Умбра-Два

Шарапов Вадим Викторович

25. Умбра-Два

Набережная любого приморского города, будь он шумный и многолюдный, или совсем маленький - особое место. Сюда приходят посмотреть на море. Пошуметь с друзьями. Помечтать и поговорить. И все-таки, все смотрят вдаль, туда, где море сливается с горизонтом. Наверно, так было еще в древнем Херсонесе и Пантикапее.

Пожилая пара не стала исключением. Он и она, сумерки над приморским бульваром и кипарисы, свечками тянущиеся в небо, где уже виднелись звезды. Романтика южного лета.

- Комаров только не хватает, - разрушая всю эту романтику, негромко сказал седой старик, на котором идеально сидел легкий льняной костюм. У старика был чеканный, точно с резной камеи, профиль и прямая спина. Руки с тонкими, но сильными пальцами лежали на серебряном набалдашнике тяжелой трости.

Его спутница - изящная и тоже совсем седая женщина, несмотря на теплый вечер закутавшая плечи в легкую пуховую шаль- "паутинку", посмотрела на него с улыбкой.

- Не замечала за тобой страсти к этим насекомым, милый. Впрочем, учитывая ваше некоторое родство...

- Фу, - поморщился старик в притворном отвращении, - как ты можешь, Настя? Сравнить меня с комаром!

- Не притворяйтесь, пан Казимир, - рассмеялась женщина, - тоже мне, аристократ!

- Между прочим, - оскорбленно отозвался Казимир, подпустив в голос брюзгливо-высокомерную нотку, - мои предки были... это самое... шляхтичи. Моя жена могла бы это запомнить!

- Шляхтичи на пасеке?

- Это потом они пасечниками стали. А сначала-то! Сабли, замки, кунтуши всякие... "Польша раздорами сильна!" - и так далее. Погуляли, в общем, знатно, так что потом только пчелы и остались.

- Вот-вот, - отмахнулась его жена. - Зато гонору не убавилось.

Мимо скамейки прошла компания подвыпившей молодежи, о чем-то громко споря и передавая друг другу открытую бутылку. Один из парней приотстал, похлопал себя по карманам и подошел к сидящей паре.

- Отец, закурить не найдется?

- И тебе, сынок, не болеть, - с усмешкой отозвался Казимир. В его глазах вдруг вспыхнули едва заметные красноватые огоньки. - А зачем тебе закурить?

- Смеешься, батя? - хмыкнул парень, и вдруг застал на месте. Его лицо резко побледнело, он неуверенно поднял руку, неотрывно глядя в глаза старика. Женщина успокаивающе положила тому ладонь на локоть.

- Дорогой, ну что ты...

- Погоди, Настя, - мягко прервал ее муж. - Молодой человек, курить вредно. Вы же в этом уверены. Более того, курить очень противно. Пожалуй, вы бы лучше дали отрезать себе палец, чем закурили хотя бы еще одну сигарету. Я прав?

- Д-да, - запнувшись, пробормотал неудачливый курильщик.

- Это очень хорошо. Прощайте, юноша, и больше не курите. Эти деньги вам пригодятся, честное слово.

Казимир отвел глаза, и парень, пошатнувшись, отступил на пару шагов.

- Из...вините, - выдавил он и пошел, почти побежал прочь, на ходу выронив зажигалку, которая звонко брякнула о брусчатку набережной.

- "Зиппо", - хмыкнул Казимир, легко поднявшись и подбирая зажигалку. - Отрадно видеть вкус к хорошим вещам в таком возрасте.

- Вот зачем ты это сделал? - укоризненно спросила Настя. - Опять не утерпел? А он мучиться будет теперь, без курева-то.

- Ну... Stara miłość nie rdzewieje, ты же знаешь, - отшутился старик.

- Эх, - жена положила голову ему на плечо, - "не ржавеет" ... Все равно ты мне вечер не испортишь. Смотри, какая лунная дорожка на море...

- Прямо как тогда, - медленно и задумчиво отозвался ее спутник. - Только море совсем другое.

* * *

- Я прошу твоей помощи, са"энте, - стоящий перед Нефедовым альв был высок по меркам своего племени, почти на пол-головы выше старшины. И очень стар. - Твоей и людей, над которыми ты властен.

- Которыми я командую, - устало поправил его Степан Нефедов. Он отвернулся и поглядел на бойцов Особого взвода. Ближе всех, на старом перевернутом вверх дном рыбацком кунгасе сидел Файзулла Якупов - ссутулившись, положив тяжелые руки на колени, глядя перед собой пустыми глазами. Голова татарина была перебинтована, и ржавые пятна пробивались сквозь белизну повязки. Чуть поодаль сержант Лаврентьев трясущимися от усталости руками пытался разжечь костерок под котелком с водой.

- Чая хочется, - виновато сказал он, поймав взгляд старшины. Нефедов молча кивнул и снова посмотрел на того, кто стоял перед ним.

- Смотри на моих людей, - сказал он тихо, привычно подбирая слова чужого языка. - Видишь? Я скажу - и они пойдут. Но многие из них ранены, их руки дрожат, их глаза красные от бессонных ночей. Единственное, что в порядке у моих людей - это оружие, потому что они ценят его сильнее, чем себя. У моих людей тоже есть предел, за которым они, усталые, начнут ошибаться и медлить. Ты хочешь, чтобы они пошли на смерть прямо сейчас?

Альв молчал, глядя в глаза Степану, и тот вдруг почувствовал все отчаяние беловолосого. Это отчаяние смотрело из черноты глаз, скрывалось за каменно-неподвижным лицом, покрытым клановой татуировкой и охотничьими метками.

- Ладно, - сказал он. - Ладно. Значит, так. Ты - из одного клана с тем, кому я обязан всем, что у меня есть. Всем, что умею. И тем, что до сих пор живой. Поэтому отправлюсь я сам. Как у нас говорят, долг платежом красен. А у меня этих долгов накопилось, как блох у собаки. Поэтому я отправлюсь один.

- Куда пойдешь, товарищ старшина? - спросил Якупов. - Зачем пойдешь? Один? А мы что же? Думаешь, не справимся?

- Справитесь, куда вы денетесь, - ответил Нефедов. - И еще раз справитесь, если нужно будет, а потом еще раз. А потом я лично, своими руками, то, что останется от взвода, метелкой в угол замету и все. Это же запросто - раз, и готово. Да, Файзулла?

- Плохо говоришь, командир, - буркнул татарин и осторожно потрогал висок сквозь повязку. Покривился от боли. - А если ты сам пойдешь, один - метелка не пригодится, да?

- На меня и зубной щетки хватит, - невесело отшутился старшина. Якупов шутку не принял: глядел выжидающе, прищурившись, и Степан помрачнел.

- Значит, так. Файзулла, ты здесь останешься за старшего, пока я не вернусь. Одному всегда легче. Вон, альвы тебе подтвердят... - он резко оборвал фразу на полуслове.

Не было альвов.

Ни одного.

Ласс, Тэссер, Тар"Наль - никого рядом. Когда они остались там, прикрывать отход мангруппы, Нефедов был почти спокоен. Не в первый раз, даже не в десятый. Но прошли уже сутки после возвращения в расположение. И никого.

Степан машинально прислушался к ощущениям, словно бы включил внутреннее ухо. Обереги молчали, их тонкие пластинки безжизненно висели на шее, не обжигая и не леденя кожу, как это бывало в секунды опасности. Один из оберегов резал Ласс, на этот Знак у старшины была самая большая надежда. Но - молчание.

- Саэр"Тай, - он повернулся к неподвижно замершему альву, - мы пойдем вдвоем.

Вокруг внезапно что-то изменилось. Выстрелила тонкой ледяной иглой боли пластинка "Стража" - серебряного оберега в виде граненой иглы. Нефедов мог легко отличить сигнал "Стража" от прочих - этот укол всегда отдавался во рту мятным онемением, точно от конфеты-леденца.

Якупов быстро поднялся с кунгаса, стиснул в кулаке отомкнутый приклад своего "судаева". На его лицо упала тень, превратив острые скулы в ретушь, как на старом черно-белом снимке.

- Вдвоем не надо, - молодой голос царапнул остро, но Нефедов не пошевелился, так и стоял расслабленно, - втроем будет лучше.

- И то верно, - отозвался старшина равнодушно, - а если еще балалайку с собой взять, то по дороге можно сплясать. И медведя, опять же, с кольцом в носу, захватить не помешает.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.