым голосом, — хотел задержать. Да разве их остановишь…

— Соберите роту и возвращайтесь назад. Сейчас прибудет артиллерийский полк. Поможем.

Сержант бросился собирать бойцов. Он распоряжался проворно, умело, без крика и шума. Скоро вокруг него собрались все, кто только что в панике бежал в тыл. Они стояли понурив головы. Чувствовалось, люди сознают свою вину.

— Тоже мне вояки, — незлобиво журил их сержант. — Испугались. Кого, спрашивается. Битых фашистов. Нешто забыли, как они из донских степей удирали. Заставим их опять бежать. Так, что ли, хлопцы? — повысил голос сержант и озорно подмигнул солдату с перевязанной головой.

В толпе сразу почувствовалось оживление, люди выше подняли головы, послышался говор:

— Сплоховали.

— Да с кем этого не бывает.

— Виноваты, что там говорить.

— Искупим свою оплошность.

— Все равно фашистам несдобровать, — прозвучал чей-то бас, и только тут я заметил настоящего богатыря в порванной гимнастерке.

Сержант терпеливо слушал этот разноголосый хор. Сначала он мрачнел, потом по сердитому лицу пробежала еле заметная улыбка, а последняя реплика солдата-богатыря привела командира в восторг.

— Раз так, то шагом марш! — И бойцы пошли в траншеи.

Паника прекратилась. За теми, кто успел добежать до переправы, сержант послал нескольких солдат. Вскоре и они вернулись на свой рубеж.

Пока мы наводили порядок среди пехотинцев, автомашины с орудиями стояли в стороне.

Теперь надо было браться и за «бога войны».

Идем к автомашине, на прицепе у которой 45-мм пушка. В кузове группа солдат-артиллеристов во главе с лейтенантом, прислонившимся к борту, у большинства повязки на головах и руках.

— Почему увозите орудие? — спрашиваю офицера.

Он пытается приподняться. Страдальческая гримаса искажает лицо.

— Ранен в плечо, — пояснил солдат с перевязанным лицом.

— Это орудие — все, что у нас осталось от батареи, — с трудом доложил лейтенант.

— А вы знаете святой закон артиллериста: орудие ведет огонь, если остался хотя бы один боец?

— Знаю, товарищ генерал. Виноват. Не выдержали.

— Это плохо. Но дело поправимо. Раненых отправьте на медпункт. Орудие изготовьте к бою.

Наши силы нарастали. Подоспел сюда и 113-й полк. Его батареи уже занимали противотанковый рубеж.

Атака противника захлебнулась. Теперь можно вернуться на совещание, или, как говорили мы потом, на «суд».

За столиком, под яблоней, было тихо. Маршал сосредоточенно рассматривал карту, лежавшую на столе. Крейзер молчаливо смотрел вперед. Толбухин, натужно склонив грузное тело, что-то говорил на ухо неизвестному мне генералу.

С разрешения маршала я коротко доложил Крейзеру о происшедшем и принятых мерах.

— Хорошо. Подробнее потом. Сейчас продолжим…

Тимошенко оторвался от блокнота. По-видимому желая помочь Крейзеру конкретнее ответить на ранее заданный вопрос, он сказал:

— Может быть, артиллерия плохо помогала отражать танковые атаки?.. Подумайте, командарм, что же помешало вам выполнить задачу.

Наступила пауза. Легче всего, конечно, было подтвердить, что артиллерия не справилась с делом и поэтому танки вклинились в плацдарм. Крейзер не мог так поступить. Он никогда не кривил душой.

— К артиллеристам у меня нет никаких претензий, — категорически заявил он. — Есть, наоборот, большая солдатская благодарность. Артиллеристы делали и делают сейчас все, что в их силах.

Крейзер замолчал. Голосу командарма вторили частые орудийные выстрелы. Это наши дальнобойные пушки били прямой наводкой. Несмотря на большие потери от авиации, артиллеристы продолжали на широком фронте отражать атаки противника.