Один за двоих

- Шику!

- Нар-одар!

Что они… сделали с ним?! Я… я их разорву!!!!

Он почти невесомый и такой хрупкий, что, кажется, рассыплется в моих руках.

- Шику, потерпи, - бережно приподнимая мальчика за плечи, шепчу я, - сейчас вытащу тебя.

- Не волнуйся, Дан, - спокойно отвечает нарьяг, узкие полоски губ чуть растягиваются, - я стал сильным, очень сильным.

- Да, сильным, я вижу, - шепчу обессиленному, умирающему ребенку, - конечно, ты сильный и справишься. А я помогу, ты позволишь?

Шику выдохся, веки опускаются, я вижу, как сердце трепещет под тонкой тканью, хрупкой клетью ребер. Надо срочно доставить его в Крикху, у Майры должны быть стимуляторы и кровь для переливания. Я оставил дозиметр у поста охраны, но здесь он, наверное, зашкалил бы, по крайней мере то, что творится с Шику, очень похоже на проявления лучевой болезни.

Тихие шаги заставляют вскочить. У алтаря возникает низенький нарьяг, скрюченный, с двумя горбами - спереди и сзади. Еще не старый, вижу по глазам, он ужасно морщинистый и усталый. Мне вдруг показалось, что ему хочется лечь с почти сотней своих соплеменников и тихо умереть.

- Уходи, - сипло говорит он, с трудом поднимая мешочки век.

- Где командор?

- Ушел. И ты уходи.

- Ты - Харру?

Нарьяг кивает. Его будто терзает нечто такое ужасное, что меня он воспринимает, как назойливую муху.

- Что с ними? - спрашиваю я.

- Война, - отвечает он, - вы принесли нам войну, в наш дом…

А вы принесли ее в мой. Войну, смерть, потерю… Не прощаю вас, не могу! Даже увидев такое - не могу!

Харру молчит, глядя на тела соплеменников.

- Уходи, мы ничего уже не можем! Мы сдаемся, у нас больше нет сил, ты же видишь…

Я вижу. О, да! Все самые сильные маги Нарголлы здесь, в этом капище, мертвые или умирающие. Через несколько часов имперцы беспрепятственно займут беззащитный, полузатопленный город. Через несколько часов Алвано подпишет сдачу и будет взят под стражу генералом Стивенсом. Я скриплю зубами от ненависти. Я бросился бы за ним, если бы… Если бы не Шику, которому вряд ли можно помочь.

- Люди развязали войну. Мы стремимся к миру, а нас убивают… - кажется, Харру говорит сам с собой, - Маррей ри наццерра Нар… Шу лока ри Нар…

«У нас украли звезду… Мы умрем без звезды…» - с напряжением перевел я про себя. Нарьяги дважды пытались избежать бойни, и дважды люди развязали войну. Люди с их машинами и технологиями, с численным преимуществом, против маленького обреченного народца. Сердце щемит. Давай смотреть правде в глаза, Дан, это ты дважды развязал войну. Это из-за тебя они умирают. И среди чужих нелюдей - маленький Шику - случайная жертва твоей глупости и людской подлости.

- Спасайтесь! К вечеру город займут имперские войска!

Харру удивленно смотрит на меня, будто забыл о моем присутствии.

- Некого спасать, в Нарголле больше никто не блещет звездным светом. Мы отдали звезду, и Нар-Шина отвернулся от нас… Шу лока ри Нар, шу лока ри Шина…

Он грохнулся на пол костяными коленями, в голосе столько скорби, что ненависть отступает, и на ее место приходит жгучий стыд: посмотри, что ты наделал, Дан Райт! И что делаешь сейчас? Стоишь тут, а Шику все хуже и хуже. К дьяволу командора, мальчишку надо вытащить.

Наклоняюсь к маленькому нарьягу, и тут раздается глухой хлопок. Водосбросные конструкции разрушены, а у меня есть полчаса.

- Шику! - поднимаю его на руки, страшно легонького и будто уже неживого. Поднимаю и падаю, корчась от жестокой судороги, которая охватила целиком, стянула все тело и вот-вот переломает кости.

- Ааааауууу….

Я качусь по полу, дурея от боли, впиваясь зубами в ворот куртки, чтобы не вывернуть челюсть. Что это? Откуда?

- Кхирра на шрига! Ан ёрга Урлисс!

- Ки мару лари, Камфуххир!

- Урн, кимрас! Урн, Харру!

- Камфуххир килейн, маррей ри наццерра Нар. Шу нарра!

Голоса доносятся будто сквозь ватный туман, оба знакомы. Так и не сдохший на аэродроме Камфу, нарьяг-предатель, требует, чтобы Харру выкачал еще немного силы из умирающих здесь людей. Вождь нарьягов спокоен и тверд в собственном решении. Они больше не будут сопротивляться. Странная в таком месте автоматная очередь рассыпается гулким эхом по неровным стенам и альковам, боль чуточку отпускает. Я пытаюсь согнуть пальцы, упереться в темный, шершавый пол. Еще шаги, Камфу приближается, за ним нарьяги. Как их много!

- Ты! Ханза-курранга! Снова ты… - Камфу склоняется и меня будто охватывает пламя, я выгибаюсь, почти не вижу его - глазные яблоки жжет, словно сыпанули перца.

- Сам ты ханза-курранга! - выплевываю с неистовой злостью самое страшное нарьягское оскорбление. Ну почему я не могу дотянуться до него, задушить, разорвать, разрезать на ремни, нет, на шнурки… И чтоб был при этом живой, живой!

Камфу воет что-то нечленораздельное, я чувствую, что меня горящего в огне еще и пропускают через мясорубку. Миг - темнота, прохлада, тихо, лишь дождь шуршит по кронам вязов. Теперь в Ориме всегда дождь. Снова чудовищная боль, будто живьем сдирают кожу.

Дождь остужает разгоряченный лоб, стекает по щекам. Дверь заперта. Но после тихого стука с готовностью распахивается.

- Дан, - ты отступаешь назад, впуская меня. Давно уже я не видел на твоем лице такого выражения. В последний раз в шестом классе, когда принес двойку по итоговому тесту. Ты изо всех сил стараешься сдерживаться, на щеках надулись и ходят ходуном желваки, губы поджаты, сощурены глаза. Ты страшен в своем контролируемом гневе… уж лучше бы орал.

- Мне надо ненадолго уйти, - говоришь ты, - подожди меня.

- Куда ты? - я цепляюсь за твой рукав, как в детстве. Мне страшно оставаться тут одному. - Не уходи!

- Сядь. И. Жди. - Отрывисто отвечаешь ты и исчезаешь в дождливой тьме. Я растеряно гляжу вслед, но вижу только серебристые дорожки фонарей на мокром асфальте. Захлопываю дверь с грохотом, так что противно дребезжат стекла, приваливаюсь к ней спиной и сползаю на пол. Что творится? Я уже ничего не понимаю, разве можешь ты покидать дом? Разве могу я тут остаться?

Я чувствую себя разбитым. Доползаю до дивана и падаю ничком, лицом в подушку. Меня душит непонятная мне самому тоска, я все делаю неправильно, вот и упираюсь каждый раз лбом в стенку и нигде, нигде не вижу выхода.

Стук ходиков, ветер за окном, перезвон капель по подоконнику. Дом обласкивает меня теплом и тишиной, становится удобно и уютно. Постепенно я успокаиваюсь. Ну, где же ты? Я заждался. Теперь я представляю, как ты ждешь меня: долго, невыносимо долго и так терпеливо… В глаз будто попала соринка, я тру лицо ладонями, потом снова опускаю голову на подушку. Мне хорошо, просто хорошо и все. Только приходи скорее, брат.

Глава 50

Ты выглядишь таким измученным, словно вновь вернулся из плена. Щека глубоко рассечена, бескровная рана алеет, надо бы зашить. О чем я думаю? Ты без сил падаешь в кресло, грудь высоко вздымается под вымокшей рубахой, будто не можешь отдышаться.

- Два раза на одни грабли наступают дураки, - говоришь ты сердито, - но наступить на них трижды может только совершенно безнадежный идиот.

Этот идиот - я! Покаянно опустив голову, сижу и жду дальнейшего разноса. Ты не так часто устраивал головомойки, но всегда мне бывало очень-очень стыдно.

- В первый раз тебя обманули, - ты сверлишь меня взглядом так, что мурашки бегут по коже, - во второй раз ошибся сам. Мне казалось, ты все понял, Дан. И вот опять! Ты что, хочешь, чтобы их окончательно истребили?

- Корд!

- Брат, я стыжусь тебя!

Твои слова обрушиваются будто обвал, лавина, куча булыжников на мою несчастную бестолковую голову. Я всегда хотел… быть достойным тебя. Мне давалось с трудом все, что у тебя получалось с легкостью. Но я равнялся на тебя, тянулся к тебе, жадно впитывал твои слова, копировал поступки. А теперь тебя опозорил.

- Ненависть затмила тебе белый свет, ты ничего не хочешь видеть и понимать. Меня убили не нарьяги. Не они, а политиканы, которые надеются сместить Его Величество императора. Ты же обо всем догадался сам. Дан!