Страница 132 из 133
А летом 1959 года скоростная механизация в нашем колхозе еще только проклевывалась, и трудно было конечно, одному Пастухову своротить с наезженой колеи и председателя, и инструкторов, и ответственных товарищей из РТС, и удаленных за тысячи километров работников министерства.
Тем более — его отвлекала история Груни Офицеровой.
В первые дни после отъезда Игоря Тимофеевича мы опасались что Пастухов бросится в Москву и учинит там какой-нибудь сабантуй. Разыскать Алтухова ничего не стоило: оставил свой московский адрес для досылки чертежей.
Но после ночного разговора Пастухов стал тишеть и тишеть, полюбил тихие работы, перебирал с бабами картошку, решал кроссворды.
Раньше был моторный парень, бегал, как смазанный, а тут стал ходить шагом, как и остальные рядовые колхозники.
И неясных вопросов к председателю у него становилось все меньше.
Жила я тогда, как на угольях, и, глядя на застывшее лицо моего Раскладушки, была уверена, что он всех нас обманывает и усыпляет бдительность.
Но опасения оказались напрасными. Пастухов забыл про водку, стал дисциплинированным, исполнительным и тишел с каждым днем.
Разговоры про Груню подымать перестал. Будто выпала она у него из памяти. Дядя Леня тоже помалкивал.
Так это дело и затухло.
Крутое изменение характера Пастухова на первых порах насторожило и председателя. «Что это с ним — ровно воздух из него выпустили?» — спрашивал он и долго, опасливо смотрел вслед бригадиру.
За три года я хорошо изучила Ивана Степановича, но одного его поступка не могу понять и по сей день. Когда подошла пора жатвы, он неожиданно по своей инициативе вынес на правление вопрос о скоростной уборке хлебов.
Мы все помнили, что еще зимой Пастухов мечтал косить хлеб на повышенной скорости. Неудача прошлого года ничуть не огорчила его. Во-первых, поле было невыровненное, во-вторых, плохо посеяно — рожь росла холмами. На этот раз он предлагал применить безлафетную жатку на пневматиках. О том, как ее приспособить для скоростной работы, он вел длинные беседы с Ларисой, которая оказалась самой способной его ученицей.
К удивлению председателя, Пастухов на правление не пришел. Под предлогом мигрени он остался дома, а все бумаги передоверил Ларисе.
Хотя Лариса и была трактористом первого класса, но пастуховского чутья машины еще не достигла. Пока она объясняла правленцам, как увеличить стригущую скорость ножа и зачем нужен дополнительный щиток-отражатель, ее еще слушали с доверием, но как только стала советовать косить без мотовила, Зиновий Павлович до того огорчился, что ушел, а председатель сказал, что еще лучше снять вдобавок и колеса и вернуть все эти детали как излишний утиль на завод, к чертовой матери.
Лариса поругалась, поплакала и пошла к Пастухову.
Тот играл с Бугровым в «козла».
Выслушав, как ее подняли на смех, он сказал:
— В общем-то Иван Степанович рассуждает логично. Надо подождать, когда промышленность станет делать прицепные машины для скоростной работы. Тогда и возьмемся. А кустарничать в эпоху сплошной механизации смешно. Иван Степанович прав… Козыри крести…
Лариска вгорячах прибегла ко мне, сверкая зенками, рассказала все это и добавила:
— Ты на сельскохозяйственную выставку Раскладушку свези. Тебе за него медаль дадут!
Хотела было я ее поставить на место, но не стала. Без нее тошно.
Нападала на меня в то время серая тоска, накатывала приступами, и от разных мелких причин. Например, от ветра. Чем пуще ветер, тем сильней тоска. До того дошла, что одна дома сидеть боялась.
Ладно еще что подготовка к юбилею отвлекала меня и я забывалась немного. Подошло время украшать деревню, разукрашивать избы, готовить ночлег для гостей, отрабатывать выступления. Мать Ларисы, Анну Даниловну, которая была в тридцатом году секретарем комсомольской ячейки, уговорили поделиться воспоминаниями. Иван Степанович велел подготовить для нее текст. Хор должен обновить программу. Уборочная была трудоемкая, все, куда ни обернись, поспевало и созревало, молодежь маялась на полях и усадьбах, на спевки собиралась трудно. И постепенно и я вовсе забыла о своем подшефном.
Однажды он сам пришел ко мне на дом и подал бумагу.
Я спросила его, что это такое.
— Читай, — сказал он тихо.
Это было написанное по форме заявление.
«Настоящим я, В. Пастухов, прошу включить меня в хор колхоза „Светлый путь“. В просьбе моей прошу не отказать. В. Пастухов».
Я, конечно, обрадовалась. Тем более два баритона женились и молодухи опасались отпускать их на спевки. Но когда наедине перечитала заявление, снова ни с того ни с сего накатила на меня тоска, да такая лютая, что я заснуть не могла, задыхалась, будто душил меня кто-то нездешний. Выходила на двор, ночной водой умывалась — ничего не помогало.
Дошло до того, что к Таисии Пашковой побегла, чтобы пошептала исцелительную молитву. Пашкова у нас хоть и кончила тракторные курсы, а верующая. Конечно, она оправдывается, что, мол, не в бога верит, а так, ради умиления молится, умиления жаждет, а я думаю так: раз молитвы шепчет — значит, верующая. Прибегла я к ней, она говорит: «Надо знать причину». Я объясняю про ветер и прочее — не верит. «Не хочешь, — говорит, — признаваться, какой мужик тоску нагоняет, ступай!»
Подошел праздник. Наши хлопоты и расходы полностью оправдались. Старые и малые потянулись в клуб. Та же Таисия позабыла, что в этот день случилось успение пресвятой и пречистой девы Марии, и пела в хору так, что занавес колыхался.
Как бы ни было временами тяжело, какие бы ни случались неполадки, а живет в крестьянстве гордость достигнутыми успехами. Всем видно, как за тридцать лет преобразилась и украсилась родная страна. Все сознавали, что три десятка лет тому назад и в нашей округе произошел исторический перелом, зародилась новая жизнь…
Гостей понаехало много. Шоссе возле клуба с обеих сторон было заставлено грузовиками и легковушками из района, из области и из соседних колхозов.
Ивану Степановичу было чем похвастать, было на что обратить внимание собравшихся.
Урожай выдался неплохой, капризная гречиха и та не подвела. Плотницкая бригада поднажала и досрочно, в аккурат в праздничное утро, за час до приезда секретаря райкома, закончила новый телятник. И гипсовые пионеры на клубном крыльце были выкрашены в серебряный цвет.
После доклада, приветствий и воспоминаний сделали перерыв, чтобы подготовить сцену для хора.
С выступлением самодеятельности произошла задержка. Кого-то угораздило принести свежий номер «Колхозного производства», и многие отвлеклись. Оно и понятно: журнал будто нарочно приурочили к нашему празднику. В самом начале была фотография: Игорь Тимофеевич осторожно, чтобы не замараться, обнимает Пастухова возле переезда.
На той же странице начиналась длинная статья Игоря Тимофеевича под заголовком «Растревожим стальных коней». В статье расхваливался Пастухов и описывались придуманные им изменения узлов в механизмах, необходимые для скоростных полевых работ. Девчата выхватывали журнал друг у дружки, разглядывали снимок, цитировали то место, где намекалось, что слабые руководители колхозов существуют не только в слабых фильмах.
Пожалуй, больше всех ликовала Лариса. Она была уверена, что после такой статьи трактористам «Светлого пути» откроют «зеленую улицу». А про слабые фильмы Митька заучил наизусть. Дядя Леня улыбался вместе со всеми и, хоть ничего не видел, тоже попросил журнал — подержать немного…
Один только Пастухов — какой был, такой остался.
Когда журнал дошел до него, он бегло просмотрел статью и коротко хихикнул. Оказывается, Игорь Тимофеевич перепутал; на ведущем валу транспортера надо было показать десятизубовую звездочку, а он изобразил восемнадцатизубовую.
Кроме этого хихиканья, от Пастухова не дождались ни словечка. А когда ему, по справедливости, стали дарить журнал, отмахнулся:
— Куда мне его!
И пошел, прихрамывая, в угол. Красный сапожок с чужой ноги был ему немного тесен.