Светлое будущее

Но пришла беда — открывай ворота. Не стало Ленки.

ИТОГИ

Я смутно помню этот период. И не хочу его вспоминать. Зачем? Все равно ничего уже не изменишь. А если помнить об этом, нельзя жить. И разве не так же обстоит дело в отношении всего нашего общества к своему кошмарному прошлому? Это неверно, будто наши власти стремятся скрыть наше прошлое от молодежи, и только. Если это и правда, то лишь часть ее. К тому же не самая главная. А главное тут в том, что почти все население страны не хочет вспоминать о прошлом, ибо оно хочет хотя бы мало-мальски терпимо жить теперь. Вспоминают о прошлом лишь те, кто сделал это своей профессией (Солженицын, Антон), и те немногие, которые подпадают под их влияние. Я с большим опозданием понял, что жертвами этой памяти стали мои дети. И я тоже виноват в этом. Я недооценил опасности, думал, что это пустяки, что реальная жизнь сильнее эфемерных речей неудачников.

Потом я долго болел. Из больницы меня взяли Сашка и Антон. Я еще был в таком состоянии, что Сашка решил некоторое время пожить вместе со мной. Часто приходили Антон с Наташей и приносили вкусную еду. Откуда они берут деньги? Антон до сих пор без работы. Наташа говорит, что они теперь даже лучше живут. Она печатает на машинке. Антон, как это и водилось у нас исстари, делает переводы и закрытые рефераты через посредников, отбирающих у него по крайней мере половину заработанного. Но все равно они не унывают. Говорят, хватает. Ждут книгу. Наивные люди!

Однажды я спросил Сашку, как все произошло.

— Она сама, — ответил Сашка.

— Но почему?!

— Она все узнала.

— Как?!

— Случайно. Она с ребятами из школы пошла в военкомат пригласить ветеранов войны на День Победы. Там случайно обнаружила, что ты и дядя Антон из одного полка. Я-то давно догадался. Но я никому ни слова, клянусь. Я же понимаю. А она... девчонка!..

ГИМН МОСКВЕ

По старой памяти потянуло меня на Старую площадь. Решил записаться к кому-нибудь на прием. К кому? Не знаю. Зачем? Тоже не знаю. Просто по принципу «авось», «а вдруг». Но потом передумал и побрел в центр. У «Метрополя» неожиданно встретил Виктора Ивановича. Он явно обрадовался встрече. Я предложил заглянуть в кафе, перекусить. Он сказал, что тут отвратно кормят, и предложил дойти до «Узбекистана». Я сказал, что туда идти бесполезно, там всегда дикая очередь. Он сказал, что очередь пустяки, что для нас это не проблема. И действительно, через полчаса мы уже сидели в «Узбекистане», Виктор Иванович делал умопомрачительный заказ угодливо изогнувшемуся официанту, а я испуганно шарил по карманам. Виктор Иванович сказал, чтобы я не беспокоился, сегодня он угощает.

Разговорились. Я начал жаловаться на Москву. Спешка. Давка. Серость. Скука. Раздражение. В общем, высказал все, что обычно говорят о Москве в интеллигентских кругах.

— Нет могу с вами согласиться, — сказал Виктор Иванович после того, как я выговорился, мы для начала осушили по рюмочке водочки и приобщились к царским закускам, каких я не видел со времен последнего визита к Корытовым. — Вы просто не знаете Москвы и не ощущаете ее реальной жизни. Москва — великий город. Один из самых великих городов мира во всех отношениях. А если учесть напряжение жизни, то, может быть, самый великий. Пульс мира бьется сейчас здесь, в Москве. Москва — все, что угодно, только не провинция, как вы заметили. Париж и Лондон теперь больше провинция, чем Москва. Я уж не говорю о Риме, Вене, Мадриде и прочих городах Европы. Нет, Москва давно не провинция.

Я слегка захмелел. Но не от вина, а от непривычно вкусной еды и от общего ресторанного возбуждения. Виктор Иванович обращался с винами, закусками и официантами как опытный завсегдатай ресторанов. В нем мало что осталось от былого сотрапезника в нашей Забегаловке.

— Вы думаете, я шучу, — продолжал Виктор Иванович. — Ни в коем случае. В Москве есть абсолютно все, что захотите. Любые вина. Любая еда. Любые девочки. Сейчас в Москве есть такие девочки, каких в Париже не сыщете. Любого вида, возраста, интеллекта, темперамента. В Москве есть все. Наркотики. Сифилис. Шпионы. Иностранцы. Валютчики. Проститутки. Буддисты. Гении. Проходимцы. Гомосексуалисты. Богоискатели. Парапсихологи. В Москве есть абсолютно все.

— Все равно это серо, скучно, бесцветно, — сказал я. — Разве сравнишь это, например, с тем образом жизни, какой описан у Бальзака и Мопассана...

— Что же, попробуем сравнить. Женщины? Уверяю вас, наши московские бабы не хуже. А есть и получше. Вы просто не имеете доступа к ним. Балериночек и артисточек у нас раз в двадцать побольше. И отбор идет из более обширного и разнообразного человеческого материала. И в этом самом деле, уверяю вас, прогресс большой произошел. Еда? Да если бы вы знали, что жрут в Москве, вы глазам своим не поверили бы. Вы даже названий того, что жрут в наших высших слоях, не знаете. Квартиры? Дома? Дворцы? Так ведь и бальзаковские герои не в Версале и Лувре жили. А у нас теперь по части квартир и дач дело обстоит не хуже, чем у французов в те злачные времена. Я ведь бывал в Париже. И в домах тех бывал. Никакого сравнения! Было бы время, показал бы вам такие московские квартиры, что вы бы ахнули. Ценности? Вы думаете, теперь их нет? Да у нас людей, которые живут на уровне западных миллионеров, не меньше, чем на Западе. Вон, взгляните! Видите, та жирная черная стерва? У нее в каждом ушке ценности — особняк можно купить. Посмотрите на ее лапы! А таких теперь пруд пруди. Развлечения? Дорогой мой, это вам недоступно. А тем, кто хочет и умеет это делать, им не скучно. Зрелищных учреждений теперь во сто крат больше. В Москве умеючи можно посмотреть любой заграничный фильм, прослушать любую западную музыку, прочитать любую книжку. Разговоры? Вы думаете, бальзаковские и мопассановские герои вели более интересные беседы, чем мы? Ерунда, я изучал этот вопрос специально. В Москве буквально сотни тысяч людей ведут беседы на гораздо более высоком интеллектуальном уровне. Бессобытийность? Да кто вам сказал, что московская жизнь лишена драматизма?! Походили бы вы хотя бы по судам! Почитали бы письма, приходящие в редакции газет! И московские драмы не мельче бальзаковских.

Мы ели одуряюще вкусные азиатские блюда, пили вина, которые давно нельзя купить в магазинах, пьянели и теряли постепенно связь с той нашей слякотной жизнью, какая была, есть и будет за стенами этого злачного места.

— Москва стала центром притяжения для многих миллионов людей, — продолжал свой гимн Москве Виктор Иванович. — Знаете, сколько людей ежегодно вливается в Москву, несмотря на всяческие запреты? И очень многие добиваются успеха. Посмотрите наших государственных деятелей, генералитет, видных писателей и художников, артистов, спортсменов... много ли среди них коренных москвичей? В Москве сейчас происходит не просто нечто аналогичное бальзаковскому и мопасса- новскому Парижу. Тут творится тысяча таких Парижей. В этом, может быть, и дефект нашей жизни: слишком много этих Парижей. Нет ощущения исключительности. Но это уж другой вопрос.

Просидели в ресторане мы до самого конца. Выпили уйму всяческих вин, а уходили совсем трезвыми.

— В этом все дело, — сказал Виктор Иванович. — Главная причина алкоголизма — плохая выпивка и отсутствие приличной закуски. Того, что мы с вами сейчас тяпнули, хватило бы свалить с ног десяток уличных алкоголиков.

Ночная безлюдная Москва выглядит совсем иначе, чем днем. Слабоосвещенные улицы кажутся красивыми и многообещающими. Освещенные окна (боже, сколько их!) создают иллюзию тайны.