Последний интегратор

Окно в туалете растворилось с подёргиванием и дребезжанием. Ветер забрызгал нас каплями дождя. На улице уже стемнело и казалось ещё темнее из-за туч.

-- Иди ко мне в общагу, -- сказал Артём. -- Ты знаешь, вахтёр у нас -- свой человек. Он тебя пропустит и не выдаст. Скажешь ему, что ко мне.

Я сказал, что есть более надёжное убежище, и вылез под дождь. У центрального входа рычал "Бронтозаурус", темнели ещё какие-то автомобили. Я обошёл здание, нырнул в парк и под прикрытием деревьев направился к Аптекарской улице.

* * *

Во дворе дома с атлантами и кариатидами было пусто. Я поднялся к Карапчевским. Я ждал, что откроет Евгения. Открыла Лиза.

-- Ваня! -- Она схватила меня за руку и втащила в квартиру. -- Хорошо, что ты пришёл. А то никого нет. Никого. Никого.

Она не плакала, но голос её дрожал.

-- А где твоя мама? -- спросил я.

-- Мама ушла. Ушла в полицию. Уже давно. Пять... то есть шесть часов назад. Или семь. -- Она тащила меня в гостиную. -- Заходи скорей, заходи. Мне одной страшно... то есть скучно. Очень скучно.

В гостиной на столе стоял небольшой проигрыватель для пластинок. Пластинка крутилась, а игла была отставлена в сторону.

Лиза говорила без остановки.

-- Никто больше не приходит. Никто. Папа уехал. Дядя Сергей уехал. Даже Никмак уехал.

-- Тебе же не нравится Никмак, -- сказал я.

-- Пусть он придёт, -- капризным голосом сказал Лиза. -- Пусть дядя Сергей придёт. Пусть папа придёт. Пусть всё будет, как раньше.

Пластинка продолжала крутиться. Я взял обложку пластинки. Какой-то джаз.

-- Всё будет как раньше, -- сказал я то, что она хотела услышать.

Лиза поставила иглу на пластинку. Заиграла музыка.

-- Я слушаю пластинки, -- сказала Лиза. -- В тишине так страшно... то есть скучно. А по радио -- ничего нет.

Я подошёл к радиоле, которая стояла в углу и щёлкнул переключателем. По всем частотам -- только шум, потрескивание. Через шорохи слышалось что-то на других языках, но ничего нельзя было разобрать.

-- Хочешь есть? -- спросила Лиза. -- Я могу разогреть обед.

-- Спасибо, не надо.

Лиза села на диван, поджала одну ногу и смотрела то на меня, то на проигрыватель. Я сел в кресло и достал кристалл-карандашик размером с полмизинца.

На этом кристалле могло уместиться больше песен, чем на грампластинке. На него можно было поместить даже фильм. А уж о книгах и говорить нечего. Библиотека в кармане!

Но чтобы прочитать эту информацию, нужны были огромные электронно-вычислительные машины -- шкафы, которые занимали целые комнаты. У меня такой машины, конечно, не было. В нашем институте была одна, на физмате. Она стояла под замком, её использовали только для научных целей, к ней нужен был особый допуск. Я не мог до неё добраться.

Так что кристалл, который дал мне Жебелев, был просто красивой безделушкой. Привязать к шнурку и повесить на шею. Я даже думал, не обладает ли ялк такой способностью -- читать кристаллы с информацией? От кхандских поделок всего можно было ожидать. Ялк такой способностью не обладал.

Но потом я вспомнил -- есть электронно-вычислительные машины размером с книгу. И это мнемоники. Кристалл можно прочитать на мнемонике. А у меня совершенно случайно есть знакомая, которой подарили мнемоник.

Вот я и пришёл к Лизе.

Я беспокоился о Евгении. Она куда-то ушла и оставила Лизу одну. Это было очень странно. Неужели она тоже исчезла? Я боялся об этом думать.

Лиза тоже чего-то боялась, поэтому весь вечер слушала джаз. Хотя раньше джаз её совсем не интересовал. И раньше она ничего не боялась.

-- Лиза, -- сказал я. -- Мне нужен твой мнемоник.

ГЛАВА XII. ВРЕМЯ НЕИЗВЕСТНО

Просторная комната с высокими потолками и большими окнами за пышными шторами. Портреты монархов в позолоченных рамах, старинная или под старину мебель, мраморные и бронзовые статуи обнажённых богов и героев. Шкафы с книгами тоже есть. Но, кажется, книгами никто не пользуется. Они украшают комнату, как картины или статуи. Это похоже на музей.

В середине -- круглый, точнее овальный стол. На столе -- хрустальная посуда, бутылки с вином, блюда с рыбой и птицей, соусницы, лоснящиеся овощи, корзина со свежим пористым пшеничным хлебом. Вокруг стола -- шесть стульев с изящно изогнутыми ножками и спинками. Шесть наборов тарелок, шесть бокалов, шесть наборов ложек, вилок и ножей, шесть шалашиков из салфеток.

Мужчина в чёрном костюме и женщина в платье до колен, в чепчике и переднике входят и выходят из комнаты, суетятся вокруг стола. Наконец они выходят. Двери остаются открытыми.

Заходят два высоких типа в чёрных костюмах. Но стол накрыт не для них. Они только напряжённо осматривают стены, мебель, портреты, потом выходят.

Слышен шум за пределами комнаты. Как будто несколько человек снимают одежду, переговариваются, шутят.

У двери появляются мужчины в костюмах. Впереди вышагивает невысокий мужчина, в очках, с залысинами, с круглым лицом, с нахмуренными бровями и сжатыми пухлыми губами. Когда он смотрит на накрытый стол, его лицо немного расслабляется. За ним следуют ещё пятеро мужчин, которые наблюдают за каждым его движением, за каждым его взглядом. Понятно, что здесь нет шестерых равных мужчин. Есть первый, главный -- и ещё пятеро как дополнение.

Они рассаживаются. Главный садится в центре.

-- Вы уж извините, -- говорит один из пятерых, -- у меня без изысков, простая, домашняя еда. Угощайтесь, пожалуйста... Доктор, вы говорили, что прислуга не нужна?

-- Зачем прислуга шестерым здоровым авзанам? -- говорит главный, которого назвали доктором. -- Неужели авзанские мужчины настолько ослабели, что не смогут отломить себе кусок хлеба и налить бокал вина?

-- Авзанские мужчины могут не только отломить кусок хлеба, -- говорит ещё один из пятерых, -- но и добыть себе кусок мяса. На севере мы часто охотились.

-- Охота -- это дикость... -- говорит главный, которого назвали доктором.

-- Да-да, дикость, -- говорит ещё один из пятерых. -- По нынешним временам...

-- Но изредка нам необходимо превращаться в дикарей, -- говорит главный, которого назвали доктором. -- Сила дикости и ум цивилизации -- вот где залог наших побед.

-- Полностью согласен, -- говорит ещё один из пятерых.

-- Нам нужно быть сильными, -- говорит главный, которого назвали доктором. -- Ради нашего вида. За силу!

Все шестеро поднимают бокалы и пьют. Доктору придвигают мясо и хлеб. Когда он откусывает от ножки, остальные воспринимают это как знак и тоже приступают к еде.

* * *

Доктор кладёт на тарелку кость, отодвигает тарелку и тщательно вытирает руки и губы салфеткой. Это тоже знак. Один из пятерых звонит в колокольчик. Входят мужчина в чёрном костюме и женщина в платье, чепчике и переднике. Женщина ставит на столик поднос с кофейником и чашками. Потом они оба уносят грязную посуду с горами костей, недоеденными кусками хлеба и овощей.

-- Прекрасно обошлись и без прислуги, -- говорит доктор.

Один из пятерых разливает кофе по чашкам. Доктор с наслаждением отпивает кофе. Ещё один из пятерых достаёт портсигар. Он перехватывает хмурый взгляд доктора и засовывает портсигар в карман.

-- Пора перейти к делу, господа, -- говорит доктор.

И это действительно знак. Входят два высоких типа, раздают папки -- сначала доктору, потом пятерым -- и выходят. Все раскрывают папки и перелистывают бумаги.

-- Итак, в первую очередь, нужно обеспечить безопасность горожан, -- говорит доктор. -- Как авзанов, так и кхандов. Я подчёркиваю, как авзанов, так и кхандов. Я не потерплю никаких погромов и самосудов.

-- В нашем городе никогда не было погромов и самосудов, -- говорит один из пятерых.

-- Хотя я понимаю, -- говорит доктор, -- что за всем уследить невозможно. Я понимаю, что так долго притесняемые авзаны захотят поквитаться со своими обидчиками. Я не исключаю вероятности, что может произойти несколько случаев расправ над кхандами.