Данэя

– Мечтатель он у меня. Но дается ему – всё – с огромным трудом. И любви к учебе, к занятиям – у него нет. Очень любит слушать про космические путешествия, но сам – ничего сверх программы не читает. А его все любят – и, даже, уважают. И дети, и мы, педагоги. Здесь, и то же было в детском саду. Он очень сильный, но – никогда – никого не обидит; а если увидит, что кого-то обижают, обязательно вмешается, заступится. Невероятно чувствителен ко всякой несправедливости и, очень, добр, – и в этом отношении может влиять на других детей.

Дети ведь не ангелы: в детском коллективе достаточно конфликтов, и проявления детской жестокости не такая уж редкость. Нам приходится много с ними возиться, чтобы вырастить не только образованными, но и способными сосуществовать с другими людьми. Взаимная внимательность, доброжелательность, терпимость – ведь это не менее важно, с нашей точки зрения, чем знания. И Ли тут обгоняет многих: поэтому его и не решились раньше отбраковать.

– Чем можно помочь ему?

– Пока не знаю, хотя он у меня почти год. Он плохо схватывает порой самые простые вещи. Я занимаюсь с ним дополнительно – но пока безрезультатно. И, главное, у него самого нет желания.

– Но он пообещал стараться. Твердо пообещал – даже сжал кулаки. Неужели это не поможет?

– О, хорошо бы! Буду всегда напоминать ему. Если это поможет, считай, что ты совершил ещё одно великое дело, а я буду благодарна тебе вечно.

Вы же не представляете: какое это горе для нас – отбраковка маленького человека. Ведь мы к ним так привыкаем, привязываемся! Невозможно их не любить: лучших и худших, веселых и плакс, добрых и злых, – чтобы сделать настоящими людьми всех. Без любви к ним тут нечего делать: без нее никого и не допустят к нашему делу. Здесь ведь делается одно из самых главных дел на Земле – формирование людей. В самом высоком смысле. Этим занимаются не родители, как в предыдущие эпохи, а мы. На нас колоссальная ответственность за выпуск полноценных людей.

А отбраковка – это почти как убийство.

– Вот как? Значит, педагоги первых ступеней не очень-то счастливые люди?

– Ну, нет! Мы – самые счастливые. Да, да! Трудности – да, ответственность невероятная – да, напряженность непрерывная – тоже да; и даже отбраковка – ужасная отбраковка. Но мы всё время общаемся с детьми, младшими, – в том возрасте, когда они милей всего. Ведь дети – самое чудесное, самое удивительное, что есть на свете. Чудесней всех потрясающих открытий и гениальных теорий, прекрасней любых шедевров искусства. Их маленькие тельца, которые на твоих глазах становятся сильней и уверенней в движениях. Их мордашки и живые глазенки. Их улыбки, их смех. Неповторимые смешные выражения и тысячи “почему”. Их любовь и ласка. В вашей жизни ведь ничего этого нет.

– Ева, но ведь есть и страх за них.

– Ты хочешь сказать, что тебе страшно за Ли, которого ты сегодня узнал – что тебе не безразлична его судьба?

– Да. Ты сказала то, что я чувствую: не безразлична.

– Я рада. И пока не всё потеряно – есть ещё почти два года – я поборюсь за него. Да поможет нам ваш разговор сегодня.

... Лал уверенно чувствовал себя и в детском саду. Дети и здесь сразу окружили его, и мигом двое оказались у него на коленях. А он читал им стихи. Прекрасные маленькие стишки про разные простые, но удивительные вещи. Про солнышко и дождик, про травку и песок, про облачко и тучку, про легкий ветерок. И несколько песенок спел вместе с ними. А потом развернул свой экран-веер и прочел два маленьких смешных рассказика.

Дети никак не хотели его отпускать. Но надо уже было идти в ясли.

... Малыши, которые уже говорили довольно правильно; а потом – малыши, которые только начинали говорить. Ясные глазки, гладкая детская кожа, ручки с перетяжками.

В самой младшей группе они увидели, как кормилица кормит грудью младенца. Эя смотрела не отрываясь: Ева видела, что она вся напряглась.

– Хочешь взять его на руки? – спросила она Эю, когда кормилица передала ребенка няне.

– А можно, да?

Ева кивнула, и няня поднесла ребенка. Он уставился на людей, хотел было заплакать, но передумал и, повернув головку к Эе, вдруг улыбнулся, протянул к ней ручки. И Эя взяла его.

Она держала ребенка на руках, тоже улыбаясь ему, и крепко прижимала к себе, видимо, боясь уронить.

– Аве Мария, – тихо произнес Лал.

– Эя, ты смотришь на него так, будто хочешь предложить ему свою грудь, – сказала Ева.

– Естественно! – ответил ей Лал, не улыбаясь.

Эя густо покраснела и бережно передала ребенка няне. Та положила его в колясочку, сразу откатившуюся к другим, стоявшим в тени большого дерева.

– Я для вас сейчас нарушила правило: младенцев никто не должен брать, кроме кормилиц, нянь и самого педиатра. Ну, да ладно: предупрежу её, пусть примет меры, если нужно.

... Потом она провожала их на ракетодром. Снова шли не торопясь.

– Дети появляются здесь, на острове? – поинтересовался Дан.

– Да. В южной части находится корпус, где производят оплодотворение яйцеклеток спермой согласно указаниям о составе пары, переданным из Генетического центра; оттуда же приходят нужные ампулы. В корпусе рядом производится имплантация оплодотворенных яйцеклеток, зигот, роженицам.

Беременные роженицы какое-то время используются как няни. Потом они переводятся в подготовительное отделение, в нем каждой из них назначаются специальные питание и режим, который неукоснительно выполняют. Они проходят врачебный осмотр ежедневно.

Сразу после родов младенца передают в ясли, а роженицу используют как кормилицу в ясельной группе. Каждой ясельной группой руководит педиатр, обслуживается она нянями и кормилицами.

– Расскажи им поподробней о нянях, – попросил Лал.

– Охотно. О них не только рассказывать – им, по-моему, памятники ставить нужно.

Самая небольшая часть нянь – это студентки-медики, будущие педиатры; остальные – исключительно неполноценные: опять же, небольшая часть – роженицы в первые месяцы беременности и кормилицы, и основная – бывшие роженицы и кормилицы. Их регулярно инструктирует руководитель-педиатр. Они знают немало, несмотря на то, что, как и все неполноценные, получают минимальное общее образование и всего двухлетнее специальное.

Поймите, уход за маленькими детьми – дело очень сложное, тонкое, требующее от нянь и наличия большого количества специальных навыков, и хорошего знания каждого младенца, и преданности, и любви к детям, и, не боюсь сказать, сообразительности и интуиции. Пусть они необразованны, пусть относятся к неполноценным – они специалисты, и в большинстве, довольно таки высокого класса.

Они ведь для младенцев – то же, что матери. Когда-то даже существовала пословица: “Мать – не та, что родила, а та, что выкормила”. И они ведь любят детей; а дети – их, и смутно помнят потом очень долго. Смутно – потому что в три года детей передают в детские сады, в другие руки.

Вы – своих нянь помните?

– Я – нет, совсем, – ответил Дан.

– Я – как что-то уже неопределенное, но теплое и надежное, – сказал Лал.

– А ты, Эя? Ты ведь моложе всех.

– Я до сих пор шепчу “нянечка”, когда что-то меня расстроит.

– И возятся они с детьми до самой смерти. Пока есть силы, сами, а потом помогая и наблюдая за молодыми нянями, потому что их опыту и пониманию младенцев уже цены нет.

– Они умирают своей смертью? – подбросил вопрос Лал.

– Да, теперь уже своей. Раньше – совершенно непригодных нянь умерщвляли, теперь – нет.

– Давно?

– Через несколько лет после открытия Земли-2: мир с того момента стал добрей и менее расчетливо-рационалистичным. И вообще...

– Что: вообще?

– То, что кончилась длинная полоса неудач: мы вырвались из нее. Люди стали счастливей, окрыленней; снова есть вера в себя. Ты, Дан, хоть ты и гений, не представляешь всю значительность того, что сделал.

Ведь это всё появилось тогда, чтобы напрячь всё силы до предела. Но теперь – когда уже всё позади? Не вижу больше смысла!