В провинции

Задавая себе этот вопрос, она вспомнила, каким взглядом посмотрела пани Карлич на ее мужа; Винцуня, казалось, тогда проникла на миг в самое существо этой красивой женщины, неведомое, потаенное, темное; и сразу стало вспоминаться все подряд: разговор вполголоса у рояля, случайные реплики, иногда срывающиеся с языка у Александра, раздражительность, в которую он порой впадал, вернувшись из Песочной; мнение окружающих о пани Карлич, впечатлительный и легкомысленный характер мужа; и, собрав все воедино, пришлось признать: то, что болтают люди, — правда…

Александр никогда Винцуню не любил. То, что он испытывал к ней, из-за чего женился, было минутным увлечением, прихотью, фантазией…

Но не любил он и пани Карлич: если бы он ее действительно любил, то не женился бы на другой! Его чувства к прекрасной вдове, пожалуй, тоже было не чем иным, как игрой воображения, поощряемого тщеславием и любовью к блеску, которым была окружена эта великосветская дама.

Винцуня, казалось, медленно постигала то, о чем прежде не догадывалась, что было скрыто от нее, постигала, как вступают на путь греха…

И впервые люди показались ей злыми, фальшивыми, испорченными.

Как же назвать женщину, которая из прихоти или для развлечения разрушает счастье и семейное благополучие другой женщины? Как назвать мужчину, который с жаром клянется в любви и верности навеки — и так скоро, так скоро изменяет, уходит? Что может связывать двух людей, столь различных по общественному положению, возрасту, состоянию. Какое счастье или удовольствие находят они в подобного рода отношениях? Что это за души, которым милы тайна и мрак?

Темная, темная картина рисовалась ее духовному взору, и хотя недавно она сама парила на крыльях пламенной, страстной любви, но, оставшись чистой помыслами и девственной сердцем, даже не знала, не понимала раньше, как много в мире низкого, порочного. Она брела по лесу грустная, подавленная и с горечью спрашивала себя: что же ожидает ее с ребенком в будущем, если уже теперь этот человек жестоко обманывает ее?.. Вдруг среди глубокой лесной тишины до ее слуха донеслись какие-то голоса, скрип колодезного журавля, мычание скота, стук топора. Винцуня подняла голову и увидела перед собой частокол тополинской усадьбы. Сквозь ветви оголенных деревьев белела стена дома. Задумавшись, Винцуня даже не заметила, как удалилась от Неменки и забрела в другой конец рощицы. Она остановилась как вкопанная и долго смотрела на этот мирный двор, прислушивалась к гулу, напоминающему жужжание трудолюбивых пчел. Эта спокойная, неприхотливая картина будничной трудовой жизни резко отличалась от той, темной и грешной, которая только что занимала Винцунины мысли…

Смеркалось. С наступлением темноты жизнь в усадьбе стала понемногу замирать. Сначала умолк скрип колодезного журавля, потом стал приглушенней, пока совсем не затих, рев скота, потом смолкли разговоры и перекличка людей, но долго еще раздавались удары топора, вскоре и этот звук стал ослабевать и растворился в тишине. Еще несколько раз его глухие удары нарушили тишь, из леса тяжелым вздохом отозвалось эхо, и все заглохло. Безмолвие воцарилось в усадьбе после трудового дня, как будто там предавались мечтам или молились. В одном из окон вспыхнул свет и замерцал над частоколом сквозь темные ветви деревьев.

Винцуня стояла, слушала, смотрела… Среди голосов на дворе она различила голос Топольского, спокойно отдающего хозяйственные распоряжения. А когда все умолкло и свет зажегся в окне, она живо представила себе, как Болеслав один в комнате сидит, читает при свете лампы или размышляет о чем-нибудь, и подумала, что простое, обычное лицо его от этого становится особенно привлекательным… Да, здесь покой, труд, здесь духовный свет и счастье!.. — шепнуло ей сердце.

Она глубоко вздохнула и медленно побрела в Неменку.

Вскоре после отъезда Александра к родителям от него пришло первое, очень нежное письмо. Александр писал, что тоскует по жене и маленькой Андзе, постарается как можно скорей вернуться, а покамест тысячекратно их целует. В письме он дважды назвал жену «прелестной жемчужинкой», как, бывало, часто называл в то чудесное первое полугодие их супружества… Второе письмо пришло спустя долгое время и было суше; третье состояло всего из нескольких фраз, написанных наспех, где сообщалось о добром здоровье и скором возвращении, а кончалось письмо претенциозной подписью «ton affectueux mari»[18]. Больше Винцуня не получила ни строчки; хотя проходили недели, а муж не возвращался.

«Он, наверно, не сегодня завтра приедет, поэтому не пишет, — утешала она себя и тут же с горькой усмешкой добавляла: — Впрочем, удивляться нечему!» Иными словами это можно было выразить так: «Не исключено, что он и там нашел себе какую-нибудь пани Карлич!» Горькое разочарование овладевало Винцуней, разум проникался недоверием к Александру, а вместе с этим росло и равнодушие к нему.

Не обошлось и без разговоров про долгое отсутствие и долгое молчание Александра. Как-то навестил ее сосед и спросил:

— А где живут родители вашего мужа?

— В Полесье, — ответила Винцуня.

— Ба! — вскричал сосед. — Тогда и не удивительно, почему он загостился! Весело там, весело!

— Вам знакомы те края? — поинтересовалась женщина, не подавая вида, что слова соседа задели ее.

— Как не знать! Мой дядюшка арендовал там имение года три тому назад, в К-ском уезде.

— И родители Олеся там…

— Вот видите, сударыня! Ох и любил я навещать дядюшку, поскольку был тогда холост. Бывало, как приедешь, уезжать не хочется. Там прекрасное общество! Тьма соседей, и все очень гостеприимны, сердечны, богаты, образованны! Весьма образованны, сударыня! К-ский уезд славится своими радушными домами и обществом. Одного лишь там недостает… молодых мужчин. Не то чтобы их совсем не было, но по сравнению с барышнями маловато. И стоит там появиться молодому кавалеру, как его тут же осаждают невесты, выбирай любую, причем там отдают предпочтение тем мужчинам, которые умеют и потанцевать, и повеселиться, и светское обращение знают. Потому что танцы там, сударыня, в каждом доме, право… Ай-ай, увяз муженек ваш, увяз там в гостиных, среди барышень…

Трудно было понять, говорил ли сосед всерьез или издевался над Винцуней за то, что три года назад безуспешно добивался ее руки. Винцуне показалось, что она заметила на его лице злорадную усмешку.

Винцуня гордо выпрямилась и, улыбаясь, спокойно ответила:

— Я очень рада, что мой муж там не скучает. В своем последнем письме он как раз написал, как проводит время, а что загостился, ничуть не удивительно: у родителей тоже свои права…

— Сударыня, да вы просто ангел! Так ко всему легко относиться! — воскликнул сосед. — Но клянусь, я на его месте не оставил бы жену надолго, даже ради родителей…

— А я на месте вашей жены заставила бы вас поехать к родителям, — улыбаясь возразила Винцуня.

Долго они так шутливо препирались, и сосед, уезжая, подумал: «Слепая женщина! Ей-Богу!»

После отъезда бывшего претендента на ее руку Винцуня почувствовала страшную усталость: усилие, потраченное на то, чтобы скрыть волнение во время разговора с соседом, вконец ее утомило; лишь у колыбели ребенка она облегченно вздохнула, а когда девочка, проснувшись, с улыбкой позвала мать, Винцуня схватила ее на руки, прижала к груди и сразу забыла обо всем.

Как-то поздней осенью Винцуня получила из городка N от ксендза приглашение на торжество по случаю открытия больницы. Больница строилась весной и летом, под руководством Топольского и двух других энтузиастов предприятия: ксендза и прибывшего в N врача. Пока ее строили и оборудовали, простому народу разъясняли, как выгодно и полезно для здоровья пользоваться больницей. Владелец корчмы с бильярдом, Шлёма, человек неглупый и более других просвещенный из-за постоянного соприкосновения со шляхтой, по духу своему склонный к новшествам, принял близко к сердцу идею об открытии больницы и ревностно, по мере сил, помогал ее основателям. Шлёма пользовался большим уважением среди своих единоверцев и поэтому смог на них повлиять благотворно. Евреи опасались, что в христианской больнице придется принимать трефные[19] лекарства и еду, Шлёма успокоил их, заверив, что в больнице будут два отделения: одно для христиан, другое для иудеев.

18

Твой любящий муж (фр.)

19

Недозволенные иудейской религией.