Страница 8 из 18
Что касается самой дани, то в современных условиях она приобретает ценную форму получения правительственных концессий на добычу сырья. Даже если эти концессии предоставляются китайским компаниям-новичкам на тех же условиях, что и уже присутствующим в Африке западным компаниям, это все равно большой успех для китайцев, которые зачастую не могут гарантировать сохранность окружающей среды или соблюдение достойных условий труда, и которым необязательно привлекать местную рабочую силу, чтобы компенсировать высокие издержки на привлечение иностранных специалистов.
Еще одним эхом вассальной системы, которое можно слышать в отношениях Китая с Африкой, является дипломатия в сфере культуры. Первоначально император добивался покорности своих подданных и почтения данников к его исключительной добродетели, находившей непрестанное выражение в его милости. Современные правители Китая, желая казаться неоконфуцианцами, охотно демонстрируют свой имидж заботливых и милосердных руководителей: как только где-то в Китае происходит стихийное бедствие, заслуживающее внимания премьера Вэнь Цзибао (Wēn Jiābao), он немедленно прибывает на место происшествия, специально одетый в неформальную одежду и готовый встретиться с жертвами стихии, похвалить спасателей, и поторопить местных чиновников с оказанием скорейшей помощи пострадавшим.
Во втором ряду результатов такого поведения находится представление о том, что с такими милостивыми правителями в стране должно превалировать благоденствие, так что СМИ обязаны сообщать об этом в соответствующей позитивной манере. Излучающая счастье маоистская пропаганда ушла в небытие, но ее сменили бесконечные истории о прогрессе и движении вперед, которым не препятствуют некоторые общепризнанные трудности.
Это измерение китайской публичной культуры – позитивный тон СМИ, разбавляемый для достоверности некоторыми замечаниями о маленьких недостатках тут и там – очень впечатляет большинство африканских политиков. Господин Самуэль Окуджето-Аблаква, заместитель министра информации Ганы, недавно ясно объяснил, почему так происходит: он похвалил «“Синьхуа”, китайское информационное агентство… [за его] высокий профессионализм в подаче информации о Гане… в отличие от других иностранных СМИ, которые обычно выставляют Гану и другие африканские страны в дурном свете (sic!)»30. Окуджето-Аблаква расточал свои похвалы, когда открывал фотовыставку Синьхуа на факультете лингвистики в Университете Ганы.
Третий отголосок вассальной системы проистекает из еще одной его неотъемлемой характеристики: билатерализма. Допускаются лишь два участника сделки: укрощенный варвар, приносящий дань, и милостивый император, готовый отплатить ему за это ценными подарками. Если же на границе возникали проблемы, то вместо милости дозволялось проявление некоторой жесткости и выговор, или, наоборот, в зависимости от соотношения сил, император мог снизойти до особо ценного подарка. Лишь одна вещь строго не допускалась – объединение вождей сопредельных варварских племен в единую группу. Даже если они и объединялись, император не принимал их вместе: вассальные ритуалы были всегда двусторонними.
Эхо такого поведения Китая отозвалось в вопросе об островах Спратли. Страны АСЕАН, предъявляющие права на отдельные сопредельные с ними острова в Южно-Китайском море, чувствуют угрозу со стороны Китая, который претендует сразу на весь этот архипелаг, хотя он находится далеко от ближайшей китайской территории. На собрании представителей разных стран-членов АСЕАН в июле 2010 года было принято несомненно резонное решение провести многосторонние переговоры с КНР, однако оно вызвало гневную реакцию китайского министра иностранных дел Ян Цзечи, по крайней мере, таково было отчетливое впечатление31. Разумеется, изначально установленное неравенство сторон в вассальной системе, прежде всего, отвечает китайским интересам, но в то же время это единственная модель внешнеполитического поведения, которая укоренилась в китайской официальной культуре.
Таким образом, китайский великодержавный аутизм усиливается не только вследствие масштабов страны, но и благодаря негласной презумпции своего исключительного положения и иерархического превосходства, традиционных для международной политики ханьской вассальной системы.
Именно это предположение своего иерархического превосходства сделало китайцев такими сверхчувствительными по отношению к «неравноправным договорам» девятнадцатого века, начиная с Нанкинского договора 1842 года, который навязали династии Цин победившие британцы, и который связывал обязательствами только китайскую сторону. Китайцев возмущало не само неравенство, а то, что теперь в нетрадиционном для них положении более слабой стороны были они сами – ведь раньше император подчинял себе иностранцев, а не наоборот.
Выдвигаемое здесь утверждение о том, что древняя система вассальных отношений «цзянся» влияет на современную китайскую внешнюю политику, может быть отклонено как недостоверное, предвзятое или враждебное по отношению к Китаю. Поэтому стоит заметить, что местное отделение находящегося в Пекине Института Конфуция, основанное китайским государственным органом Ханбан (Китайский национальный офис по изучению китайского языка как иностранного, орудие культурной пропаганды КНР), выступил одним из спонсоров мероприятия, организованного в мае 2011 года в Стэнфордском университете, и носившем название «Рабочий семинар по Цзянся: культура, международные отношения и всемирная история. Осмысление китайского восприятия миропорядка». Все это звучит как экскурс в историю, но это не так, о чем свидетельствует приведенное ниже описание целей этого мероприятия:
Практическая ценность традиционного китайского видения мирового порядка, или цзянся… [состоит в том, что]… оно укореняет авторитет универсальной власти в моральных, ритуальных и эстетических основаниях высокой светской культуры, вырабатывая социальные и моральные критерии для справедливого и гуманистического правления, а также для формирования надлежащих социальных связей.
Разнообразные постулаты, вытекающие из цзянся, вновь возникают в современном Китае, ищущем моральные и культурные пути для взаимодействия и взаимосвязи с мировым сообществом. Мы уверены, что это китайское видение может оказаться продуктивным… в нашем наполненном противоречиями и пока еще не взаимосвязанном мире (курсив добавлен. – Э. Л.).
О том, каким образом это может оказаться продуктивным, можно прочитать во вводной брошюре, содержащей подробное описание мероприятия:
По мере того как Китай превращается в экономическую и политическую великую державу, мыслители и исследователи обсуждают теоретические последствия традиционного китайского видения миропорядка. Попытка [Китая]… стать членом мирового сообщества и войти в мировую историю противоречит западному темпераменту, с головой ушедшему в межнациональные конфликты, в геополитическое соперничество и экономическую теорию, основанную на индивидуализме собственников и империалистической экспансии. Эти особенности современного капитализма способствовали усилению чувства разобщенности из-за мистифицированных культурных различий и географического неравенства (курсив добавлен. – Э. Л.).
Затраты Ханбана на описанное мероприятие, несомненно, окупились, так как он получил возможность атаковать основные западные ценности и продвинуть синоцентричную модель международных отношений в одном из лучших западных университетов, причем большую часть расходов на проведение мероприятия Стэнфорд еще и оплатил из собственного кармана32.
5. Грядущее геоэкономическое сопротивление подъему Китая
Вспышки провокационного поведения Китая после 2008 года естественно ускорили появление ответной реакции на подъем КНР. Но эта ответная реакция все же вызвана не провокациями и соответственно не может быть устранена примирительными жестами со стороны КНР: визитами, укрепляющими политическое положение государства, или успокаивающей риторикой, поскольку эта реакция отражает скорее восприятие китайской мощи как таковой, чем оценку поведения Китая на мировой арене.