Дочь огня

— Салом! — проговорила она, прикрывая лицо рукавом и прячась в темноту.

— Как бабушка? — спросил аксакал. — Мы пришли узнать, как ее здоровье. У вас в доме никого нет, кто бы нас не хотел видеть?

— Нет, заходите! — ответила Фируза из темноты.

Аксакал поднял полы халата, нагнулся и вошел в низкую дверь, муэдзин, хромая, шел за ним.

В комнате, слабо освещенной маленькой лампочкой, старуха лежала на постели, у ее ног сидел бородатый мужчина в шапке, надвинутой до бровей. Аксакал и муэдзин поздоровались со старухой, осведомились о здоровье, прочитали молитву, сказали «аминь». Старуха, опершись рукой о подушку, внимательно смотрела на пришедших.

— С чего это вдруг вы пожаловали ко мне? — сказала она. — Не сглазить бы!

— Ты все отлично понимаешь, нечего меня упрекать! Моя служба людям конца-краю не имеет, одно дело сделаешь — другое начинается, с этим покончишь, третье подвернется, а там еще и еще! Я слышал, что ты заболела, велел Ахмеду заходить, узнавать, сказал — если понадоблюсь, все дела брошу, пойду послужить старой Дилором. Вы ведь дорогой наш человек!

— Нет, пока еще ты мне не понадобился! — усмехнулась старуха. Аксакал понял намек, хотел что-то сказать, но бросил взгляд на незнакомца, сидевшего около старухи, и прикусил язык.

— У тебя гость, мы помешали! — сказал он с ударением. — Твой гость, наверно, нездешний, издалека?

— Да, он родня отцу Фирузы, — отвечала старуха. — Жил тут рядом, в доме у одного человека, а мы и не знали. Но тот человек продал дом и уехал, и вот тогда-то он, разузнав про нас, пришел сюда. Хочет немного подработать, скопить на дорогу и вернуться к себе.

— Очень хорошо, завтра приходите к мечети, — сказал аксакал, — мы найдем вам работу.

— Спасибо, — ответил гость — это был Хайдаркул. — Я уже нашел работу, два-три дня буду помогать поварам на свадьбе.

— Очень хорошо, — сказал опять аксакал и взглянул на муэдзина. — Ну что ж, господин суфи, видно, вам теперь уж не нужно искать лекаря. Дилором, слава богу, поправилась. Пойдемте!

— Да, слава богу, пока не понадобился ни лекарь, ни могильщик! Но жить мне осталось недолго, аксакал, ты своего дождешься. Когда я умру, никто уже не скажет тебе резкого слова правды — вот что жаль!

— Ну зачем же так говорить, старая? — с досадой сказал аксакал. — Я на тебя не жалуюсь. Живи, каждому свой кусок хлеба…

Старуха зло усмехнулась:

— Ну, это ты другим говори, а я-то тебя знаю… да хранит тебя бог. Только имей в виду, что я не уйду, пока не вручу мое единственное сокровище ее хозяину, только тогда умру! А тебе с меня больше и получить нечего.

— А я ни на что не зарюсь, — сердито сказал аксакал и встал. Муэдзин тоже встал и надел кауши.

— Нет, ты заришься! — сказала старуха. — От меня не скроешь, я вижу все, что у тебя на сердце, все твои замыслы понимаю. Но ты и не мечтай о Фирузе, скоро мы поставим чашу с водой, почитаем молитву, и я вручу ее мужу.

— Все равно без нас не обойдетесь, — сказал муэдзин.

— В день свадьбы вам сообщим, — сказала с улыбкой старуха. — Ладно, иди, не обижайся на меня, такой уж у меня язык, как увижу тебя, так и хочется обидеть… потому что ты в свое время нас сильно обидел…

Уже раскаиваясь, что зашел, аксакал покинул дом старухи и, не оглядываясь даже на прихрамывавшего сзади муэдзина, быстро зашагал к себе домой.

Переулочек опустел, но вот опять кто-то подошел к дому Дилором и постучался. Ворота опять открыла Фируза и сказала радостно:

— Это вы, Асо? Входите, ваш друг уже здесь.

Асо помедлил минуту, молча всматриваясь в темноте в лицо Фирузы, вошел, запер за собой ворота. Потом он взял Фирузу за руки; такие маленькие и мягкие, как бутон розы, они потонули в его больших, словно глиняная чаша, ладонях.

— Фируза, — дрожащим от волнения голосом проговорил он, — как хорошо, что я вас увидел…

Кончики пальцев Фирузы похолодели, она вздрогнула, но не отодвинулась от Асо.

— Если не увижу вас хоть на минутку, целый день мне покоя нет, — продолжал Асо, — как будто я потерял что-то…

Фируза тихонько пожала мозолистую руку юноши, но ничего не сказала.

— Фируза-джан!

Неужели и вы…

Из комнаты послышался голос Дилором, она звала Фирузу.

— Иду! — ответила Фируза и поспешила в комнату. — Асо пришел! — сказала она, подойдя к бабушке и садясь возле нее. Следом вошел Асо и уселся рядом с Хайдаркулом.

— Откуда ты? — спросила старуха.

— Из дома невесты, — ответил Асо. — Без вас там женщины не знают, что и делать.

— А умру я, что они тогда будут делать без меня?.. Асо, ты голодный? Хочешь супа? Фируза сварила, такой вкусный.

— Хорошо, — сказал Асо, глядя на Фирузу. — Раз Фируза сварила, я поем.

Старуха сделала знак Фирузе, и та вышла Хайдаркул обратился к Лео:

— Саиба Пьяницу видел?

Видел, под хмельком, как всегда, играет с конюхами в бабки.

— Если он нынче останется спать в доме бая, ты дай мне знать буду поблизости.

— Хорошо.

Только ты будь мужчиной, — сказала старуха. — Не воспользуйся мчи, что он пьян, отомсти так, чтобы он знал, кто его карает!

Матушка, я все сделаю, как вы скажете, все так и будет… А теперь и пойду. Помолитесь за меня.

Старуха подняла руки и, пробормотав что-то, сказала «аминь». Хайдаркул нагнулся к ее руке, поцеловал, приложил к глазам и тихо удалился. Асо вышел вслед за ним, запер ворота и вернулся в комнату вместе с Фирузой, которая несла миску с супом.

Прежде чем уйти, Асо остановился у ворот, вынул из-за пазухи сверток и подал его Фирузе.

— Завтра пойдете на той, наденьте это, — сказал он и быстро исчез в темноте.

Фируза развернула сверток — это был шелковый платок из фаранги. Подарок так обрадовал девушку, что она прижала его к груди и поцеловала…

Наутро возле топки Джуйборской бани нашли труп Саиба Пьяницы, убитого кинжалом в грудь. Гани-джан-байбача приказал обмыть покойника и похоронить его. Имам, аксакал и несколько водоносов отнесли носилки с убитым на холм Бикробод, где и похоронили. Эта неприятная история очень расстроила бая. Больше всего бай обеспокоен был тем, что это случилось в день его свадьбы: нехорошая примета. Но имам и аксакал успокаивали его:

— Да будет он жертвой за вас! Ну умер один пьяница-картежник, что особенного!

— Меньше сору — мир чище!

— Перед выездом невесты надо барана зарезать…

— Лишь бы вы сами были здоровы!

Но Гани-джан-бай как раз о себе-то и беспокоился. Да и как не волноваться, если чувствуешь, что ты окружен врагами, а меч твой сломался. Гани-джан никому не доверял, убийство Саиба страшно напугало его, и ему было уже не до свадьбы. Он сам отправился к главному миршабу Бухары, велел собрать всех заядлых бухарских картежников и в присутствии миршаба стал допрашивать их. Оказалось, что накануне вечером Саиб ни с кем не играл, не был в игорном доме, никому не задолжал и никто ему не был должен. Обследовали все вокруг Джуйборской бани, но никаких следов не нашли. Таинственность убийства больше всего страшила бая. Да еще совершено оно в день его свадьбы…

И все-таки это событие не помешало свадебному празднеству. В то время как Гани-джан хлопотал у миршаба, в доме Оллоёр-би свадьба шла своим чередом со всеми торжественными церемониями.

В конце большого двора, на котором, как в старину, перед парадными комнатами были выложены суфы, протянули веревку, навесили на нее паласы и, отгородив таким образом угол, вырыли углубление для пяти больших очагов, установили пять огромных котлов. В трех из них должен был готовиться плов, в остальных — жаркое. Тут же были поставлены широкие топчаны, возвышалась гора хвороста, стоял громадный самовар и толпились повара и их помощники.

Хайдаркул тоже был в доме невесты; засучив рукава, он то чистил рис, то подкладывал дрова под котел, в котором грелась вода, то пил чай сам, то подавал пиалу старшему повару… работы хватало. Главный повар и квартальный аксакал были очень довольны ловкостью и проворством нового помощника, — еще вчера он показал искусство резать морковь.