Пригов и концептуализм

В ряде случаев потеря метра может происходить и внутри строки (неметрический фрагмент выделен курсивом):

             Иные посуду не моют

И курам не режут живот

И все же им счастье бывает

За что же такое им вот

             За то вот на том белом свете

Мы сядем за белым столом

Как малые чистые дети

Они же с разинутым ртом

Плевки наши в воздухе

ловить будут

Однако значительно чаще финальная часть состоит из нескольких строк, которые можно интерпретировать как верлибр (а не прозу — в силу того, что разбиты автором на строки); в таком случае перед нами так называемые полиметрические композиции[234]:

Разреши мне матушка

Дикого медведюшку

В гости к нам привесть! —

Ох ж ты, моя деточка

Глупая кровиночка

Он же нас поесть! —

Так и есть

Съел

Права была матушка

Иногда верлибрический финал может быть достаточно длинным (в примере выделено курсивом):

             Что же это, твою мать

Бью их, жгу их неустанно —

Объявилися опять

Те же самы тараканы

             Без вниманья, что их губят

Господи! — неужто ль любят

Меня

Господи!

             В первый раз ведь так

Господи!

Нету слез!

Наконец, в ряде случаев завершающая часть стихотворения может быть прозаической и противопоставляться основной части еще и визуально:

Когда как тучи патриоты

Идут с Востока на Москву

Кто ж их сильней — сильней их кто-то

Кто ту же самую Москву

Перенесет так верст на двести

Или на верст так тысяч пять

Потом вернет, потом опять

А коль она стоит на месте

Так они и правы — патриота! — преимущество страсти перед

неопределенностью стояния.

При этом чем длиннее прозаический финал, тем сильнее возникающий контраст; такие тексты можно рассматривать как вполне равноправную прозиметрию, отчетливую грань здесь провести трудно:

Кто выйдет, скажет честно:

Я Пушкина убил! —

Нет, всякий за Дантеса

Всяк прячется: Я, мол

Был мал!

Или:

Меня вообще не было!

Один я честно выхожу вперед и говорю: Я! я убил его во исполнение предначертания и вящей его славы! а то никто ведь не выйдет и не скажет честно: Я убил Пушкина! — всяк прячется за спину Дантеса — мол, я не убивал! я был мал тогда! или еще вообще не был! — один я выхожу и говорю мужественно: Я! я убил его во исполнение предначертаний и пущей славы его!

Однако нередко Пригов работает и с вполне традиционной силлаботоникой:

Как говорил великий Пифагор,

Нет на земле предмета без числа,

А это значит: в мире есть числ

 Заранее без всякого предмета.

И если, скажем, дважды два — четыре,

То это ведь еще не значит,

Что дважды два — действительно четыре,

А значит — что, возможно, и четыре.

Это, как видим, — белый пятистопный ямб, ритмическая композиция которого осложнена введением одной четырехстопной строки; стихотворение отличает бессистемное чередование мужских и женских окончаний. Другой пример использования автором традиционного стиха — вольный хорей с неупорядоченной каталектикой (обратим внимание, что в двух приведенных примерах поэт использует также традиционные знаки препинания, чего он не делает в своих стихах, ориентированных на модернистские модели):

Вот и ряженка смолистая

Вкуса полная и сытости,

Полная отсутствья запаха,

Полная и цвета розоватого.

Уж не ангелы ли кушают ее

По воскресным дням и по церковным праздникам

И с улыбкой просветленной какают

На землю снегами и туманами.

Но наряду с традиционным стихом, использующимся Приговым самым активным образом (чаще всего, как мы уже видели, в рамках полиметрических конструкций) в той поэзии, которая, по мнению Айзенберга, «может быть атрибутирована как литературный вариант соцарта»[235] — в первую очередь как раз для изображения иронически и пародийно остраняемого, «чужого» стиха, — автор нередко прибегает также к другим, более сложным и современным типам русской версификации. Например, в стихах, включенных в его последнюю книгу, встречается и свободный, и гетероморфный (принципиально неупорядоченный) стих:

Сумерки. Старики на завалинке

Вот подходит к ним странник-Христос

И молчит. — Посиди с нами, мил человек, —

Говорят ему старики

Он рубаху свою поднимает

И две раны живых на груди обнажает

Кровь бежит от них как две прозрачных реки

И молчат старики

И совсем смеркается

Девки во поле гуляли хоровод

Видят: старец по полю идет

Дедушка! — бегут к нему девчата —

Погадай! — а Он вдруг как взрывчаткой

В небеса взнесен, но тих и строг

Девки же со страху, кто где мог

Вернее, могли

Попадали

В этом стихотворении в первой части вторая, третья, пятая, шестая и восьмая строки написаны анапестом разной стопности, четвертая, седьмая и восьмая связаны рифмой, парно зарифмованы также пятая и шестая, а остальные лишены метра и рифмы. Во второй части попарно зарифмованы шесть первых строк, написанные вольным хореем с разными типами окончаний; финал строфида — холостой и лишенный метра.