Штурм

Крейзер передал по телефону:

— Вижу, как горят танки. Спасибо артиллеристам: выручили!.. Знаешь, Иван Семенович, словно гора с плеч свалилась. Но торжествовать еще рано. Пусть пушкари продолжают в том же духе. Там еще сорок — сорок пять танков.

В голосе командарма слышались душевные, теплые нотки. Видимо, он тоже многое пережил за эти часы, показавшиеся нам вечностью.

Атака противника отбита. Полковник А. И. Байнов быстро оценил обстановку и, наблюдая за отступлением танков, приказал вручную выкатывать орудия на бугор и в упор расстреливать неприятеля. К счастью, «сорокапятки» у Байнова были самыми легкими из всех наших противотанковых пушек — их вес не превышал 400 килограммов, и бойцы успешно управлялись с ними.

Пламя над полем боя разрасталось. Артиллеристы наносили меткие удары. Один за другим выходили из строя боевые машины неприятеля.

Командир немецкой эсэсовской дивизии «Мертвая голова», видимо, не хотел оставаться без машин и создавать огромное танковое кладбище в этом злополучном овраге. После того как запылало еще несколько танков, противник поспешно отошел на исходные позиции. На плацдарме осталось около 30 горящих стальных громадин.

Ночью Байнов, выйдя в резерв, позвонил мне и доложил о состоянии полка.

— Кто отличился больше всех? — спросил я полковника.

— Все дрались как львы. — И он с гордостью стал рассказывать о героях дня.

Командир первой батареи старший лейтенант Корчагин, получив тяжелое ранение, отказался покинуть огневые позиции. Его батарея уничтожила пять танков. Командир орудия сержант И. Д. Щуклин и наводчик старший сержант А. П. Малофеев сожгли два танка. Один из них загорелся в ста метрах от орудия.

На четвертую батарею навалилось сразу не менее десяти танков и самоходных установок. Прямыми попаданиями снарядов они сразу же уничтожили три орудия. В батарее осталась одна пушка. Но солдаты не пали духом. Командир орудия Н. В. Петров и наводчик И. А. Курочка стойко отражали атаку. Они подбили два танка и самоходное орудие. Остальные машины повернули обратно.

С душевной болью командир вспоминал лейтенанта Тригуба и санинструктора Газизову. Командир взвода Тригуб во время бомбежки увидел раненого бойца, который не мог доползти до орудийного окопа. Лейтенант выскочил из щели, взвалил его на себя и пополз с ним в окоп. Здесь офицер был убит осколком снаряда.

Старшина медслужбы Газизова успела перевязать и вынести с поля боя более десяти солдат. Увидев впереди у орудия раненого пехотинца, она смело, пренебрегая опасностью, поползла к нему на помощь. Выскочивший танк раздавил девушку.

Подвиг артиллеристов командование фронта и армии отметило высокими наградами. Пятьдесят восемь солдат и офицеров были награждены орденами и медалями, в том числе санинструкторы Гарина и Фомина.

В эти тяжелые дни мы с группой офицеров штаба артиллерии часто выезжали в корпуса и дивизии для организации артиллерийского огня и противотанковой обороны. Особенно запомнился один такой выезд.

Командующий артиллерией 13-го стрелкового корпуса полковник Горбунов утром 30 июля доложил мне по телефону:

— Положение резко ухудшилось. После трехчасовой авиационной и артиллерийской обработки позиций тридцать третьей дивизии противник перешел в наступление на село Гараны. В голове идет не менее ста танков. «Котелки»[5] не выдерживают, отходят за артиллерию. Помогите хотя бы одним полком!

Вслед за Горбуновым мне позвонил начальник штаба 2-й гвардейской артиллерийской дивизии РГК[6] полковник И. Г. Меленков:

— На участке тридцать третьей пехота восемьдесят восьмого стрелкового полка отошла на огневые позиции пятой гаубичной бригады. Прошу разрешения перевести наше хозяйство на запасные позиции. Тяжелые гаубицы малопригодны для борьбы с танками.

— Подождите до моего приезда, — отвечаю ему. — Помогите пехотным командирам навести порядок, вернуть окопы.

Ехали на «виллисе». Вначале нам везло. Километров семь-восемь промчались без остановки. Самолеты кружили правее нас. Но дальше дорога была перерыта саперами. Оставив машину, пошли пешком.

Справа и слева какой-то батальон рыл окопы. Дождей давно не было, земля окаменела, и солдаты с ожесточением дробили ее. Впереди дивизионная артиллерия, стоявшая ранее на закрытых позициях, теперь прямой наводкой уничтожала танки и пехоту противника. На подступах к орудиям горело несколько машин.

— Слабы у фашистов нервы, не выдерживают горячей «баньки» пушкарей! — закричал мой спутник. — Смотрите, танки удирают.

Я тоже поначалу принял их отход за бегство. Но мы ошибались. Танки, оказывается, уходили для того, чтобы освободить поле для нового удара по нашим огневым позициям — с запада шла армада бомбардировщиков с фашистской свастикой на крыльях.

— Товарищ генерал, скорее ко мне! — услышал я незнакомый голос.

У обочины дороги стоял пожилой солдат, морщинистый, давно не бритый, без каски. Он успел уже отрыть окопчик по пояс и заботливо приглашал укрыться в нем.

Гул моторов нарастал. Отчетливее стали видны бомбардировщики «хейнкели». Эти не пикируют, но зато берут в два раза больше бомб.

— Скорее, — торопил солдат, и я прыгнул в его окопчик.

— Тесновато, — как бы извиняясь, тихо сказал он.

— Спасибо, дружище, — от души поблагодарил я бойца и крепко пожал ему руку.

А самолеты уже над нами. Видим, как отделяются парами бомбы и с воем летят вниз. Вой и визг прервались сплошным гулом и рокотом разрывов. Рядом раздались новые мощные взрывы. Меня больно ударило в поясницу. Это были комья спекшейся земли.

Внезапно передо мной появился адъютант, весь в пыли. Он что-то говорил, но я ничего не слышал.

— Зачем приполз, немедленно укройся! — кричу ему.

Оказывается, он решил проведать, жив ли я.

Целый час длилась авиационная обработка огневых позиций артиллерии и батальона. Когда она закончилась, местность вокруг стала неузнаваемой: всюду виднелись большие воронки, на дороге стояли остовы сгоревших машин, валялись разбитые повозки, мертвые лошади.

Солдат хозяйским глазом окинул притихшее поле и с философским раздумьем сказал:

— Огрызается, стервец! И зачем, спрашивается! Все равно Адольфу от петли не уйти. Между прочим, я и в гражданскую с германцем дрался. Силен был, чего там говорить, а вот супротив русского мужика не мог устоять. Кишка тонка!

Боец обшарил свои карманы, заглянул в кисет:

— Сейчас бы в самый раз прочистить горло махрой. Потом и за дело. Да вот поизрасходовался. Пусто, А до старшины далеко. И не даст. Срок, скажет, не пришел, экономить надо.

— Вот «Беломор». Бери на память.

— Не солдатское это курево, товарищ генерал, слабовато… Ну да что там, как говорят, дареному коню в зубы не смотрят… Благодарствую.

Попрощавшись с бывалым солдатом, мы направились в 33-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Комдива генерал-майора Н. И. Селиверстова встретили у блиндажа. Усталый от бессонных ночей, осунувшийся, он казался старше своих сорока пяти лет.

— Сегодня с рассвета и до полудня противник предпринял три попытки прорвать оборону дивизии, — рассказывал он. — Каждая атака начиналась с авиационной обработки переднего края. Налетало по шестьдесят — девяносто бомбардировщиков. Потом следовали массированные удары артиллерии. Откровенно говоря, — понизив голос, продолжал комдив, — мы все с нетерпением ждем, когда кончится бомбардировка. Нам легче отражать атаки пехоты и танков, чем сидеть полтора часа под визгом бомб и грохотом разрывов. Во время последних налетов дрогнули некоторые батальоны и отошли — не выдержали десятидневной бомбежки! Спасибо артиллеристам, отбили немцев.

— А где же ваш командующий артиллерией?

— Да вот он, идет сюда, наш Алеша, — ласково произнес Селиверстов.

Быстрым шагом к нам подходил по-мальчишески стройный, молодой подполковник Харламов. Он пользовался исключительной любовью бойцов дивизии. «Наш Алеша» — нежно называли его многие офицеры. Подполковника любили за смелость и отвагу в бою, за отеческое отношение к людям и подкупающую скромность. Он никогда не говорил о себе, а часто и свои подвиги приписывал подчиненным.

5

«Котелки» — пехота. Солдатский шифр для телефонных переговоров. — Прим. авт.

6

Резерв Главного командования.