Страница 20 из 46
В Святки белье не стирали, овец не стригли, не картали, не пряли – в общем, ничего не делали. Золу, грязную воду не выливали в этот промежуток, ну две недели. Белье не стирали, дров не пилили. Этого очень остерегались, чтобы грязную воду на видное место не выливать. А если что выливали, снегом надо было прикрыть.
ФА. 3055/16-19. Зап. Конкка А. П. в 1987 г. в п. Биржа от Вдовиной Ф. В.
Крещенская баба появляется летом
19
Vierissän kesellä ava
– Käynyn olen…
– A kenpo se kaikki kuuluttaa? Vierissän akkako?
– Ka sielä ken ollou kuuloittau.
– A etkö Vierissän akkua ole nähny?
– Olen.
– Sanohan nyt siitä Vierissän akasta.
– Vierissän akašta mie sitä šanon, että kun matkasimma nuotalta huomenekšella, matkasimma sieltä kymmenen kilometrin piäštä, viruu ajattelou…sielä ra
– Oliko se talvella vain kesällä?
– Keviällä. Hän istuu siitä ra
– Hyvin ui?
– Niin uit, niin uit, kuin si
– Oliko teitä monta?
– Nellä henkie.
– Ja kaikki näkivät?
– Kaikki näkimä. A kun tuošša Nil’malahešša kävimmä yhtä akkua, naista, kun kuoli rodn’a, niin kuin siinä oli nellä ristipuuta. Myö šanomma: “Yhtä aikua ko ne on kuoltu?“ Hyö šanotah, että yhtä aikua. Kevyällä vetäy apajat, apajah tuli sen äpäreh, sen emä
A yksi naini šanou, että elkä myö häntä ottakka, että paha se tulou, a se räkisöy, niin pahua čorkattau, niin kuin omah mallih. Šiitä kun alkau niitä venehie uallottua, se muamo, da järveh šuatettih. Šiitä venyyvyttih muata päivällä, ni šano, unissah nähäh ne naiset: “Ottija miulta äpärehen, a mie teiltä otan kolme“. No ni i šykyšyllä lähettih marjah, ni siitä kun on kivi kohašša, ni siinä kuavuttih ne kolme, sihi kaikkien naisien, a yhen naisen sihi jätti, se kun šano: “Elkyä ottakkua“. Niitä on, ihan šelvä, että niitä on! Sitä elkäh šanokkah, että ei ole, ne ollah kun čeloviekat.
– В Святки ходили на прорубь слушать?
– Ходила я…
– А кого там все слушают? Крещенскую бабу?
– Дак кто-то там есть. Крещенскую бабу слушают.
– А ты видела Крещенскую бабу?
– Видела.
– Расскажи о Крещенской бабе.
– О Крещенской бабе то скажу, что мы поехали на рыбалку утром. Проехали около десяти километров: лежит, [думает] там на берегу.
– Это было зимой или летом?
– Весной. Она сидит там на берегу, волосы расчесывает… сидела, сидела, ну, как человек. А мы вправду, кто это так рано здесь! Всё приближаемся к ней, подходим, почти как к ручью у школы подошли. Всё ближе, как подпустит. Смотрела, смотрела да как плюнет и в воду плюхнулась. И как пошли волны. Смотрим: вот-вот перевернёт лодку. Потом как понеслась, только с пути уходи!
– Хорошо плыла?
– Так плыла, так плыла туда. Мы тогда здорово испугались.
– Сколько вас было?
– Четыре человека.
– И все видели?
– Все видели. А как там в Нильмагубе, мы ходили к одной женщине, умерла родственница, там /на кладбище/ четыре креста. Мы спрашиваем: «В одно время умерли?» Они говорят, что в одно. Весной, когда вытаскивали невод, попался ребёнок этой хозяйки /воды/. Тогда берут они этого ребёнка, взять надо, говорит одна из женщин, а другая говорит: «Давайте мы не будем его брать, а то беда будет». А он как пищит, рычит, по-дурному верещит, будто на свой лад. Тогда как начало лодку раскачивать – это мать. И выпустили в озеро. И легли спать днём. И видят во сне эти женщины: «Вы взяли у меня ребёнка, а я у вас троих возьму». И осенью пошли за ягодами, а там камень на пути – тут лодка перевернулась, тех троих /взяла хозяйка воды/, а одну женщину оставила, ту, которая говорила: «Не берите!» Они есть на самом деле, они есть. Не говорите, что нет. Они совсем как люди.
ФА. 2511/13. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1977 г. в д. Кестеньга от Кондратьевой М. А.
От гнева Крещенской бабы спасают горшки
20
– A eikö se Vierissän akka teiltä mitä kysyny?
– Ei. A mie muissan sen vielä, kun olin pikkaraisena, nin sitä diadinkä oli sen muamo, ni hän rupei striäppimäh, nin siitä työnsi lapšet kuuntelomah. No nin kun siitä, kun siitä kun tullah jyrytetäh ne lapšet, mitä keritäh. Kun kuuntelomah ruvettih, nin kun kierrettih, kun vesi nousi kolma
– Vierissän akka?
– No, ni kun ašetutah tullah, ni kun akka juokšou, pani puat piäh… Yhellä ei ehtin pa
– Ken puat pani piälle?
– Muamoh. Ni kun niät šie… puat ne mä
– A jos se mitä kysyis, ni pitäykö vastata, vain olla vaiti?
– Ei ni mitä, ei šuvače ni istuvan ni puajivan. Ei ni mitä kun eli sie mänet huilušša, ei niin, ni ruatau pahua. O
– А эта Крещенская баба у вас ничего не спрашивала?
– Нет. А я, помню, ещё маленькая была. А моя тётя (жена дяди) начала стряпать, а детей отправила слушать /к проруби/… И вскоре оттуда они прибегают, гремят, стучат эти дети, что есть сил!… Они, оказывается, начали слушать, обвели круг вокруг того места. Тут вода поднялась, уже в третий раз и на этот раз она сама поднялась с этой водой.
– Крещенская баба?
– Да, Крещенская баба. Они как прибежали, женщина быстренько им горшки на голову. На одну не успела надеть, ей голову отрезала.
– Кто горшки на головы надел?
– Мать. Ну как они оттуда прибежали… Горшки вместо голов пойдут. Вот и три дочки остались в живых, а четвёртая умерла. Не успела ей надеть. Это истинная правда.
– А если она что-то спросит, надо ей отвечать или нет?
– Нет, ничего. Не любит ни сидящих, ни говорящих. Никого.
Или с ума сойдёшь, или чего плохого сделает. Я помню, кажется, сестра и брат были, так один пошёл к замку амбара – это брат, а сестра пошла к рогу коровы слушать.
ФА. 2511/14. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1977 г. в д. Кестеньга от Кондратьевой М. А.
21
Ava
…Häneltä kyžytäh, vetehizeltä. A hän ei ni mitä virka, ei ni mitä. Paissah, paissah šiitä kyžytäh, mitä hän šielä šanou, šielä, šiitä tuaš kyžytäh: “Nu kallisko on…“
A yhen kerran kun lähettih kešen kuundelomatta poikeš ava
– A jos ei ollut patoja pa