Страница 82 из 108
Вечер и ночь мы чудесно провели в усадьбе тиса Рыйского, поглощая горячий ужин и слушая свежие дворцовые сплетни.
Теперь-то я выяснила, что этот приморский зеленый городок, небольшой по меркам моей недоступной Родины, и был столицей Рении. Назывался он вполне незатейливо: Ренина. Где-то там, за городскими кварталами, за большим и красивым парком, скрывался королевский дворец. Он был удачно расположен в дельте широкой, вытекающей с далеких гор реки, которая, проходя через королевские земли, впадала в этом месте в залив, образуя между рукавами большой остров, на котором он и был возведен. Так что собственный королевский флот ничуть не мешал гавани города и торговым судам, прибывающим и уходящим в плавания каждый день.
Сегодня вечером я разговаривала со своим отцом, моряком Диком. Их корабль ночью покидает наш порт. Ему было очень жаль расставаться со мной, а я смеялась, обещая, что когда покончу с делами, построю для него таверну, в которой будут собираться моряки, пить и рассказывать о своих приключениях в дальних странах. А мы с Диком будем готовить еду, подавать крепкую выпивку и молча слушать, качая головой, когда кто-нибудь слишком заврется. А однажды на пришедшем в порт корабле приплывет красивая и добрая женщина, которая, взглянув на Дика, захочет остаться с ним навсегда… Дик расхохотался, спросив, есть ли у меня деньги для воплощения этой безумной фантазии. Я загадочно сказала, что для него – хоть звезду с неба! Слава Богу, он перестал грустить и оставлял меня здесь с легким сердцем и непременным обещанием разговаривать с ним каждый вечер. Пришлось торжественно пообещать. Пусть в море случается всякое, но я знаю, что для любящих сердец не существует преград даже после смерти. Мы обязательно еще увидимся, папа Дик!
Два дня прошли в хлопотах и сопровождении тиса Горского по разным магазинам, где он закупал еще и принадлежности для своей домашней лаборатории, а также навещал кое-кого из старых поставщиков. Все дивились его цветущему виду и мне, гордо вышагивающей без поводка рядом с его ногой.
Наконец, строительная компания объявила, что дом приведен в надлежащий вид, и пора принимать работу. Мы встали спозаранку и поехали, уже в собственном экипаже, на нашу Тенистую улицу. У ворот нас ждал молодой мужчина. Он, улыбаясь, нажал кнопочку на маленькой квадратной коробочке, и ворота бесшумно распахнулись. Подъезная аллея была очищена от сорняков и грязи. Газон перед домом радостно сиял изумрудной короткой травкой. Высаженные вокруг него кусты роз – ярко алыми цветами. Сам дом был заново оштукатурен и выкрашен. Ступени отремонтированы. Мы ахали и удивлялись: тис Горский вслух, я – про себя. Довольный мужчина пропустил нас перед собой в дверь и начал показывать гостиную, спальни, комнаты прислуги, кухню, кабинет… Все было качественно отделано, гармонично обставлено заказанной мебелью и устлано мягкими неброскими коврами.
Со слезами на глазах прижимистый тис Горский благодарил хозяина строительной конторы за хорошую работу, отсчитывая полновесные золотые монеты. Наконец, мужчины пожали друг другу руки и, довольные друг другом, разошлись.
Нанятая вчера повариха негромко позвякивала посудой в новенькой кухне. Из раскрытого окна доносились умопомрачительные запахи. Мы с ней уже подружились, и я рассчитывала на вечернюю порцию каши с мясом. Молодой организм, тем более два в одном, кушать хочет всегда.
Мой хозяин щелкнул брелоком, запирая ворота и усаживаясь в глубокое мягкое кресло на открытой веранде.
- Вот, киса, я и дома… Ты даже не представляешь, сколько дней и ночей я мечтал об этом! – Он вздохнул и оглядел спокойным взглядом свой парк и золотистое закатное солнце.
Ночами теперь я выбиралась на прогулки по городу, узнавая его все лучше и лучше. Я находила тихие извилистые и поросшие травой переулочки и забитые покосившимися домиками тупики, где жила беднота. Но это было ближе к портовому району. Кстати, поселившись в доме тиса Горского, я постигла тайну местной канализации и утилизации мелкого хлама. Здесь, за счет города, в каждом частном или муниципальном доме, был установлен магически настроенный преобразователь. Он был похож на металлический ящик, размером метр на метр и высотой в сантиметров тридцать. Там было четыре отверстия. В одно, понятно, ходили в туалет. В другое – загружали мелкий бытовой мусор. Третье было закрыто металлической же трубой, через которую стекала в парк чистая поливочная вода. Теперь-то я поняла, отчего практически на всех окнах городских домов так много цветов. Этот же преобразователь очищал морскую воду, подающуюся централизованно в каждое жилье. Слава Королю, так заботящемуся о красоте и чистоте своего города!
Во время одной из своих ночных прогулок я нашла оброненную кем-то шляпу и теперь, оборачиваясь человеком, я прятала под нее волосы. И тогда из меня получался забавный босоногий пацанчик в свободной рубахе, маскирующей выпуклые части тела. Однажды, гуляя таким образом, я забрела в небольшой, но чистенький кабачок на окраине города. Там тоже была маленькая эстрада и лохматый, к тому же заросший щетиной, аккомпаниатор, в руках которого издавал вполне мелодичные звуки инструмент типа нашей мандолины. Некоторые клиенты, под смех и хлопки выпивавшей публики, залезали на доски и пели песни. У кого-то даже получалось попадать в ноты. Я села сбоку и, болтая ногами, слушала незамысловатые песенки, исполняемые черноволосой девушкой с веселыми глазами, подружкой одного из гуляющих тут моряков. Девушка допела и, спускаясь, дотронулась до моего плеча.
- Ты чего сидишь такой хмурый, мальчик? Из дома выгнали?
- Нет, - улыбнулась я навстречу ее веселой и немного хмельной усмешке. – Просто слушаю.
- Тебе понравилось, как я пою?
- Понравилось.
- А ты умеешь петь?
- Не знаю. – Честно пожала я плечами.
- Мальчики! – девушка крикнула на весь зал. – Тут паренек очень хочет, но не умеет петь! Давайте поддержим его!
В зале заорали, и не успела я дернуться, как оказалась на сцене рядом с лохматым музыкантом.
- Что петь будем? – спокойно спросил он, глядя на меня синим глазом из-под кустистой брови.
Я сглотнула появившийся откуда-то в горле ком и напела мелодию.
- Вот как-то так…- Выпрямившись с тоской обреченного на казнь, я откашлялась и запела:
Я вижу скалистый, изрезанный остров.
Приливом исходит волна.
В ней тонет корабль, печально и просто
Он вскоре достанет до дна.
Обломаны мачты, поверженным флагом
Полощет вода паруса
Матросы боролись со штормом с отвагой –
Навеки закрыли глаза -
Я пела про то, что было так близко их сердцам и сознанию: про коварное и непостоянное море, иногда забирающее к себе навеки их тела, но всегда зовущее за собой в новый путь, и не смотря ни на что, так никогда и не отпускающее их души.
И где-то пропали в соленой пучине.
В проливе кипел пенный вал,
Сгибающий мачты, ломающий спины
Тому, кто все силы отдал
Чтоб выжить в аду. Но свирепое море
Упорно своей жертвы ждет.
На скалы корабль швырнуло, и вскоре
Прервались борьба и полет
По гребням валов. Затихает стихия,
Насытилась кровушкой в срок.
Корабль разбитый с последним усильем
Уткнулся в прибрежный песок.
Все грузы целы. Ну а женщины стонут: