Свет во тьме

– Ну, вот и хорошо. Сегодня я не буду вас долго задерживать. Заполните анкету, выдам вам регистрационную справку. Подробнее побеседуем через неделю, когда вы здесь поосмотритесь. Но хочу сразу предупредить: город у нас непростой, он славен революционными традициями, славен тем, что люди здесь много трудились и многим жертвовали для того, чтобы избавиться от позорных пережитков темного прошлого. Отношение к религиозным предрассудкам и суевериям здесь более нетерпимое, чем во многих других советских городах, вы это еще увидите. И служители религиозного культа для того, чтобы уважали их убеждения, должны считаться с убеждениями сознательных петровцев, имеющих правильные взгляды на устройство мира, основанные на данных современной науки. И их чувства наследников творцов великого октября может оскорбить то, что сейчас, в эпоху научно-технической революции, в стране, где живут строители коммунизма, вы ходите в подобном виде в стенах советского государственного учреждения!

– Но кому же мешают мои ряса и посох? – улыбнулся владыка. – Я ведь уже пожилой человек, придерживающийся тех убеждений, право на которые мне гарантировано советской конституцией. А эта одежда присуща моему сану. Вы же не осуждаете военных, когда они носят форму вне расположения воинской части?

– Вы в корне неправы, – возмутился Николаев. – Военные имеют форму, утвержденную советским государством, они своей службой несут полезные и необходимые для советского государства и общества функции. Вы же как служитель религиозного культа являетесь лицом не только не полезным, но, я бы даже сказал, вредным. Ведь неслучайно на заре становления нашей великой Страны Советов служители культа, действительно отправляющие культ были по этому принципу лишены избирательных прав как враги пролетарской революции. Просто сейчас мы живем уже в стране победившего социализма, которой не страшны ничьи происки. Наше государство сейчас достаточно могущественно для того, чтобы снисходительно и даже с жалостью относится к тем, кто погряз в религиозном дурмане. Оно гарантирует своим отсталым гражданам свободу отправления религиозного культа в установленных законом рамках.

– А разве, придя в облисполком в рясе, я нарушаю закон?

– Вы не хотите меня слышать, – устало сказал уполномоченный. – Впрочем, надеюсь, что все дело в вашем возрасте: вам уже сложно понимать простые и ясные для более молодого человека вещи. Поэтому мы будем к вам снисходительны. Можете приходить ко мне хоть на лыжах. Я даже на большее пойду: уважая ваш возраст, постараюсь сам ходить для встречи с вами в епархиальное управление.

Архиепископ удивленно посмотрел на уполномоченного, который был почти его ровесником. Что-то доказывать было бесполезно. Поэтому он сухо поблагодарил его за понимание того, как для него важно ношение присущей его сану одежды и за готовность встречаться не только здесь, но и в епархиальном управлении. Он быстро заполнил анкету, получил регистрационную справку и ушел. Прием занял около часа, но владыка устал, как будто целый день выполнял тяжелую физическую работу.

Когда он вышел, уполномоченный облегченно вздохнул, вытер рукой выступивший на лбу пот. Архиерей упрямый, но здесь, в Петрово, и не такие обламываются. Тимофей Иванович налил себе полстакана водки, залпом выпил и пошел обедать.

Глава 6.

Приезд нового архиерея оживленнее всего обсуждался прихожанами. Среди тех, кто ходил в Петровский собор, было много искренне и глубоко верующих людей. Но их было не видно и не слышно. Они держались особняком, старались в храме не болтать ни с кем, а молиться. К ним в Петрово в большинстве случаев всерьез не относились, считая, что это люди, выжившие из ума от старости или от жизненных переживаний. Если они не пытались делиться своим религиозным опытом с другими, особенно с молодежью, то отношение к ним было терпимым и со стороны властей, которые допускали, что в качестве «неизбежного зла» может существовать какое-то количество «религиозных фанатиков» и в советском обществе. Однако очень большую часть прихожан составляли женщины пенсионного возраста, которые не хотели сидеть дома, а, имея воспитанную советским строем склонность к общественной активности, любили совать нос в чужие дела. Элиту этой части прихожан составляли уборщицы, чуть пониже шел любительский хор. Певцов и чтецов в нем было в общей сложности свыше тридцати человек, в том числе несколько мужчин. Их особую гордость составляло то, что они трудятся для церкви абсолютно бесплатно. Правда, способности к чтению и пению у большинства были весьма посредственными, да и приходили они на службы, когда им вздумается, поэтому в иной день состав любительского хора мог насчитывать тридцать пять человек, а в другой – два-три человека.

Многие из этих «любителей», как они сами себя называли, не умели толком читать и по-русски – не то, что по-церковнославянски. «Скимны (львята) рыкающие» нередко читались ими как «свиньи рыдающии», «еродиево (аиста) жилище» как «едриево жилище». Конечно, подобные ошибки в чтении очень раздражали многих благочестивых прихожан, но псаломщик Виталий Иванович Боровок всегда находил оправдания неграмотным чтецам. «Они ведь только учатся, но стараются, как их не пускать на клирос?» – убежденно говорил он отцу Анатолию, когда тот заговаривал с ним о необходимости серьезнее относиться к грамотности чтения в храме. И настоятель соглашался с таким доводом. На самом же деле Боровок зачастую выпускал наиболее неграмотных и не способных к обучению чтецов, как ему представлялось, «для смеха», показывая этим свое отношение к церковной службе. Это, впрочем, не помешало ему однажды прямо в алтаре подойти к епископу Петру и попросить наградить его, Виталия Боровка, орденом святого князя Владимира. Архиерей растерялся, не зная, как себя повести в такой ситуации. Выручил его тогда отец Георгий Грицук, который подошел к Боровку и сказал: «Виталий, дорогой, ты знаешь, сейчас тут сложное положение в Патриархии с наградами, не надо подставлять владыку, чтобы он выходил с такими ходатайствами». Боровок надулся, но не нашелся, что ответить. Епископ Петр был благодарен за неожиданную поддержку и чуть позже спросил отца Георгия, чем она вызвана. «Так ведь мне протоиерея не дали, а этот хохол чем лучше меня? Он меня в два раза старше, но в четыре глупее. А вдруг его наградят? Нет, уж если не мне, то лучше никому».

Уборщицы и «любители», а также еще достаточно большая группа прихожан были теми людьми, которых интересовало абсолютно все, что происходит в соборе. Каковы отношения старосты с кладовщицей, сколько выпил Лев Александрович, что представляют собой религиозные убеждения Ивана Фомича. Про священников и говорить нечего, они просто обречены были на то, что каждый шаг их бурно обсуждался и осуждался этими «истинно верующими». Личная жизнь духовенства обрастала множеством сплетен. Стоило священнику или диакону подольше поговорить с какой-нибудь женщиной моложе пятидесяти, как возникал слух, что у него любовница; стоило выпить лишнюю стопку, как начинали судачить, что он пьяница; стоило при чтении молитв неправильно сделать ударение в каком-нибудь слове, как появлялось перешептывание, что он не умеет служить. Неудивительно, что приезд нового архиерея вызвал в этой среде много обсуждений.

– Сразу видно, что владыка – человек духовный, – веско сказал певец любительского хора Лука Иванович. Это был невысокий старичок, который считал, что больше всех остальных имеет право выносить суждение по церковным делам, так как до пенсии был председателем колхоза.

– Это почему? – ревниво спросила его алтарница, монахиня Нимфодора. До пенсии и монашеского пострига она была заслуженной свинаркой и за достижения в столь ответственном и важном для советского государства и общества труде была награждена орденом Ленина. Этот орден она по церковным праздникам прикалывала к апостольнику. Уполномоченный ставил ее как пример современного верующего, который до шестидесяти трех лет приносил пользу обществу, а сейчас может позволить себе, учитывая ее безграмотность, поработать и в церкви. Поэтому она считала себя еще большим спецом в церковных делах.