Светлое будущее

— Стоп, — сказал Безымянный. — Вы затронули самый глубокий вопрос, не подозревая того, — вопрос нравственности, т. е. основы основ цивилизации. Если вы даже на самом деле построите Светлое Здание Коммунистического общества наподобие земного рая, я его не приемлю, поскольку оно строится на крови жертв, на лжи и насилии. Я в такое здание не войду из эле­ментарной порядочности. Предпочту остаться с жертвами. Жертве прощаются все грехи. Быть жертвой — значит начать становиться человеком.

— Это религия, а не мораль, — говорю я.

— Это не религия, — говорит Безымянный, — а религиозное, т. е. нравственное сознание. Это нечто иное. А если уж вам так хочется наклеить этикетку, валяйте. Мне все равно. Пусть религия. Я знаю твердо одно: все звериное — от природы, от естественности; все человеческое — от Бога, т. е. придумано и изобретено.

ТОСТ

— Дядя Антон, — спросил Сашка, — а за что вас посадили? Ни за что, как всех?

— За дело, как всех или почти всех. За стихотворение по поводу сталинского тоста.

— Вы помните его?

— Конечно. Такое не забывается.

— Ого, — сказала Ленка. — По Солженицыну, вас должны были убить.

— Мне зачли военные заслуги. Да и время начало поворачиваться в сторону хрущевизма.

— Не зря, значит, вас посадили.

— Не зря. Тогда зря редко сажали. Всегда находилось дело.

— Вы, конечно, читали Солженицына?

— Читал.

— И что вы о нем скажете?

—Я перед ним преклоняюсь.

— Значит, то, что он пишет, правда?

— Правда, но не вся. А частичная правда искажает картину в целом. Я ценю его не за правду, а за бунт против лжи и насилия.

— Если он прав, почему же его не печатают у нас?

— Не задавай глупых вопросов, — сказал Сашка.

— Вопрос не глупый. Тут глупы те, кто не напечатали Солженицына здесь. Если бы его здесь напечатали, не было бы такого грандиозного мирового эффекта и неослабевающего интереса к его работам. В преступлениях, которые нельзя скрыть, лучше сознаваться открыто.

— Тем более в чужих преступлениях.

— А если они не кончились...

И в таком духе у меня дома постоянно ведутся антисоветские разговорчики. И я не в силах их остановить. И, что самое ужасное, не хочу их останавливать, и сам участвую в них.

ТУАЛЕТНАЯ БУМАГА

Прибежала Тамурка, выпучив глаза и истекая потом.

— Живо! В канцелярском дают туалетную бумагу! Я заняла очередь.

Мы (Теща, Ленка и я) оставили только что начатый обед и ринулись вслед за Тамуркой. Через пару часов мы возвращались домой, счастливые, увешанные связками туалетной бумаги. Я побаивался, что над нами будут подтрунивать прохожие. Но они отнеслись к нам с полным пониманием. Многие спрашивали, где мы достали бумагу, и сами бежали туда же. Лишь один полупьяный обормот прицепился к нам с воплями, что советская интеллигенция обо...сь. Но так как он повторил это несколько раз, первоначальное впечатление стерлось, и некоторые прохожие стали его одергивать. Наконец два здоровых парня (по виду — студенты или аспиранты) взяли крикуна под руки, велели ему закрыть пасть и утолкали куда-то в обратную сторону. Как бы то ни было, нам те-перь на полгода обеспечена чистая задница. Должен признать, что по этой линии (по линии запасания дефицитных вещей) Тамурка молодец. Когда вся Москва носится в поисках питьевой соды или стирального порошка, у нас наверняка это добро есть в достатке. Она ухитрилась даже луку запасти на пару месяцев.

Удача с туалетной бумагой внесла в нашу разваливающуюся, но пока еще здоровую советскую семью некоторое праздничное единение и миролюбие. И мы с увлечением начали перемывать косточки всем нашим знакомым. Тамурка сказала, что от Корытовой всегда плохо пахнет. Наверно, белье не меняет месяцами. А сам Корытов носит дорогой (правда, безвкусный) костюм и дешевые рубашки и ботинки. Типичный ванька. Вот Наташка молодец. Правда, она держит Антона под каблуком. Но ему это на пользу. Теща сказала, что Наташка слишком чопорна и себе на уме. Она слишком высоко себя ставит, а нас презирает. Я спросил, откуда это видно. Теща сказала, что это видно из ее обращения ко всем на «вы» из подчеркнутой вежливости. У нас так не принято. Ленка сказала, что она не позволит обижать Наташку. А вот жена Новикова — настоящая стерва. Глупая. Жадная. И мнит себя гением, хотя говорит элементарно безграмотно. Тоже мне кандидат!

Раньше я не любил такие беседы. Потом привык к ним. А теперь я понял, что ничего плохого в них нет. Это — реализация естественной потребности ориентироваться в своем социальном окружении. Правда, при этом мы имеем дело не с реальными людьми, а с вымышленными нами персонажами (как говорит Никифоров, с моделями людей). Однако и в этом есть свой резон, ибо поступки людей имеют смысл не только как поступки для них, но и как поступки для нас, т. е. имеют двойную интерпретацию. Например, состоится заседание редколлегии журнала, на которой обсуждается статья некоего А. Я обещал в свое время его поддержать. Но тут я слегка заболел. И на редколлегию не пошел. Для меня это означало: зачем мне рисковать осложнениями после гриппа из-за какой-то вшивой статьи А. Для него и для многих других это означало, что я струсил, не захотел ссориться с «зубрами» из-за смелой статьи А. Это в наших-то кругах смелая статья! И я прав. И они правы, ибо для них важны последствия моего поступка для них, и они дают ему, естественно, отрицательную интерпретацию.