Земля бизонов (ЛП)

Она состояла из шести просторных деревянных хижин — без стен, но с соломенной крышей, и восьми или десяти больших пещер, расположенных на крутом склоне горы и соединенных между собой широкими тропинками и короткими лесенками, высеченными прямо в скале.

Ничто не напоминало о присутствии туземцев, кроме парочки сторожей, дремавших на берегу, неподалеку от дюжины каноэ, лежащих вверх дном и раскрашенных в яркие цвета с преобладанием красного.

Справа от деревушки пролегло широкое ущелье, на дне которого располагалось компактное поле созревающей кукурузы, несколько дальше — там, где река снова делала поворот на юг, скрываясь из виду, ущелье резко сужалось.

К утру, когда солнце коснулось вершины горы за спиной у Сьенфуэгоса и соломенные хижины зажглись золотом под его лучами, сонные обитатели начали понемногу подавать признаки жизни; причем стало ясно, что они до сих пор не могут прийти в себя после долгой и бурной ночи.

Кое-кто направился прямо к реке, чтобы справить нужду, и вода послушно уносила испражнения, а порой даже рвоту. В скором времени из самой большой пещеры вышла группа связанных между собой пленников, которых подталкивали два воина. Пленников подогнали к большой куче камней всевозможных размеров и заставили рассесться вокруг. Рабы — как мужчины, так и женщины — тут же принялись бить камнями один о другой.

Сьенфуэгос облегченно вздохнул, разглядев среди них Андухара.

— Благодарю тебя, Боже! — воскликнул он. — Тысячу раз благословенный! По крайней мере, он жив!

Какое-то время понаблюдав, он пришел к выводу, что пленники, видимо, заняты тяжким трудом: дробят и точат камни, делая из них наконечники для стрел.

— Вот черт! — не удержался он от ругательства. — Я-то всегда считал, что этим занимаются воины, а оказывается, мерзавцы свалили это на рабов.

В скором времени молодой краснокожий с луком за спиной, пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу — видимо, еще не оправился после ночных возлияний —взобрался на вершину холма, откуда хорошо просматривались окрестности и особенно верхнее и нижнее течение реки.

Тот, кто выбрал место для этой деревни, прекрасно знал, что делает: хватило бы и жалкой горстки лучников на вершине горы и у входа в пещеры, чтобы превратить деревню в неприступную крепость.

Нелегкая задача для человека, вооруженного лишь старой аркебузой с единственной пулей.

Тем более, пулей золотой.

День тянулся бесконечно долго, поскольку ночью Сьенфуэгос так и не отважился спуститься к воде, чтобы наполнить бурдюк, и к полудню его начала мучить жажда.

Он видел озеро прямо перед собой — и не мог к нему подойти в опасении, что его заметят с другого берега, и это злило его еще больше. Жажда стала совершенно нестерпимой, когда лучи заходящего солнца проникли в его убежище, и вскоре пещера превратилась в настоящую печь, где каждый вздох давался с огромным трудом.

Канарец тихо обругал себя за то, что по собственной глупости загнал себя в нелепую мышеловку, недопустимую для человека, имеющего опыт выживания в самых сложных ситуациях. Он знал, что способен несколько дней прожить без еды, но остаться без воды намного опаснее, тем более в таком жарком месте.

Он свернулся калачиком и лежал, обильно потеря и с каждой минутой теряя всё больше жидкости, и тщетно пытался выбросить из головы желание броситься к озеру и окунуть голову в воду.

Его страдания можно было сравнить с ощущения утопающего в морской пучине, только Сьенфуэгос всеми силами боролся с желанием всплыть на поверхность, где его ждала неминуемая смерть.

В очередной раз он убедился, насколько время умеет растягиваться по собственному капризу.

Час, проведенный в душной, выжженной солнцем пещере в ущелье реки Колорадо, мог показаться целым годом, а два часа — вечностью.

Вечер все никак не наступал, это был самый длинный день в жизни канарца.

Никакая пытка не может сравниться с жаждой, ведь даже самая страшная пытка действует лишь на один участок тела, а как жажда — на весь организм, вплоть до самых дальних закоулков мозга.

И когда измученный мозг приказывает телу очертя голову броситься в воду, которая маячит всего в нескольких метрах, результат может быть самым непредсказуемым.

В тот вечер Сьенфуэгос испытывал танталовы муки. Правда, он не был настолько тщеславным, как король Лидии, подавший на пир богам собственного сына, за что Зевс обрек его на вечные муки жажды, хотя до воды было рукой подать, но Сьенфуэгос тоже переоценил свои силы, и теперь не Зевс, а его мстительный отец Хронос наказывал его за высокомерие, медленнее обычного перемещая светило по небу.

Вероятно, сумеркам назначили важное свидание в каком-то другом уголке земли, потому что они не желали появляться. Солнце же напоминало приколоченный к лазурному небу золотой дублон.

Канарец всегда уверял, что в тот день у него вспотели даже зубы и ногти.

Наконец, как ему показалось, с огромным опозданием, начало смеркаться, но Сьенфуэгос вернулся к жизни, только когда уже совсем в сумерках прыжком бросился к реке и стал пить с такой жадностью, что чуть не захлебнулся.

Потом он долго рассматривал деревню, где сейчас горел лишь один небольшой костер. И когда мир полностью поглотила темнота, медленно поплыл вверх по течению, к тому месту, где спрятал свой крохотный плот.

Следующий день он решил посвятить размышлениям по поводу увиденного и пытался оценить шансы вызволить из рук туземцев Андухара. В конце концов, он пришел к болезненному выводу, что таковых нет.

Если он попытается, то придется столкнуться с полусотней воинов с большими луками, острыми копьями и каменными топорами, причем засевшими в настоящей крепости. Даже полку аркебузиров пришлось бы приложить много сил для атаки.

— Эх, был бы здесь дон Алонсо де Охеда! — пробормотал Сьенфуэгос сквозь зубы. — А впрочем, когда он захватил в плен Каноабо, он хотя бы имел коня и доспехи, а я — голый и босой.

После долгих раздумий он решил, что разумней всего подкрасться к деревне ночью, стащить каноэ, привязанным у кромки воды, и как можно скорее отплыть вниз по течению.

Если ему повезет, то он будет иметь восемь часов преимущества, прежде чем краснокожие заметят отсутствие лодки, а он-то уж сумеет воспользоваться таким преимуществом.

План выглядел вполне разумным, за одним исключением: Сьенфуэгосу не улыбалась мысль отправиться на край земли в одиночестве.

Снова и снова он воскрешал в голове образ сидящей на солнце группы рабов и представлял, каково это — провести остаток дней, обкалывая камни, пока не иссякнут силы, и все-таки неохотно признал, что придется поискать способ вызволить андалузца.

Но как?

У него не было оружия, кроме старой аркебузы, из которой он мог выстрелить лишь один раз, ржавого арбалета, стреляющего куда угодно, только не туда, куда надо, и фунта пороха.

Даже если посадить воинов деревни на этот жалкий бочонок, пороха все равно не хватит, чтобы убить всех.

Ночью он закрыл глаза, твердо решив, что должен все обдумать.

Хорошенько обдумать.

17  

Спрятав в кустах плот и аркебузу, от которых в сложившихся обстоятельствах было больше хлопот, чем пользы, Сьенфуэгос не спеша взобрался на горный кряж, чтобы поискать то необходимое, что он успел заметить во время долгих переходов по этим негостеприимным местам.

Несмотря на все признаки того, что нужное сырье имелось здесь в изобилии, пришлось потратить почти полтора дня, чтобы найти нужное количество. Еще столько же времени потребовалось, чтобы собрать, растереть и очистить от примесей около двух килограммов серы и получить сырье приемлемого качества.

Гораздо проще оказалось найти этих местах, миллионы лет назад служивших дном древнего океана, селитру. А вот с углем оказалось сложнее. Необходимые для его получения липы и вербы поблизости не росли, и канарец решил заменить их кустарником, который тоже вполне годился за неимением лучшего.