Жук(Том I)

— О нет!

— Говорю вам, да!.. богом клянусь, такого я не желал. Я… я не раз предупреждал ее, что он негодяй; приказывал… приказывал ей забыть про него раз и навсегда. Но, как… как вы видели вчера вечером в Парламенте… перед всеми членами Палаты общин, после всего пустого вздора, что он нес там, без единого проблеска здравого смысла или предложения, способного… способного выдержать критику, она вдруг ушла с ним, так нарочито и… позорно взяв его… под руку, тем самым презрев… да, презрев собственного отца… Как чудовищно для родителя — для отца! — терпеть подобное обращение от своего отпрыска.

Бедолага до блеска натирал лоб носовым платком.

— Пришел я домой и… и высказал ей все, что думаю… уж поверьте мне на слово… рассказал, что думаю о нем… я с ней не миндальничал. Бывают в жизни случаи, когда надо говорить начистоту — и это один из них. Я раз и навсегда запретил ей приближаться к этому типу, даже показывать, что узнала его, если на улице вдруг встретятся. Я совершенно серьезно объяснил ей, что он законченный негодяй — вот так и не иначе! — что он замарает всякого, кто коснется его хоть предлинным шестом… И что, вы думаете, она ответила?

— Не сомневаюсь, что обещала слушаться вас.

— Как же, сударь!.. Боже ты мой!.. Вот как, оказывается, вы ее знаете!.. Она сказала, и, клянусь всем святым, по тому, как она это сделала и… чем продолжила, всякий бы подумал, что это она мать, а я ее дитя — она сказала, что я… я ее огорчаю, что она во мне разочаровалась, что времена нынче не те… да, сударь, времена переменились!.. что в наши дни родители не русские крепостники, нет, сэр, — отнюдь не крепостники!.. сказала, ей жаль, что ей приходится идти мне наперекор, да, сэр, так вот она выразилась, ей жаль, что она мне наперекор пойдет, но вопрос решен, она не откажется от столь долгой и ценной для нее дружбы просто из-за моих… моих необоснованных предрассудков… и… и… и… короче говоря, она послала меня к черту, сударь!

— А вы…

Я чуть не спросил, пошел ли он, — но вовремя сдержался.

— Давайте взглянем на все это как люди светские. Что вы имеете против Лессинхэма, если не считать его политических воззрений? — спросил я.

— В том-то и дело, что ничего такого я не знаю.

— Но разве это в некотором смысле не говорит в его пользу?

— Не понимаю, с чего вы это взяли. Я… я не стану скрывать от вас, что навел… кое-какие справки. Он не был членом Парламента в течение шести лет, хотя сейчас там повторно — выскочил, точно черт из табакерки. В первый раз он избирался в Гарвиче[17] — округ от него не отказался, и много же хорошего он ему принес! — но как вышло, что он начал представлять это место и где он был до избрания, кажется, никто не имеет ни малейшего понятия.

— Разве он не был известным путешественником?

— Никогда об этом не слышал.

— Не изучал ли он Восток?

— Это он вам рассказал?

— Нет… просто интересуюсь. Ну, по-моему, раз ничего плохого о человеке неизвестно, дело оборачивается в его пользу!

— Милый мой Сидней, не говорите вздор. Это всего-навсего доказывает, что сам он никто и из себя ничего не представляет. Был бы он кем-то выдающимся, мы бы о нем хоть что-нибудь слышали — хорошее или плохое. Я не хочу, чтобы моя дочь вышла замуж за человека, который… который… возник из ниоткуда, и все это просто потому, что мне нечего ей возразить. Чччч-черт побери, да я б ее скорее за вас отдал.

Стоило ему это произнести, как сердце мое гулко забилось. Мне пришлось спрятать глаза.

— Боюсь, об этом не может быть и речи.

Он прервал свою тираду и покосился на меня.

— Почему?

Я почувствовал, что если не буду следить за языком, то мне конец — к тому же, вероятно, судя по его настроению, конец и Марджори.

— Дорогой мой Линдон, не в моих силах выразить, как я вам благодарен за ваше предположение, но мне остается лишь повторить, что — к несчастью — ни о чем подобном не может быть и речи.

— Не понимаю, по какой причине.

— Так вышло.

— Вы… вы достойная партия, верьте мне на слово.

— Боюсь, так и есть.

— Я… я хочу, чтобы вы сказали моей дочери, что Лессинхэм отпетый негодяй.

— Я понял… Но осмелюсь предположить, что если мне придется использовать то влияние, которое, по вашему мнению, я имею на мисс Линдон, наилучшим образом и не потерять его, вряд ли у меня получится изложить факты яснее, чем это делаете вы.

— Мне все равно, как вы все изложите: излагайте как угодно. Только… только я хочу, чтобы после вашего разговора она возненавидела этого типа; я… я… я хочу, чтобы вы расписали его во всей красе; честно… честно говоря, я мечтаю, чтобы вы его раздавили.

Пока Линдон продолжал сражение со своим языком и каплями пота на лбу, вошел Эдвардс. Я повернулся к нему:

— В чем дело?

— Мисс Линдон, сэр, желает увидеться с вами — наедине и немедленно.

В ту минуту мне показалось, что явилась она немного не вовремя, а вот Линдон пришел в восторг. Он принялся запинаться и заикаться:

— Т-т-то что надо!.. л-л-лучше и быть не могло!.. п-п-приглашайте ее сюда! М-м-меня спрячьте… все равно, где… за ширму! В-в-влияние на нее используйте; п-п-поговорите с ней хорошенько; с-с-скажите все, как я велел; а в… в… в нужный момент я выйду, и потом… потом будет странно, если мы все не уладим.

Это предложение ошеломило меня.

— Но, дорогой мой мистер Линдон, боюсь, я не могу…

Он оборвал меня:

— Она уже близко!

Не успел я опомниться, как он скрылся за ширмой: я никогда не подозревал, что он так проворен! — только-только я рот открыл его окликнуть, как в комнату вошла Марджори. В ее осанке, лице и глазах было нечто такое, от чего мое сердце неистово забилось: она выглядела так, будто вся жизнь изменилась и радость покинула ее.

Глава 21. Ужас в ночи

— Сидней! — воскликнула она. — Я так рада наконец вас увидеть!

Может, она и была рада — а вот я, в тот момент, не считал себя готовым разделить эту радость с ней.

— Я предупреждала вас, что если меня постигнет беда, я приду к вам, и… несчастье случилось. Такое престранное.

У меня все тоже было престранно — и обескураживающе. Вдруг мне в голову пришла идея, как перехитрить ее подслушивающего отца.

— Пойдемте в гостиную, там вы мне все расскажете.

Марджори отказалась перемещаться:

— Нет… я расскажу все здесь. — Она огляделась, что показалось мне весьма подозрительным. — Именно в таких местах делятся историями, похожими на мою. Здесь необычно.

— Но…

— Никаких «но»! Сидней, не мучайте меня… я не хочу никуда идти… разве вы не видите, что я загнана в угол?

Она уже успела сесть в кресло, но после этих слов поднялась, взмахнула перед собой руками, выказывая чрезвычайное волнение: движения ее были столь же нервными, как и речь.

— Что вы на меня так смотрите? Думаете, с ума сошла?.. Мне и самой так кажется… Сидней, могут ли люди неожиданно лишаться рассудка? Вы человек разносторонний и даже немного врач, пощупайте мой пульс — вот! — и скажите, не больна ли я!

Я взял ее за запястье: сердце быстро билось, но я и без того видел, что ее лихорадит. Я подал ей стакан. Она подняла его на уровень глаз:

— Что это?

— Лечебный отвар моего приготовления. Вы, наверное, никогда этого не замечали, но временами в голове моей буря. Я пью его в качестве успокоительного. Вам он не повредит.

Она выпила все до дна.

— Мне уже полегчало — да, полегчало; вы настоящий доктор… Ладно, Сидней, надо мной едва не разразилась гроза. Вчера вечером папа запретил мне разговаривать с Полом Лессинхэмом — и это только прелюдия.

— Вот-вот. Мистер Линдон…

— Да, мистер Линдон… мой папа. По-моему, мы едва не поссорились. Знаете, он говорил какие-то несусветные вещи… но он всегда такой… склонен говорить несуразицу. Он лучший отец на свете, но… не в его характере любить по-настоящему умных людей; этот старый добрый сухарь-тори никогда таких не привечал; я всегда считала, что именно поэтому он так к вам привязан.

17

Гарвич (в современном звучании Харидж) — город-порт в Эссексе.