Колонист. Слуга

- Я мог бы ей прямо сейчас сломать обе ноги, чтоб наказать за попытки удрать, - заявил я достаточно громко для всех, - но уважаю мужество и силу характера.

Ага, моргнула. В очередной раз убедился: прекрасно франкский понимает и наверняка разговаривает. Специально не показывает и три ломаных слова демонстрирует публике.

- Надо ценить храбрость, даже если это твой враг. Ты свободна, - толкнул ее в спину к остальным индейцам. - Обмен есть обмен. Голова за голову. А тебе, вождь, скажу так: калечить женщину без очень веской причины - вообще поведение отвратительное. Я думал об ирокезах гораздо лучше, уважая их прежде. Теперь пересмотрю отношение. Враги - да. Но не звери, алчущие крови. Я ошибся.

- Они убили Альфонса, Марселя, Огюста, Анну...

То есть мужа, его брата, свекра и свекровь. Всех.

- ...Ничего не говоря и не требуя, просто стали бить томагавками и ножами. Даже не стреляли. Мужчин - во дворе, когда те вышли по хозяйству с утра, я потом видела тела, - она не плакала, а почти выла, - их рубили, как скотину, на части, уже мертвых.

Я абсолютно не представлял, как ее успокоить, и надо ли вообще. Может, она должна выговориться и сама успокоиться. Только и остается беспомощно гладить по обрезанным вкривь и вкось ножом волосам и продолжать слушать. Не кюре же к методистке звать для исповеди. Вот уж сюрприз подкинул вождь, задави его медведь. И очень похоже, не случайно. Веселое замужество у Рут вышло, не дай Господь такого никому.

- Я слышала, как они кричали, но стояла, будто парализованная. Анна кинулась наружу, и ее встретили прямо в дверях. Сразу голову проломили. Мозги с кровью аж потолок заляпали. Я стала заряжать ружье и не успела. Когда индейцы ворвались, первого только и сумела прикладом ударить. Сильно била. Ему не понравилось. Сбил на пол и принялся избивать ногами.

Она всхлипнула, и я с изумлением осознал, что это смех.

- Будь на нем сапоги - там бы, наверное, и осталась. А мокасины что, мягкие. Неприятно, но терпимо. Я теперь большой специалист по разным видам битья. Как правильно пинать, чтобы следов не оставалось или как раз были, но при этом не калечить. А как двинуть, не испортив товарного вида, или нарочно разделать лицо навечно. Но тогда... я не понимала. Все болело, когда выволокли из дома и бросили прямо в грязь, поджигая дом. Я еще не поняла, что кровь из меня течет не от побоев, а от выкидыша. Я ведь была беременна... - Она в голос зарыдала.

- Все хорошо, - беспомощно повторял я, гладя ее по голове, - все закончилось, Рут. Твои все живы, Жак, Мария, Кэтрин и Том. Все уцелели. Ты можешь вернуться домой.

- Потом меня погнали по дороге, и навстречу стали попадаться другие отряды. Иногда с ними были пленные, чаще дети. Совсем маленьких, громко плакавших или не имеющих сил, почти всегда убивали. Какое-то время мы шли вместе с Синтией Паркер, - я машинально отметил очередное, прежде в списках не обозначенное имя, - и несли по очереди маленькую девочку. Ее звали Мишель, но фамилию и откуда она сказать не могла. В первый же вечер они избили меня снова до крови, раздели догола и все по очереди изнасиловали.

Ну не учили меня правильно реагировать на подобные откровения. Не знаю, как утешать и что говорить. Белых женщин у нас тут не водится, а после штурма городка многие индеанки на себе попробовали ничуть не лучшее отношение. Во всем мире с побежденными не церемонятся. Полагаю, если некоторые этого избежали, так не по доброте душевной ополченцев. Слишком много оказалось пленниц. Можно было позволить выбирать помоложе и посимпатичнее, а не задирать подол первой попавшейся.

Просто когда об этом говорит хорошо тебе знакомая девушка, совсем иначе воспринимаешь. Хочется кого-нибудь убить. А ведь и у самого рыло в пуху. Уже которую неделю мне греет постель Оленья Спина. Единственная разница - не заставлял и уж точно не измывался. Еще и подарки дарю, уйдет домой зажиточной по здешним меркам. Потому и не против. А белых пленниц нарочно унижали, с целью сломать.

- Нас не кормили, и когда Синтия протянула руку за куском мяса, один из них порезал ей локоть до кости. Одним движением, ничего не говоря. Через три дня, - продолжала Рут горячечно, - когда вышли к озеру, отряды разделились, мы очутились в разных каноэ, и больше я о них обеих никогда не слышала. Тот индеец продал меня какой-то старухе, - она скривилась, - за пару одеял и немного пороха.

Уж не знаю, что больше ее обижало - сама низкая стоимость или превращение в рабыню. Как-то неуместно напоминать, что я у них на ферме тоже не от большого желания работал и законы белых ничуть не лучше. Приходилось слышать и про избиения кабальных слуг, и выжимание из них всего. Чего жалеть, раз срок четко обозначен. Не буду врать, иной раз приходилось несладко, однако все же ненависти к хозяевам я не испытывал. Черты даже Мари не переходила, и мы жили по правилам, пусть и диктуемым религией методистов. Я был временный, но все же раб. Трудовая сила, которую надо использовать, не доводя до крайности.

- У паршивой карги муж умер, а дети погибли во время налетов. Я так и не узнала - на войне с белыми или другими индейцами, но она постоянно издевалась и даже кормила как собаку, бросая объедки у входа. А потом я попыталась сбежать. Долго готовилась и тихо ушла. Но это был их лес, и поймали меня достаточно быстро. Долго избивали и даже хотели сжечь, да все вокруг было мокрым после дождей и не стали искать сухого хвороста. Просто прижигали, - рванула она рубаху, показывая гнойные ожоги по всему телу. Все еще хуже, чем с внешней стороны. - Потом пошел слух о белых, сжигающих на побережье Эри поселки сенеков. Я обрадовалась, а индейцы испугались, что могут попытаться отбить пленников, и захотели меня убить. Старуха не позволила - ведь я на нее работала, собирая хворост и много чего делая. Тогда они просто в очередной раз изнасиловали. Они мечтали втоптать меня в грязь, но я не сломалась!

- Да! Ты сумела остаться собой, не склонила головы. Ты выжила! Ты можешь вернуться домой.

- Нет, - сказала Рут быстро. - Никогда. Я не хочу жалости и презрения. И я боюсь, - сказала после долгого молчания, - что могу родить метиса. Как на меня смотреть станут?

Проблема, собственно, не в другой крови, среди поселенцев полно полукровок, и наши католики, набежавшие из миссий, по происхождению и вовсе чистокровные. А вот родить вне брака - да, очень плохо. Такого не скроешь, и записи будут в церковных книгах. Жизнь не только у ребенка, но и у матери превратится в крайне неприятную. В каком-то смысле Черные Глаза был прав, возражая. Такие женщины предпочитали уезжать из пограничья в места более обжитые, и притом где их никто не знает. Всегда можно придумать несуществовавшего мужа. Догадываться тамошние жители могут сколько угодно, никто проверять не станет, если вместо методистов подастся к бретанцам или еще каким гугенотам. Да даже к католикам. Дополнительный член общины - это праздник. Любую историю скушают с удовольствием и писем для уточнения подробностей безвременной кончины супруга отсылать не будут. Тем более после гибели от рук жестоких врагов.

- Я никуда не поеду! - твердо заявила Рут. - С тобой останусь.

Спросить, требуется ли мне такая радость, позабыла. И дело не в ее внешности. Нельзя держать возле себя белую женщину. На индеанок смотрят сквозь пальцы. Все не без греха. Но это - скандал. Тем более не спрятать от родственников, а Мари точно останется крайне недовольна пересудами и поведением дочери. И что я должен делать? Выгнать? Ага, она вцепилась не хуже клеща и отпускать не собирается.

- Неужели не хочешь увидеть мать с отцом и брата с сестрой? - спросил безнадежно.

- Не сейчас. Я боюсь мужчин, - опуская глаза в пол, призналась она неожиданно. - Всех. В дороге может случиться что угодно. А ты меня не обидишь, я знаю. Ты - свой.

Прозвучало как-то сомнительно. То ли за мужчину не считает, то ли у нее нечто в голове сильно не в порядке и принимает за близкого родича.