Страница 14 из 133
— Чего не спите? — спросил он сердито, — Чего не спишь, Ленка?
— Я на участок пойду.
— Запрещаю тебе ходить, — сказал Павел Кириллович, глядя в ноги. — Ты ее не пускай, Марковна.
— А разве ее удержишь?
— А я говорю, не пускай!
— А что там, — закричала Лена, — побило, Павел Кириллович?
Председатель поднял на нее глаза.
— Ложись-ка ты, Ленка, — сказал он наконец, — ложись, дочка. Я еще там не был. Съезжу сейчас и расскажу. Может, и мимо пронесло. А ты ложись, чего тебе мокнуть. И ты бы спал, старый. Что вы все ровно с ума посходили?
Павел Кириллович круто повернулся и вышел. Лена побежала за ним. Пелагея Марковна бросилась за дочерью.
У крыльца стоял Валет и вздрагивал от падавших на него градин. Вдруг он метнулся вбок. Из окна высунулось помело и шлепнулось в лужу.
Снова поднялся ветер, и водяные прутья косо хлестали по стене избы.
— Куда выбегла? — сказал Павел Кириллович, схватив Валета за гриву и, подтянувшись, сел верхом. — Иди домой…
— А вы скоро? — отступая в сени, крикнула Лена.
— Через десять минут. — И председатель, шлепнув ладонью по мокрому крупу лошади, поскакал.
Лена и Пелагея Марковна вернулись в избу, Анисим с виноватым видом сидел у печи.
— Не взял? — спросил он Лену.
— Сейчас воротится — все узнаем.
Так они сидели молча, как перед отъездом, сидели пять минут, десять, пятнадцать, прислушиваясь к шуму дождя, и бледные молнии освещали их. Павел Кириллович не возвращался. Через полчаса Лена, потеряв терпение, стала снова одеваться и повязывать платок.
— Никак едет? — оказала Пелагея Марковна.
Лена бросилась к окну. Дождь все еще шел, мелкий, противный.
Посреди дороги шагом ехал Павел Кириллович на своем Валете. Он проехал мимо избы Лены, даже не взглянув на окна, и скоро расплылся вместе с лошадью в хмуром дождевом тумане.
— Мама, все побило, все побило! — крикнула Лена и упала лицом в подушку.
20
В один из ярких летних дней Анисим вышел из своей избы и, прищурившись, поглядел на Медведицу.
Река искрилась.
На скамье сидел Огарушек и ел землянику, выбирая ее из берестяного лукошка. Пальцы его были розовые, и на них налипли похожие на звездочки земляничные листочки.
— Вкусно? — спросил Анисим.
— У нас в Великих Луках ягоды лучше, — ответил Огарушек.
— Знаю я, какая у вас ягода. Ты бы вот здешней малины отведал. Нет нигде такой малины, как у нас на свежих вырубках. Жирная ягода. Ее медведи страсть любят.
— Кто-то паром кличет, дедушка, — сказал Огарушек.
— Садится медведь возле малинника на задние лапы, ровно человек, и обсасывает ягоду, а листья выплевывает… Верно, кто-то приехал.
Анисим затрусил к парому, переехал на другую сторону и вскоре вернулся с Дементьевым, его двуколкой и жеребцом.
— Чего же вы позабыли нас, товарищ начальник? — говорил Анисим, подвязывая паром. — У нас на прошлой неделе беда стряслась.
— Знаю. Слышал. Никак не мог приехать. Я в другом районе был. Обком послал в отстающие колхозы.
— Вон как! А у нас тут наговорили, будто вас… как бы это сказать…
— С работы поперли?
— Не поперли, а так, вроде того…
— Хотели. Поругался я там с одним типом из-за вашей Зориной. Да вышло-то так: его сняли, а меня оставили.
— И слава богу!
Петр Михайлович вывел жеребца по откосу наверх и остановился.
— Как живут у вас тут? Все по-прежнему?
— Ленка-то? По-прежнему.
— Почему именно Лена? — смутился Петр Михайлович. — Я обо всех спрашиваю. Как председатель, Мария Тихоновна?
— Ни с кем не гуляет, — продолжал Анисим. — Тихая стала… Видно, еще что-то надумывает. Позвать вам ее?
— Зачем же!
— Парень, — обратился Анисим к Огарушку, — беги до Зориных, да скажи, что Ленку начальство с района требует…
Огарушек побежал.
— Не придет она, — сказал Петр Михайлович.
— Придет. Дайте, я вашего коня привяжу. Чего вы его дергаете? Зачем без нужды дергать.
Дементьев посмотрел вдаль. Как изменилась по сравнению с прошлым годом Шомушка! На месте голых пустырей стояли новые избы, обнесенные палисадами и плетнями, возле заборов вместо лебеды и чертополоха белела ромашка, на шестах виднелись скворечни. Широкая улица сплошь заросла блестящей синеватой травкой.
Лена шла быстро — так быстро, что Огарушек не поспевал за ней. Но как только Дементьев стал смотреть на нее, она замедлила шаг.
— Какой вы черный, Петр Михайлович! — сказала она еще издали.
— Загорел, — ответил Дементьев, направляясь навстречу ей.
— А брови белые, — добавила она подходя.
— Выгорели, — сказал Дементьев.
Они поздоровались. Огарушек стоял рядом и с любопытством смотрел на них: чего это они оба стали какие-то неловкие…
— Вы знаете, Петр Михайлович, вся наша затея пропала!
— Нет, не пропала. Вы в «Красном пахаре» не были?
— Не была.
— Они там по-вашему шестнадцать гектаров засеяли.
— Откуда они узнали?
— Вы не станете ругать меня, Лена?
— Не стану.
Огарушек все стоял и слушал.
— Я весной, когда ездил к ним, все это рассказал. Извините, что самовольничал с вашей идеей.
— Это не моя идея. Это на Алтае делали…
— Да, но в ваших условиях вы первая…
— А как у них вышло?
— Прекрасно вышло. Сказать по правде, даже лучше, чем я думал… И теперь там называют этот клин зоринским клином… И еще в трех колхозах я рассказал — и там есть зоринские участки. Осенью прочтете в газетах и о себе и обо всем… Ну, а как вы тут с председателем?
— Хорошо с председателем… Жалко только его. Такой хороший человек, а один. — И Лена виновато взглянула на Дементьева.
Огарушек все стоял и слушал.
Лена медленно, словно разыскивая что-то на тропке, пошла вдоль берега. Дементьев так же медленно пошел за ней. Они вышли на дорогу, и ничего не говоря друг другу, свернули на нее. До самого горизонта один за другим тянулись холмы. Дорога виляла среди этих холмов, забиралась на вершины, опускалась в низины и далеко, на самом дальнем лиловом холме виднелась белой извилистой ниткой. Тянулась она за горизонт и дальше — за тридевять земель.
А Лена и Дементьев шли, изредка касаясь друг друга, шли, ничего не говоря, по этой бесконечной, ровной и чистой дороге.
― ПОДДУБЕНСКИЕ ЧАСТУШКИ ―
1
Этим летом мне пришлось поехать в Д-ский район по землеустройству объединенного колхоза. Я добрался до деревни часов в одиннадцать вечера и отправился разыскивать председателя. В конторе правления никого, кроме румяного парня, не оказалось. Парень сидел за столом председателя, писал письмо и при этом сжимал карандаш так крепко, что пальцы его побелели.
— Вам кого? — опросил парень, подняв голову.
Видимо, я ответил ему недостаточно уважительно. Он сдвинул вбок перекидной календарь и сказал строгим голосом:
— А ну, дайте документы.
Хмуро взглянув на меня, он небрежно отодвинул чернильницу, открыл первую попавшуюся папку с делами и даже попытался выдвинуть ящик письменного стола, но ящик оказался запертым. Я протянул ему командировочное предписание.
Он прочитал все сверху донизу, вплоть до названия типографии, и когда читать стало совсем нечего, перевернул бумажку вверх ногами, чтобы удобнее было разобрать надпись на круглой печати. Потом подумал и спросил:
— Это что же, выходит, вы приехали наши поля с поддубенскими соединять?
Я ответил утвердительно.
— Выходит, севооборот наш нарушите?