Светлое будущее

Коммунистический субботник прошел организованно, с большим трудовым и политическим подъемом, был ознаменован ударной, высокопроизводительной работой во всех отраслях народного хозяйства города, в сфере науки и культуры. Он вылился в массовый праздник коммунистического труда, стал яркой демонстрацией торжества ленинских идей о живом, творческом участии широких масс трудящихся в строительстве нового общества. Продолжая и развивая славные традиции Великого почина, трудящиеся активно вышли на коммунистический субботник, самоотверженно трудились, проявив тем самым свою высокую сознательность, патриотизм, беззаветную преданность идеалам коммунизма. «Красная суббота» стала новым ярким проявлением нерушимого единства партии и народа, тесной сплоченности трудящихся вокруг Коммунистической партии, ее ленинского Центрального Комитета. Перед началом субботника повсеместно на предприятиях и в организациях состоялись многолюдные митинги. На них трудящиеся заявили о полной и безграничной поддержке политики КПСС и Советского государства, единодушном одобрении целеустремленной, многогранной деятельности ЦК КПСС, его Политбюро во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС товарищем...

Я читал, плевался и говорил себе: так тебе и надо, мерзавец! В этом немалая доля и твоего труда!

В субботнике приняли участие 6 миллионов 200 тысяч трудящихся. Все работники, занятые в сфере материальною производства и обслуживания, трудились на своих рабочих местах. Их усилия были направлены на то, чтобы достичь наивысшего уровня производительности труда... Свой вклад в общемосковский коммунистический субботник внесли работники научно-исследовательских и проектных организаций, государственных учреждений. Так, в институте...

Я злился, плевался, ругался, опять злился... И таким образом я просмотрел все газеты, чего я раньше никогда не делал. Я знал, что все это — муть, и не читал. А тут я получил непривычную порцию нашей прессы и пришел в ужас. Неужели это все читается?! А ведь читается! И действует!

Я изорвал газеты в клочья, выскочил на улицу и прямой дорогой направился в Забегаловку.

— С меня хватит, — думал я почти вслух. — Проскочу в членкоры, поставлю крест. Годы уходят. А я так ничего серьезного и не сделал. Пока еще есть силы и способности, надо сделать хоть что-нибудь!

Около Забегаловки встретил Эдика. Потом к нам присоединился Безымянный.

УРОКИ ИСТОРИИ

— Это вранье, будто история ничему не учит, — говорит Эдик. — Гитлер, например, преподнес Германии такой урок, что немцы навеки выпадают из числа лидеров мировой истории. И вовсе не потому, что для них в результате поражения сложилась невыгодная ситуация. А потому, что над ними теперь навеки будет довлеть историческая память. И не сотрешь ее теперь никакими средствами. А знаете, почему теперь у нас нет таких массовых репрессий, как при Сталине? Желание сажать есть. Лагерей хватает. Работы, которую могут выполнить заключенные, по горло. А не сажают в таких масштабах. Потому что есть страх исторической памяти. Урок! И хотя у нас о прошлом помалкивают и постепенно реабилитируют Сталина, историческая память действует незримыми и неконтролируемыми каналами. У меня, например, есть знакомый чин из КГБ. Он борется с теми, кто читает «ГУЛАГ». А его сын знает «ГУЛАГ» назубок. Вот и поди борись тут! Мы недооцениваем ту роль, какую Солженицын сыграл в нашей истории. Он возвел дело исторической памяти почти что в ранг религии. Это теперь исторический факт. Точка отсчета нового времени. Он такой кол вбил в могилу сталинизма, что ходу назад уже не будет. Хрущевизм? Это все-таки лучше, чем сталинизм.

Мы медленно бредем к площади Космонавтов. Наша Забегаловка все еще закрыта. Ребров обещает нам сегодня поставить бутылку коньяку — он получил гонорар за... неопубликованную брошюру.

— Я за эту галиматью уже четвертый раз гонорар получаю, — говорит он. — Теперь я ее отнесу... тут... еще в одно место. Заключу договор. И еще отхвачу кусок. Как удается? А, пустяки. Нет, знакомых у меня никаких. Я блат не признаю. У меня другой метод. Высматриваю подходящее учреждение. Тема у меня — вечно актуальная. Предлагаю. Приношу рецензии от светил — это не проблема. За меня хватаются. Тут же — в план. Зеленая улица. Но печатать это г...о я не хочу. Стыдно. И невыгодно. Вот я и организую письмецо. Да такое, что печатать книжонку после этого страшно, а не печатать нельзя. Начинают искать выхода. А я жду. Терпеливо жду, и больше ничего. В общем, кончается тем, что книжечку я забираю с правом печатать в другом месте (обычно мне они сами советуют, где), но в качестве компенсации за моральный ущерб — полностью гонорар. У них там есть соответствующие пункты. Так что все законно.

— Но это же безнравственно, — говорю я.

— Почему же, — говорит Эдик. — Какой у вас оклад? (Это вопрос Реброву.) Вот видите! У нас уборщицы больше имеют. Попробуйте проживите на такие гроши. К тому же наверняка кооператив, угадал? Конечно, но физиономии видно, что от учреждения вам ни... не светит на этот счет. И сколько же вы отхватили за свою аферу?

Ребров назвал сумму, и мне стало неловко. Эдик захохотал. Безымянный плюнул и крепко выругался.

— Вот вы употребили слово «безнравственно». А знаете ли вы, сколько хапанул Мжаванадзе со своей семейкой?! А Насреддинова?! Мой родственник в составе специальной группы расследовал недавно хищения — заурядное дело. Следствие прекратили: если копать, надо сажать всю высшую партийно-государственную власть республики. А вы — безнравственно!

На сей раз мы достоялись в очереди в кафе «Молодость», заняли отдельный столик, и через час молоденькая, но уже вульгарно-грубая сытая официантка нехотя сделала нам одолжение — приняла наш нехитрый заказ.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

На мою голову Тамурка вспомнила, что у меня приближается день рождения.

— Надо отметить как следует. Заодно отметим круглый юбилей нашей счастливой семейной жизни. Пригласим нужных людей. Нельзя упускать такую возможность. Вон Васькин закатил какой банкет. Васькину можно, а тебе нет?!

Я всеми силами отнекивался, помня наставления Антона: затихни, замри на время, как будто тебя вообще нету, никаких фейерверков, не привлекай к себе внимание. Но не устоял под напором Тамурки и соратников из отдела, которым захотелось выпить и пожрать за чужой счет.

Возникла проблема, кого пригласить и как поступить с ближайшими друзьями — с Зимиными и Гуревичами. Решили поступить но всем правилам советского прохиндейства: разделить! Так и сделали. С Зимиными и Гуревичами собрались в «узком семейном кругу». Вечер прошел скучно и натянуто. Рано разошлись по домам, сославшись на завтрашние дела. Зато второй вечер — «для прочих» — получился грандиозный. Пришли Канарейкины, Блудовы, Агафоновы, Корытовы, Ивановы и другие влиятельные персоны. Много ели, пили, кричали. После ухода старых академиков распустились совсем. Начались сплетни и анекдоты. Корытов загнул целую серию из Ленинианы. Заговорили о книге Солженицына «Ленин в Цюрихе». И наговорили такого, что, если бы я не слышал все это своими ушами, ни за что не поверил бы. Больше всех изощрялись самые осведомленные — Корытов, Иванов, Никифоров и даже Сериков. Послушать их, так Ленин был полным ничтожеством, невеждой, психически ненормальным, бесчестным, а наша революция была устроена на немецкие деньги. Причем все друг перед другом выпендривались, выкладывая такие «секреты», о которых не помышляли даже самые заклятые враги. Хорошо, что не было Антона. Страшно подумать, что могло бы произойти. Но тут в разговор неожиданно вмешался Новиков: