Страница 15 из 70
Я схватил тощий портфель и побрел за знаниями. Малолетний Ильич с укором выглядывал из октябрятской звездочки. Он стыдился висеть на моей прокуренной груди, то и дело отстегивался и норовил сбежать в «Разлив». Пришлось его отцепить и спрятать в карман. У школы я приколол значок на место – без «аусвайса» к занятиям не допускали.
Сосед по парте, Юрка Крунин, заговорщицки подмигнул, оглянулся и шепнул мне на ухо:
– Сегодня конфет нажремся! Перед уроками я похвалился, что мне подарили попугая, но болтает он только за гостинцы!
После занятий весь класс двинулся к Крунину.
– Ждите здесь, – сказал Юрка. – Попугай при скоплении народа теряет дар речи. Я его с балкона покажу.
Мы собрали сладости и поднялись к нему домой.
– Ну, показывай попугая! – сказал я.
– Ты что, не понял? У меня его нет! – Юрка вылез в форточку. – Попугай спит! – Одноклассники загалдели и разбрелись.
Учиться не хотелось. «Многие знания порождают печали великие!» – любила говорить моя бабка, забывшая азбуку.
– Писать, считать умеем. Этого достаточно, чтобы получить зарплату и расписаться! Пойдем, как дядя Гриша, грузчиками работать. Вон у него какие мышцы отросли, любого инженеришку за пояс заткнет или в бараний рог скрутит!
Мы с Юркой и Вовкой Булкиным – еще одним олухом из нашего класса – дали клятву: принципиально не получать пятерки. А кто из нас нарушит слово, тот будет нещадно бит. На уроке пения Булкин забылся и старательно вытягивал: «Раненная птица в руки не давалась…» Слушая «плач Ярославны», я отчетливо видел, как предатель наматывает на кулак красные сопли. Учительница сравнила Булкина с Робертино Лоретти и поставила запрещенную оценку. Участь Вовы была решена! После школы солист погорелого театра дал стрекача. Мы гнались за ним до помойки. Но он не курил и бегал, как сайгак. Пришлось запустить ему вдогонку осколок кирпича.
Перед звонком завуч за уши заволокла меня и Юрку в класс. Коллектив презрительно молчал. У своей парты, гордо подняв забинтованный кокон, стоял великомученик Булкин. От его повязки исходило ослепительное сияние. Казалось, будто вокруг головы сверкает нимб. Нам впаяли по «неуду» за поведение и вызвали родителей на педсовет. Завуч дала команду «отбой». Класс хлопнул крышками парт и приступил к изучению родной речи, ненормативным вариантом которой мы с Юркой владели в совершенстве.
Листва пожелтела, но еще крепко держалась на ветках. Теплая осень не сдавала позиций. После школы мы носились по двору, гоняли мяч или лазали на чердак за голубями. Как-то в воскресный день к нам подошел Валерка. Он был старше нас на год и считался во дворе заводилой. Многие родители категорически запрещали с ним дружить, но мало кто из нас слушал их наставления. С Валеркой было интересно, он умел ловить синиц и знал абсолютно все.
– Пацаны, айда из «мухобоя» стрелять! – предложил он; под Валеркиной рубашкой просматривался самодельный пистолет. – Вчера весь день мастерил!
Мы побежали в карьер за домами, надеясь, что и нам выпадет счастье пальнуть из самодельной волыны. Витька по кличке Жиртрест внимательно рассмотрел самострел.
– Ха-ха! У него ствол кривой! Хрен куда попадешь!
– Снимай штаны. Если промажу, ты мне сто щелбанов! – предложил Валерка.
Витькина задница ехидно уставилась в лицо смерти. Я представил, как она стрельнула первой и наповал сразила Валерку. Хозяин «мухобоя» отсчитал десять шагов, чиркнул коробком об спичку, прижатую к отверстию в стволе. Бабахнуло прилично! Жиртрест, путаясь в приспущенных штанах, пробежал пару метров и упал в лужу. После этого случая Витька перестал с нами разговаривать. Дробина из его задницы вылезла самостоятельно, без врачебного вмешательства, но отношения испортились надолго – недели на полторы.
Небо все чаще хмурилось, спрыскивая городок водяной пылью. Я смотрел в окошко на чавкающие грязью самосвалы и мечтал о скорейшем приходе зимы. С нетерпением ждали ее и войлочные башмаки «прощай молодость», заблаговременно приобретенные для меня матушкой.
V
Зима пришла ночью, осторожно ступая пушистыми лапами по окоченевшим тротуарам. Ее белоснежный покров спрятал под собой осеннюю слякоть. Довольный ее приходом, я нацепил боты и выскочил во двор. На снежную бабу материала не хватило. Слепив из манны небесной пушечное ядро, я прицелился и попал в почерневший тополь. От смертельной раны тот скончался стоя, но никто этого не заметил. Вот если бы он грохнулся и раздавил соседский «жигуль»! Тогда бы крику было как на похоронах.
Сверкая новыми галошами, подбежал Валерка.
– Сантей, мне на день рождения обалденную пушку подарили. Пошли ко мне, постреляем в солдатиков.
«Отчего же не пострелять, коли приглашают?!» – подумал я. У Валерки мне раньше бывать не доводилось. Аккуратно разувшись – один ботинок остался лежать у двери, другой долетел до зала – я сбросил пальтишко и поспешил к месту боевых действий.
То, что находилось в комнате, вынудило забыть об убийстве оловянных гвардейцев – в углу стояло настоящее пианино. У меня имелся опыт игры одним пальцем, но это было давно, в детском саду, и пианино было игрушечным, а здесь… Я подошел к инструменту, приподнял крышку и ударил по клавише. Волшебный звук заполнил все вокруг. Утонув в затухающей волне, я забыл цель визита и стал музицировать двумя руками. Ко мне присоединился Валерка. Дом замер в ожидании катастрофы.
При первых аккордах бюстик Петра Ильича ожил и пополз по гладкой поверхности пианино. Казалось, что он пританцовывает и хочет что-то сказать. В советах мы не нуждались, на нас снизошло вдохновение. Одну мелодию сменяла другая, еще более красивая и торжественная. Валерка играл то обыкновенно, то демонстрировал редкое мастерство и выбивал мелодию кулаками, а потом и вовсе подключил задницу.
– Может, ноты поставим? – предложил он, утирая пот.
– На кой ляд они нам? С ними только неучи играют!
Я поплевал на руки и с остервенением продолжил музицировать. В самый разгар концерта, когда озарения сходили одно за другим, в квартиру ворвалась разгневанная сестра Валерки. Шлепая толстыми губами, она предприняла попытку задуть вспышку гениальности. Что тут скажешь? Посредственные люди всегда завидуют одаренным и стараются нагадить им любым способом. Валерка возразил. Бюст Чайковского полетел в сестрицу со скоростью света, ударился об косяк и закатился под полку с обувью. Сестра исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Играли мы великолепно. По батареям азартно барабанили соседи. Подыгрывая нам, они стремились присосаться к чужой славе самым примитивным образом. Из небытия нарисовался Валеркин папаша: человек невоспитанный, далекий от искусства. Он пинком придал сыну такое ускорение, что тот преодолел земное притяжение. В воздухе пахнуло грозой. Шементом накинув пальтишко, я выскочил из квартиры. Предсмертный крик музыканта застыл в моих ушах. Моцарта не отравили, его запороли ремнем, но история об этом стыдливо умалчивает. По дороге к дому внутренний голос подсказывал мне: «Музыка – твое призвание, Сашка. Скажи родителям, пусть купят рояль!»
Хлебая щи, я крутанул ручку радио. Из динамика хлынула шестая симфония Шостаковича. Стало очевидно, что до нас с Валеркой Дмитрию Дмитриевичу, ой как далеко!
VI
На улице стояли холода. Морозить сопли с хоккейной клюшкой желания не возникало. Чтобы не скучать, я отправился к Юрке Крунину. Он приветствовал меня жестом патриция.
– Вчера мать кактус притащила. Говорит, он цветет раз в двести лет! Вот бы посмотреть, какие у него пестики, тычинки!
Из горшка торчал покрытый колючками сплющенный огурец.
– Судя по его размерам, ты до его цветения не доживешь! – обрадовал я товарища.
– Может, землю удобрить, чтоб быстрее вырос? – задумался юный мичуринец и почесал за ухом.