Светлое будущее

Знали бы мои сослуживцы, какие мысли бродят в моей голове! Кто я для них? Я это хорошо знаю: доброжелательный, работоспособный, не очень глупый (но, конечно, умнее Канарейкина, что легче легкого!); карьерист, мечтающий пролезть в членкоры, потом в академики, потом...; но — индивидуалист; карьерист, характерный для шестидесятых годов; нормальные советские карьеристы медленно шагают со ступеньки на ступеньку, создавая у окружающих ощущение законности; а такие, как я, прыгают через ступеньки и возносятся за счет «личных способностей», вызывая раздражение у всех — и у своих, и у чужих.

ЗОЛОТОЙ ВЕК

Квартира у нас прекрасная. Я получил от академии трехкомнатную квартиру. У Тещи осталась на одну двухкомнатная квартира (муж умер, дочери вышли замуж). Тамурка настояла на том, чтобы съехаться вместе, хотя я был против. Теперь все стремятся разделяться, а не объединяться. И правильно делают. Но так или иначе, у нас теперь пятикомнатная квартира — для советского среднего интеллигента явление исключительное. Кроме того, кормят и поят у нас в доме гостей хорошо — надо отдать должное Тамурке. И потому у пас постоянно гости, причем обычно появляются они без приглашения и даже часто без предупреждения, экспромтом. И нам именно это нравится. И даже Теща пристрастилась к гостям и к выпивке. И когда гостей нет, она даже тоскует.

Сегодня к нам неожиданно заявился Дима Гуревич с женой. Потом пришел Антон с Наташей. Позвонил Эдик Никифоров, сотрудник нашего отдела. Я сказал, чтобы он с женой приходил, и если хотят, чтобы захватили по дороге Семена Ступака, тоже сотрудника отдела. Так собралась теплая компания.

Дима — отъявленный антисемит. Среди некоторой части евреев это модно, как модно среди некоторой части русской интеллигенции поносить русский народ. К тому же с таким носом, как у Димы, это можно себе позволить. А вот каково мне?! Все уверены, что я еврей. В крайнем случае — полурусский и полуеврей. Это я-то, выходец из крестьян Тульской губернии и обладатель физиономии классического ваньки! Подонок Васькин (вот уж кто наверняка по крайней мере полуеврей!) пустил слух, что неверно, будто я полурусский и полуеврей, что на самом деле я полуеврей и полуеврей. Дима, как и положено еврею, выросшему в семье старого большевика, страстный поборник самобытной русской культуры, проявляющейся в балалайках, матрешках, частушках, резных наличниках и плясках. Когда я сказал Диме, что так называемые русские пляски выдумали евреи, а что касается действительно русской культуры, то русские выдумали классический балет, его чуть не хватил удар.

— Итак, друзья мои, мы, по всей вероятности, будем сматываться отсюда, — сказал Дима после второй рюмки (после первой он как раз говорил о балалайке).

— На родину предков? — спросил Антон.

— Ты с ума сошел, — возмутился Дима. — В Канаду или США. На худой конец — в Париж. Увы, такова печальная участь передовой русской интеллигенции.

Эдик Никифоров тут же сочинил экспромт на эту тему:

— Недурно, — сказал Дима. — Только теперь ситуация изменилась. Слышали анекдот, как русский и еврей подали заявления на отъезд, русскому разрешили, а еврею — нет, поскольку у него пятый пункт в анкете не в порядке? Так вот (тут Дима назвал несколько типично русских фамилий) получили разрешение на отъезд в Израиль. Это теперь узаконенная форма эмиграции. Так что если ты русский и хочешь удрать, объявись евреем.

Потом стали прохаживаться насчет нашего эпохального труда.

— Папа считает этот период Золотым веком нашей истории, — сказала Ленка. — Он говорит, что до этого было хуже и потом опять будет хуже.

— Ничего себе ведущий марксист-ленинец всего социалистического лагеря, — сказал Дима. — Это же точка зрения отщепенцев и клеветников. И ревизионистов тоже. И розовых западных коммунистов, мечтающих создать свою либеральную модель коммунизма с колючей проволокой не в четыре ряда, как у нас, а только в три. У нас, дорогой мой, никогда не было хуже. У нас всегда было, есть и будет только лучше.

— Прошедший вонючий период нашей истории, — неожиданно ввязался в разговор обычно молчаливый Сашка, — оправдан хотя бы уже тем, что породил Солженицына, Сахарова и других им подобных замечательных людей, которые произвели во многих наших душонках некоторое озарение и вселили слабую надежду на то, что не все результаты истории по линии очеловечивания известной двуногой твари надут прахом и будут преданы забвению.

—Дурак этот ваш Солженицын, — сказала Тамурка. — Учит их там всех, как правильно жить на Западе. Как будто они без него сами разобраться не могут.

Потом заговорили о Сталине, об обстоятельствах его смерти, о докладе Хрущева. Ступак сказал, что доклад этот Берия приготовил для себя, а Никита перехватил. И в деталях рассказал о поведении руководящей верхушки в это время. Откуда ему все это известно? Говорит, что многое — из западной печати, многое — из нашей, многое — из неофициальных разговоров, Остальное — по методу исторической интерполяции и экстраполяции. И с блеском продемонстрировал это на примере. Очень способный парень. Но, к сожалению, слишком тяготеет к фактам, слишком педантичен и мелочен. Не представляю, как его можно использовать в нашей книге. Он предлагает взять на себя всю фактологическую сторону дела. Боже упаси! Именно это нам не нужно вообще. Мы же теоретики.

— Кстати, последняя новость, — сказал Дима на прощанье. — Закрыли центральный бассейн.

— Это почему же? — удивился Сашка. — Я там вчера был и вроде бы...

— Проявляют портрет нашего вождя, — сказал Дима без тени улыбки.

Вот и попробуй в такой обстановке настроиться на серьезный лад! Потом мы провожали всех по домам. Мы живем все в одном районе. Очень удобно.

— Да, очень удобно, — сказал Антон. — Обтянуть колючей проволокой наш район, поставить вышки и часовых, и проблема советской демократии будет сразу решена исчерпывающим образом.

Я напомнил Антону о его обещании изложить кратко свои соображения по поводу прошедшего периода. Как только гости разошлись, мы с Тамуркой сразу вернулись в состояние взаимной отчужденности и уединились в своих комнатах. Мы давно уже ведем независимый друг от друга образ жизни. Как говорит моя интеллигентная Теща, мы даже спим членораздельно. Я совершенно не интересуюсь, как и где она проводит вечера и иногда ночи. Она время от времени шантажирует меня угрозами написать заявление в партбюро о моем подлинном моральном облике. Что ее удерживает со мной? Привычка. Деньги. Квартира. Дача. Надежда, что я выйду наконец-то в членкоры и мы получим доступ к закрытому распределителю.