Потерянные

Мосток расширился на две доски по бокам. До башни осталось пройти каких-то полсотни шагов. И Тиса запаниковала. Хотела попятиться, но не смогла. Ноги не слушались ее и несли вперед. Клац… клац… — отстукивал костыль.

Вдруг над порогом башни загорелся фонарь, осветив кованую дверь и густо затянутые паутиной ставни. В тот же миг под мостком забурлила вода. Тиса остановилась. Из топи показались две черные руки, которые тут же ухватились за край мостка. Еще секунду Тиса наблюдала, как из трясины показалась голова утопленника в обмотанном водорослями шлеме-шишаке, какие носили воины времен первой Панокийской. Тису накрыла паника. Она рванулась, чтобы побежать, но костыль выпал из подмышки. Благо, не скатился в топь. Подхватив костыль, Тиса поскакала со всей мочи. Прочь! Не оглядываться!

Девушка очнулась посреди ночи в холодном поту. Ладонями надавила на глаза. Она не хочет ничего знать. Усилием воли отстранила видение. Загнала его в уголок памяти, чтобы никогда не вспомнинать. Теперь — спать. Но заснуть оказалось трудной задачей. Она встала и подошла к окну. Приложив лоб к холодному стеклу, Тиса почувствовала, облегчение. Полная луна выплыла из-за тучи и осветила поляну перед рощей. Из черноты на тропинку, что вела к пограничной части, вынырнула фигура. Тисе она показалась смутно знакомой. Но мозг отказывался думать. Девушка бухнулась в кровать и уснула.

Отец быстро поел в молчании, заслонившись газетой. И только перед уходом бросил:

— Тиса, в воскресенье едем к Лавру на обед. Передай Цупу, пусть подготовит коляску.

— Ты едешь на обед? — удивилась Тиса.

Отец посещал местные развлекательные мероприятия только, если в этом была служебная необходимость. В последний раз он был у Лавра позапрошлой зимой, когда сделал объявление о блуждающем близ города медведе. Он просил тогда общество воздержаться от дальних прогулок в одиночестве. Какова же причина его поездки на этот раз?

— Тиса, ты увидишь нового наместного вэйна! — воскликнула кухарка, как только капитан покинул столовую.

— Ну конечно, — ответила Тиса скорее себе, чем Камилле. Вот и причина. Отец всегда видел людей через призму службы. Видимо, он считает колдуна стратегической фигурой, раз решил свести личное знакомство.

— Расскажешь мне потом, какой он.

Пришлось пообещать.

— Весь базар только и говорит, что о вэйне, — Камилла вертела в пухлых пальчиках куриную ножку, выбирая с какой стороны откусить. — Тонечка прячет его от любопытных глаз в своем доме. Готовит сюрприз для своего званого обеда. Но весь Увег уже жужжит, что колдун хорош собой и очень модён.

Тиса пожала плечами. Есть расхотелось, и куриное крылышко так и осталось не тронутым лежать на тарелке.

— Говорят, он приехал каретой со своей матушкой в эту среду, — Камилла откусила кусок ножки.

— С матушкой?

— Да. Наверняка, он добрый любящий сын, не то, что мой Яшка грубиян.

На кухне послышались шаги. На пороге выросли новобранцы. Знакомая парочка.

— Мы спустили мешки в погреб, как вы просили, — сказал рыжий Василь.

Заметив за столом Тису, он заулыбался. Трихон же только чиркнул по девушке взглядом и отвернулся.

Кухарка кивнула:

— Пока погуляйте. Через полчаса ты, милок, вымой полы на кухне и здесь, — Камилла ткнула пальцем в Василя. — А ты от Жича мешок с солью принеси, — Камилла на миг задумалась. — Наоборот. Василь, ты дуй за солью. А ты — полы. Трихон, правильно?

Паренек кивнул.

— Кормить тебя надо, Трихон. Чтобы силы прибавились. Хотя у Жича не разъешься, — покачала головой Камилла. — Ты, голубь мой, ко мне приходи, накормлю, чем смогу, если этот злодей голодом тебя морить станет. Понял?

Трихон кивнул.

— Теперь, идите, милки. Давайте.

Новобранцы исчезли в кухне.

— Ты видишь, Тиса? Кого мне опять Жич приставил в помощники. Как тощий какой, или ростом не вышел, так обязательно ко мне. Этот Василь, еще ничего. Но второй — хоть на паперть отправляй.

После обеда Тиса собрала со стола посуду и отнесла на кухню. Возвращаясь в столовую, чуть не споткнулась о швабру, которую шкалуш уже приготовил для мытья полов. Раздался глухой стук швабры об пол, и Тиса замерла. В голове вспыхнули образы. Клац… клац… Мосток, ночь, луна.

— Черт бы побрал эти видения, — застонала Тиса, меняясь в лице. Она приложила пальцы к вискам и зажмурилась, загоняя видение в укромный уголок памяти, пока оно не вырвалось полностью на свободу.

Получилось. Тиса выдохнула и открыла глаза. И тут же поймала на себе любопытный взгляд шкалуша. Парень застыл у ведра с водой с тряпкой в руках. Этого еще не хватало. Надо что-то делать.

Когда девушка вырвалась на воздух за пределы части, ноги сами понесли ее на Девятую улицу, где проживал Прохор Фомич. Тиса знала, что лекарь сейчас у названного брата в гостях.

Судя по ребячьему смеху, который слышался на подходе к дому, Тиса поняла, что стариков осадила соседская детвора. Прохор Фомич любил собирать детвору у себя, когда сноха позволяла. Войдя во дворик, девушка тихо прикрыла за собой калитку и, прислонясь к ней спиной, решила послушать разговор.

Под виноградной беседкой горстка ребят расположилась вокруг большого кресла, в котором сидел тучный старик с бородой до пояса. Поясницу Прохора Фомича стягивал старый пуховой платок.

— Домовой молочко любит.

— Коровье или козье, дед Прош?

— Разницы нет. Домовые они такие, харчами не перебирают. Внимание им дорого. Возьмите блюдечко, да поставьте у печи. А утром глядите. Коли выпил, хоть трошки, то понравились вы ему. Будет он вас беречь от лиха всякого, пока вы спите-сопите.

Ребята зажужжали, обсуждая совет. Тиса заметила Рича. Мальчик сидел на нижней перекладине деревянной лестницы, приставленной к беседке. Выглядел осунувшимся, и в разговоре участия не принимал. Самодельный костыль валялся в пыли под его ногами. На порожек вышел Агап с подносом, полным фигурных пряников. Дети сразу кинулись расхватывать угощение.

— Тише, пострелята, — буркнул лекарь. — С ног деда не сбейте.

Последний пряник Агап подал Ричу. Тут старик заметил Тису и махнул ей рукой, приглашая присесть вместе с ним на скамейку. Тиса уселась рядом с лекарем.

— Раньше не то, что нынче, — продолжал Прохор Фомич, тряся бородой. — Раньше и водяного задабривали. Сейчас никто обычаев не помнит. Потому пять весен назад дочь Косого и утонула. Скучно стало водяному, вот он и забрал девку. Водяные они ведь как шахи чиванские, гаремы любят. Когда мне было столько годков, сколько вам, я ужасно боялся кривого Кондрата, — мельника с водяной мельницы. Той, что сейчас заброшенная выше по Веже стоит. Слыхали о такой?

Дети закивали.

— Говаривали, что Кондрат каждый год на Жнухову горку в новолуние открывал свой подпол и кидал в омут лошадь или корову водяному в подарок, чтобы тот мельницу водорослями не оплетал. Поэтому на мельницу я никогда с отцом не ездил. Боялся, вдруг он и меня кинет водяному в услужение.

Дети зашептались.

— Кондрат мне был страшнее болотного Гарта. Тогда еще ворон не забрал его вэйнову душу.

— А зачем ворону его душа? — спросила девочка с голубой лентой в косицах, внучка Прохора. Она подошла к деду и забралась к нему на коленки.

Белобрысый соседский мальчишка Картыш, фыркунул:

— Души вэйнов слишком тяжелы, чтобы подняться в небеса. Вот птицы их и уносят к Боженьке.

Старик Прохор кивнул.

— А вы этого Гарта видели? — спросил Ефимка, рослый худой мальчишка. В ладони он перебирал маленькие камешки для игры в каток.

— Один раз, токмо. У хлеборобов в полях. Росточком он невелик был, а силен. Такую грозовую тучу унял, помню. Поднял над головой свою палку, крикнул тарабарщину какую-то — и нет тучи. Рассосалась вся.

— Ух ты! — выдохнули дети.

— Жаль, сгинул через год опосля колдун. Мертвецы округ его башни теперь хороводы водят.

В повисшей тишине девчушка на его коленях пропищала: