О Китае

Претворять в жизнь политику великого князя Гуна доверили Ли Хунчжану, высокопоставленному мандарину, прославившемуся командованием войск при подавлении цинами Тайпинского восстания. Честолюбивый, образованный, бесстрастный перед лицом унижений, великолепно разбирающийся в классических китайских традициях, но необычайно остро понимавший их опасность, Ли служил на протяжении почти 40 лет, представляя Китай в его отношениях с внешним миром. Он относил самого себя к числу посредников между настоятельными требованиями иностранных держав территориальных и экономических уступок и экспансионистскими притязаниями китайского двора на политическое превосходство. Его политические установки по определению не получали полного одобрения ни одной из сторон. В частности, внутри самого Китая о Ли Хунчжане сложились противоречивые представления, особенно среди тех, кто выступал за более конфронтационный курс. И все же его усилия – выполнение их осложнялось враждебностью традиционалистской группировки при китайском дворе, периодически настаивавшей на военных действиях с иностранными державами при минимальной подготовке, – демонстрировали замечательную способность лавировать и, как правило, смягчать крайне неприятные альтернативы для Китая периода последних лет правления цинов.

Ли Хунчжан создал себе репутацию в период кризиса в качестве специалиста в военных делах и в «делах с варварами» во время охвативших Китай восстаний середины XIX столетия. В 1862 году Ли послали управлять богатой восточной провинцией Цзянсу, где он обнаружил, что крупные города осаждены тайпинскими повстанцами, но освобождены западными армиями, преисполненными решимости отстоять свои новые торговые привилегии. Применяя положения из докладной Гуна, он взял себе в союзники западные силы, поставив себя как верховную власть над ними, для уничтожения общего врага. Во время кампании против повстанцев, имеющей полное право называться совместной китайско-западной, Ли установил рабочие отношения с Чарлзом Гордоном «Китайским», известным английским авантюристом, позднее убитым Махди во время осады Хартума в Судане. (Ли и Гордон в итоге разошлись, когда Ли приказал казнить захваченных вожаков повстанцев, которым Гордон обещал помилование.) После того как в 1864 году угроза со стороны тайпинов миновала, Ли повышали и назначали на ряд все более высоких постов, пока он не появился в Пекине фактически в качестве министра иностранных дел и главного переговорщика во время частых кризисов в отношениях с иностранцами[111].

Представитель общества, находящегося в осаде со стороны гораздо более мощных стран и сильно отличающихся культур, имеет выбор. Он может попытаться преодолеть культурные различия, перенять манеры тех, кто в военной области гораздо сильнее, и, таким образом, не поддаться искушению пренебрежительного отношения к тем, кто по своей культуре отличается от тебя самого. Или он может настоять на правомерности существования своей собственной культуры, пропагандируя особые ее черты и добиваясь уважения силой своей убежденности.

В XIX веке японские руководители пошли по первому пути, в чем им помог тот факт, что, когда они столкнулись с Западом, их страна уже шла по пути индустриализации и демонстрировала социальную сплоченность. У Ли Хунчжана, представлявшего разрушаемую восстаниями страну и нуждавшегося в иностранной помощи для их подавления, такой возможности не было. Не мог он отказаться от своего конфуцианского прошлого, какие бы преимущества это ему ни давало.

Отчет о поездках Ли Хунчжана по стране может послужить печальной иллюстрацией карты массовых волнений в Китае: в течение одного характерного периода 1869–1871 годов он оказывался то в юго-западной части страны, где французские представители заявили протест по поводу антихристианских мятежей; то на севере, где разразилась новая серия мятежей; снова далеко на юго-западе, где племя из числа национальных меньшинств, проживающих на границе с Вьетнамом, подняло восстание; потом на северо-западе, чтобы заняться крупным мусульманским восстанием; оттуда отправился в порт Тяньцзиня на северо-востоке, где из-за убийств христиан появились французские корабли и возникла угроза интервенции; и в конечном итоге на юго-востоке, где назревал новый кризис на острове Тайвань (тогда известном как Формоза)[112].

Ли Хунчжан представлял собой определенное явление на дипломатической арене, где преобладали установленные Западом правила поведения. Он носил свободные одежды конфуцианского мандарина и гордился старинными обозначениями своего ранга типа «Перо двуглазого павлина» или «Желтая куртка», которые его западные партнеры воспринимали с изумлением. Его голова была обрита – в маньчжурском стиле цинов, – за исключением длинной заплетенной косы, и покрыта продолговатой шапкой чиновника. Он разговаривал афоризмами на языке, который могла понимать только горстка иностранцев. Он держал себя с такой мощной силой душевного спокойствия, что один живший в то время англичанин сравнил его, со смесью благоговения и непонимания, с пришельцем с другой планеты. Казалось, его манера поведения говорила, что муки и уступки со стороны Китая – всего лишь временные препятствия на пути к высшему триумфу китайской цивилизации. Его учитель Цзэн Гофань, высокопоставленный конфуцианский ученый и один из ветеранов-военачальников борьбы с тайпинами, советовал Ли Хунчжану в 1862 году, как использовать основную конфуцианскую ценность проявления сдержанности в качестве дипломатического инструмента: «В своем общении с иностранцами ни поведением, ни осанкой не следует проявлять высокомерие, а следует выглядеть слегка рассеянным и неофициальным. Пусть их оскорбления, двуличность и неуважительность ко всему окажутся тебе понятными, но внешне ты это не показываешь, чтобы выглядеть чуть подглуповатым»[113].

Как любой другой китайский сановник своего времени, Ли верил в превосходство китайских моральных ценностей и справедливость традиционных императорских привилегий. Он расходился с ними не столько в оценке превосходства Китая, сколько в диагнозе того, что на тот момент ему не хватает материальной или военной основы для этого. Изучив во время тайпинского конфликта западные виды оружия и тщательно отобрав информацию об иностранных экономических течениях, он понял, что Китай в своем развитии опасно отстает от остального мира. Вот как он предупреждал императора в памятной записке, написанной в 1872 году в довольно резких выражениях: «Жить в наше время и по-прежнему говорить «не признавать варваров» и «выгнать их всех из страны» – это, конечно, несерьезный и абсурдный подход… Они ежедневно производят свое оружие, чтобы бороться с нами за превосходство и за победу, опираясь на свою превосходящую технику, а нам нечего им противопоставить»[114].

Ли Хунчжан пришел к тому же выводу, к какому пришел и Вэй Юань, хотя к тому времени проблема реформ была, несомненно, намного острее, чем во времена Вэй Юаня. Ли так предупреждал:

«Нынешняя ситуация такова, что на внешней арене нам необходимо жить в мире с варварами, а внутри страны необходимо реформировать наши институты. Если мы останемся в том же законсервированном виде, не сделаем никаких перемен, нация с каждым днем будет слабеть и сокращаться… В настоящее время все зарубежные страны проводят одну реформу за другой и с каждым днем все больше прогрессируют, как например, с освоением паровой энергии. Только Китай продолжает сохранять свои традиционные институты с такой бережностью, что, если даже его уничтожат и он исчезнет, консерваторы не будут сожалеть об этом»[115].

Во время последовавших один за другим дебатов по вопросам главных направлений китайской политики, имевших место в 1860-х годах, Ли и его союзники в чиновничьей среде наметили курс действий, который они назвали политикой «самоусиления». В одной из докладных на имя императора в 1863 году Ли Хунчжан взял в качестве отправной точки (и как средство смягчения удара для высочайшего адресата) тезис о том, что «все в гражданской и военной системах Китая далеко от совершенства по сравнению с Западом. В одном только огнестрельном оружии абсолютно невозможно угнаться за ними»[116]. Но в свете недавних катастроф, как советовал Ли, представителям китайской элиты непозволительно смотреть сверху вниз на иностранные новинки, насмехаясь над привлекательным оружием из иностранных государств как над вещами, сделанными по неизвестной технологии и с применением хитроумных способов, чему они считают зазорным учиться[117]. Китай очень нуждался в огнестрельном оружии, пароходах и тяжелом машинном оборудовании, равно как и в знаниях и технологиях их производства.

111

Это описание карьеры Ли Хунчжана почерпнуто у: William J. Hail, «Li Hung-Chang», в: Arthur W Hummel, ed., Eminent Chinese of the Ch'ing Period (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 1943), 464–471; J.O.P Bland, Li Hung-chang (New York: Henry Holt, 1917); and Edgar Sanderson, ed., Six Thousand Years of World History, vol. 7, Foreign Statesmen (Philadelphia: E. R. DuMont, 1900), 425–444.

112

Hail, «LiHung-Chang», в: Hummel, ed., Eminent Chinese of the Ch'ing Period, 466.

113

«Excerpts from Tseng's Letters, 1862», переведено и цитируется по: Teng and Fairbank, eds., China's Response to the West, 62.

114

Li Hung-chang, «Problems of Industrialization», в: Franz Schurma

115

Teng and Fairbank, eds., China's Response to the West, 87.

116

«Letter to Tsungli Yamen Urging Study of Western Arms», in ibid., 70–72.

117

«Li Hung-chang's Support of Western Studies», in ibid., 75.