Страница 5 из 37
Григорий Александрович чувствовал себя паршиво, но, отхлебнув приличный глоток коньяка из предусмотрительно захваченной с собой бутылки, почувствовал себя уверенно и решил попробовать разговорить попутчика:
— Значит вы юрист? – спросил он.
— Да.
— Извините, конечно, но, на мой взгляд, право — это самая мифическая из всех наук. Об этом хорошо писал еще Свифт во второй части «Путешествий Гулливера», когда сравнивал законы страны великанов, какие они плохие, потому что короткие и всем понятные не в пример английским, разбираться в которых крайне сложно и почти невозможно, и трактовать их можно и так и сяк, что свидетельствует об их совершенстве.
— Ну, это какой век? – пренебрежительно улыбнулся Петр Иванович.
— А из современных художественных оценок этого феномена рекомендовал бы посмотреть фильм «Трасса 60» — там есть показательный сюжет о целом городе, в котором живут одни юристы, превращающие в ад жизнь тем, кто случайно оказался в их краях.
— Смотрел я этот глупый детский фильм, полная чушь! – недовольно сказал собеседник, которого уже начинал раздражать этот старик, так запросто и походя пытающийся внести дисбаланс в его устоявшиеся представления о мире и своем месте в нем.
— Почему же чушь? В гротеске очень показательно отражена вся формальность и ложь юридической казуистики, когда буква закона ставится превыше всего, а содержание буквы зависит от того, каким его сделает опытный юрист. И еще более показателен крах этой системы: чтобы ее разрушить, оказывается достаточно одного смертельно больного полусумасшедшего, который носит на себе жилет со взрывчаткой…
— И разве это не глупо? Ведь его вполне могли застрелить, когда он вышел из зала суда, а принятые под воздействием его шантажа судебные решения отменить? – начал уже спорить Петр Иванович, который обычно в такие дурацкие разговоры с подвыпившими людьми не вступал. Но ему тоже было интересно, что за человек тот, с кем ему, возможно, придется работать.
— Думаю, что не глупо. Это образно показывает то, что в реальности не все так просто. Нельзя думать, что мы так просто можем совершить то или иное действие если захотим – нам ведь могут и не попустить это свыше…
— Так вы еще религиозный фанатик? – презрительно скривился Петр Иванович, который ни во что не верил, кроме чудодейственных сил юридической науки и своих способностей заставлять эти силы служить ему.
— Где уж мне! – добродушно махнул рукой профессор и сделал еще один большой глоток коньяка. – Я просто старый человек, который умеет видеть и делать выводы.
— И что вы видите во мне? – с вызовом спросил юрист.
— Вижу, что вы догматизировали свою профессию, и относитесь к ней, как к своего рода магии, являющейся одной из примитивных форм проявления религиозности.
— Что вы себе позволяете?
— Вы спросили, я ответил. Вы думаете, что все подвластно вашему умению манипулировать словами, заключенными в тех или иных бумажках, авторитет которых зиждется на том, что их приняли те или иные органы. К сожалению, сегодня у нас в России юристы начинают играть все большую роль, хотя в реальности государственное устройство, основанное на юридических хитросплетениях, на правоприменительных и судебных практиках, когда отсутствуют простые и понятные всем законы — основано на песке. Любой закон, любую конституцию, любой подзаконный акт можно повернуть как угодно, а при желании и принять новые. Но это неизбежное следствие растущей секуляризации общества. Когда нет реального авторитета в голове и сердце людей, то приходится замещать его кучей бумажных «авторитетов». Хотя сегодня многие уже начинают писать о постсекулярном обществе, о новой религиозности. Но в Библии сказано, кто в итоге будет мессией этой постхристианской религиозности. И правовые аспекты будут просто безупречны с «юридической» точки зрения. Наверное, Вы смотрели фильм «Адвокат дьявола», где проводится мысль, что антихристом будет юрист.
— А вы философ! – уже снисходительно сказал Петр Иванович.
— Да нет, где уж мне! Но все‑таки, разве у вас нет чего‑то дорогого, чему вы посвящаете всю свою жизнь?
Собеседник профессора задумался. Оказывалось, что на сегодняшний день – это карьера и создание твердой материальной базы – любой ценой, хоть по головам, хоть по трупам. В отношении правильности у него было лишь одно убеждение – верно — то, что помогает ему идти вперед, неверно — то, что мешает. Ни любви, ни дружбе, ни вере места в его жизни пока не было. И впервые ему вдруг стало тоскливо, и появилось сомнение, так ли он живет. А Григорий Александрович словно прочитал по его лицу то, что творилось сейчас у него в душе, и с легкой усмешкой сказал в ответ на молчание юриста:
— Ну, вот видите.
После этого он сделал еще глоток коньяка, откинул голову на сиденье и через минуту заснул, оставив попутчика наедине с мыслями, которые ему удалось в нем поселить.
Другая жизнь рядом
Ольга шла по коридору интерната, устало опустив голову. Сегодня она опять вышла на суточное дежурство, после которого у нее должны были быть два выходных. Фактически они и были, но все равно почти каждый день Ольге приходилось сюда приходить, хотя никто ее не заставлял, даже ругали поначалу. Дело в том, что санитарок в интернате фактически не было; все ставки санитарок были распределены между служанками Людмилы Владимировны, а из трех медсестер этого отделения никто кроме Оли не выносил судно у больных. А в этом отделении, где лежали люди с тяжелыми психозами, зачастую осложненными соматической симптоматикой, тех, кто не вставал было пятнадцать человек. И если бы Ольга не приходила в свои выходные дни, то они так и лежали бы в нечистотах, и никому до этого не было бы дела.
А во время дежурства Оля пыталась выкраивать время, чтобы еще и мыть этих больных, обрабатывать их пролежни. Ей было всего двадцать пять лет. На нее смотрели, как на сумасшедшую. Дома у нее была больная мать, которой требовался немногим меньший уход, чем пациентам отделения, в котором работала ее дочь. Ничего такого, что сегодня понимается под словом «личная жизнь» у девушки не было.
Когда она не работала, то утром ходила на службу в местный храм. В нем служили три священника, и богослужения были каждый день, но только с утра – утреня, а сразу за ней литургия. Всенощное бдение служили только накануне воскресных дней и больших праздников. Народ в Лузервиле был в массе своей невоцерковленный, но прихожан в храм ходило много. Этот парадокс объяснялся тем, что для определенной группы прихожан церковь воспринималась, как своего рода «клуб по интересам», место общения. Священники подобрались тоже подходящие для этого города.
Настоятель, сорокалетний архимандрит Петр жил в коттедже, ездил на иномарке, дружил с Людмилой Владимировной, Валерием Петровичем, общался только с местной «элитой», часто наведывался в Москву в гости к Зое Георгиевне, постоянно ездил в областной центр, и в храме бывал редко.
Второй священник, пятидесятилетний протоиерей Стефан, жил с матушкой в добротном каменном доме. Двое его взрослых сыновей уже женились, каждому из них в областном центре отец купил квартиру. Три раза в неделю он служил в храме, а остальное время ходил, совершая требы по просьбам жителей города. Он был открыт для общения, но за постоянной спешкой и суетой, отец Стефан разучился смотреть внутрь человека. Его не интересовали терзания мятущейся человеческой души.
Третий священник, двадцатитрехлетний иеромонах Онисим, жил в коттедже архимандрита Петра. В его обязанности входило совершать все богослужения, которые некогда было совершать старшим священникам, а также он должен был охранять дом настоятеля, убираться в нем (а площадь дома была около двухсот квадратных метров, да еще с полсотни квадратных метров – чистка снега на дорожке к дому в зимнее время, а в летнее – сад и огород), да еще стирка и готовка. Поговорить с прихожанами у него физически не оставалось ни времени, ни сил.