Страница 12 из 86
Мирак шел позади своего осла, как вдруг резкий треск, раздавшийся над головой, заставил его вздрогнуть; даже равнодушный ко всему осел навострил уши. Взглянув вверх, в небо, Мирак увидел самолет с двойными крыльями, летевший в сторону их кишлака. У самолета на крыле была красная звезда, он летел, треща и качаясь, как от ветра. Мирак и раньше несколько раз уже видел самолет и знал, что он пролетит высоко над их кишлаком, сделает круг и повернет назад — в Бухару; он знал также, что эту механическую птицу зовут «айаплан»; всякий раз, когда она появлялась над кишлаком, мальчишки громко выкрикивали такие стихи:
Сейчас аэроплан летел так низко, что можно было рассмотреть пилота в больших очках; шум был оглушительный, и Мираку стало страшно.
Аэроплан пролетел. Мирак добрался до площади около караван-сарая, где всегда толпился народ и был небольшой базарчик. Мирак обычно не ездил на большой базар и продавал свои овощи и дыни здесь. Сегодня площадь была забита людьми, большей частью солдатами. Когда Мирак, привязав осла к ближайшему дереву, свалил свой мешок на землю и выложил дыни, около него тотчас столпились покупатели.
— Почем дыни? — спросил один солдат по-тюркски.
— Сколько дадите, — отвечал Мирак. Молодые солдаты переглянулись и засмеялись.
— Какой же ты продавец, если не знаешь цену своему товару? — сказал другой солдат по-таджикски.
— Это дыни со своей бахчи, — сказал Мирак, вспомнив слова, когда-то сказанные отцом. — Им цены нет, их цена — земля и вода, данные богом, и пот дехканина!
— Ишь шайтан! — сказал удивленно солдат. — Ты, оказывается, остер на язык!
— Если его дыни так же хороши, как слова…
— Раз дехканин не знает цены своему товару, бери по дешевке…
— Как же можно не знать?!
В разговор молодых солдат вмешался мужчина средних лет, тоже военный.
— Не удивительно, что парень не знает базарной цены, — сказал он по-таджикски, но видно было, что он русский и на таджикском говорит с трудом. — Мальчик приехал из кишлака, базара не знает, а вы набросились на него, вот он и положился на вашу добрую волю. Вот за эти три дыни — рубль. Идет?
— Рубль? — удивился Мирак.
— Ну да, рубль — мало, что ли?
— Нет, нет, — возразил живо Мирак. — На рубль возьмите хоть десяток!
— Э! — сказал покупатель. — Да ты настоящий дехканин. Нет, мне десять дынь не нужно, беру эти три.
Он выбрал три хороших больших дыни, бросил Мираку рубль и ушел.
Другие тоже не отстали от него. Кто-то дал рубль за пять дынь, другой за две дыни бросил две больших теньги — таким образом за несколько минут было продано больше половины мешка. Мирак глазам своим не верил и все смотрел на вырученные деньги. Ведь самая большая дыня стоила пятачок, ни один торговец даже в Бухаре не продавал дыни по десять копеек… Все это, верно, был сон!
Один перс-торговец, увидев, как Мирак торгует дынями, был ошеломлен. Протянув руки, он пытался остановить покупателей.
— Эй, люди! Что же вы делаете? — кричал он. — Самой большой его дыне цена — пятачок, а вы что делаете?
— А мы хозяева своим деньгам, — сказал один солдат. — Мы не из твоего кармана деньги взяли, чего ж ты кричишь?
— Ему жаль, что мальчик расторговался.
— Завидует!
— Если б это его дыни были, он бы звука не подал.
— Жадюга и завистник — вот кто он!
Раздался общий хохот, и торговец мгновенно скрылся.
— Он пошел за своими дынями, — сказал солдат, отрезая большие куски и с удовольствием поедая. — Но его дыни не будут такими сладкими, как у этого паренька.
— Пусть несет, будет торговать их по копейке за штуку! — сказал другой, и все опять засмеялись.
В это время запела труба посреди площади, и солдаты бегом побежали на свои места. Из ворот хлопкового завода и из караван-сарая вышли рабочие, грузчики, конторские служащие и заполнили всю площадь.
Мирак, который уже распродал все свои дыни, свернул мешок, засунул поглубже во внутренний карман, который мать специально пришила ему на рубахе, кошелек, набитый деньгами, запахнул халат и подпоясался. Успокоившись, Мирак стал смотреть, что делается на площади. Он увидел, как на высокий помост взошли несколько человек, будто собираясь что-то сказать солдатам, выстроившимся рядами перед ними.
Один из этих людей был высокого роста, крупный, широколицый, с кудрявыми черными волосами, которые выбивались из-под фуражки красной звездой. Одет он был по-военному — в гимнастерку и галифе, но оружия при нем не было. Рядом с ним стоял человек пониже его, сильный и суровый на вид, тоже в фуражке со звездой, с рыжей бородой и усами; через плечо у него на ремне висела сабля, у пояса был револьвер людей окружали еще другие, но Мирак заинтересовался только ими.
Мирак, как жизнь? — раздался возле него чей-то голос.
Мирак обернулся и узнал одного из близких отца, дядю Хайдар-кули, который не раз бывал у них в доме.
Но сегодня вид Хайдаркула портил мальчика. Вместо обычного дешевого халата на нем были куртка и брюки, подпоясанные ремнем, на котором висела кобура с револьвером. Только шапка, персидская шапка, была все та же.
— Это вы, дядя Хайдаркул? — спросил Мирак, не веря глазам своим.
— Да, я! — отвечал Хайдаркул, поглаживая свои длинные с проседью усы. — А ты что делаешь тут в такое время? Где отец? Неужели ты один приехал?
— Да, я утром рано привез дыни, — сказал Мирак, и уже все продал.
— Ты один здесь? — переспросил Хайдаркул. — А отец знает, что ты здесь?
— Ну конечно, — сказал Мирак, удивляясь таким вопросам. — Отец сам меня сюда отправил. А что случилось? Дыни я так хорошо продал… Может, еще привезти?
— Нет, теперь отец тебя больше сюда не пустит, — сказал Хайдаркул и хотел еще что-то добавить, но Мирак, указывая на солдат и на тех людей, что стояли на возвышении, спросил:
— Дядя-джан, а что здесь такое? Кто вон те?
— Это большие начальники, командиры Красной Армии, — сказал Хайдаркул. — Сейчас они будут говорить речи, будут говорить о революции в Бухаре.
— Я понимаю… — сказал с достоинством Мирак, как будто и впрямь понял, о чем говорил Хайдаркул. — Но все-таки удивительно… что здесь делается? У солдат тут будет учение?
Хайдаркул улыбнулся, взял Мирака за руку и подвел его поближе к трибуне.
— Не учение будет, а сражение. Вот сейчас скажут речь, прочтут солдатам «фатиху», чтоб хорошо сражались.
— С кем сражались?
— С эмиром! Идет война с эмиром… революция… Неужели вы в кишлаке ничего не знаете?
— Нет, — сказал Мирак и добавил быстро: — Правда, ребята говорили, что война будет, но я не знал, что война такая… Значит, они будут сражаться с войсками эмира?
— Да, с войсками эмира, под стенами Бухары уже идет бой. Разве ты не слышал утром голос пушки?
— Слышал, слышал. Но я подумал, что эмирские войска проводят учение. Так, значит, началась война, вы говорите?
А эти что тут делают?
— Да, началась! — сказал с улыбкой Хайдаркул, которому понравилось, что Мирак так жадно расспрашивает обо всем. — И эти солдаты тоже пойдут в бой. А перед боем командиры красных войск дают им советы, разъясняют, что такое революция. Вон того, кудрявого, зовут Куйбышев, умный, энергичный человек. А тот, с саблей, — Фрунзе, главный командир всех туркестанских войск. Сейчас будет говорить Куйбышев — вон, видишь, вышел вперед, снял шапку. Сейчас такое скажет, что все люди изумятся.
— О чем?
— О революции, о войне, о революции в Бухаре… Да ты все равно не поймешь, сынок, ты лучше возвращайся в свой кишлак, пока цел. Если твой отец узнал, что началась война, он теперь здорово за тебя тревожится.
— А солдаты сейчас не будут маршировать? — опять спросил Мирак.
— Нет, — сказал Хайдаркул, — сейчас не до того. Вот кончится война, тогда будет парад — насмотришься. А теперь давай я выведу тебя на дорогу и отправлю домой.