Сын гетмана

– Еще не все потеряно, – говорила она, – мы можем стянуть войска к какому-нибудь укрепленному городу и выждать помощи коронного гетмана.

Но господарь медлил. Он видел сумрачные лица бояр и боялся измены с их стороны гораздо более, чем нападения врагов.

– Пока я здесь, в столице – я князь, – говорил он, – а стоит мне только уехать отсюда, они выберут другого.

На скорую руку город укрепили, как только могли; однако все отлично понимали, что ни эти укрепления, ни собранная военная сила не могут устоять перед дружным натиском врага. Каждый новый день приносил все более тревожные слухи. Главные силы татар и казаков двигались к Яссам, не щадя ничего на пути: ни деревень, ни сел, ни нив, ни пажитей. От главного войска отделилось множество мелких летучих отрядов, наполнявших ужасом всю Молдавию.

Наконец татары и казаки подступили к самым Яссам. Им ничего не стоило пробить стены, разрушить предместья и зажечь город в нескольких местах. Крики, смятение, беспорядок наполняли улицы, женщины с отчаянием бросались в пламя, чтобы только не попасть в руки татар. Мужчины защищались слабо, да и силы неприятелей в несколько раз превышали молдавское войско.

– Бежать, бежать! – пронеслось по княжескому дворцу.

В это трудное время, как из-под земли, появился Янкель с предложением своих услуг. Он знал в лесу прекрасное укромное убежище между скал, в ущелье, куда никто не найдет дороги. Выбирать было некогда. Господарь, господарша, Локсандра, Георгица с женою и еще несколько придворных последовали за Янкелем. Искусно лавируя по переулкам и отдаленным площадям, корчмарь привел своих высокопоставленных спутников к подошве скалы и спустился с ними в глубокое ущелье, где им и пришлось пробираться в полутьме, скользить по мокрым камням, спотыкаться о гнилые пни. Ущелье это довело их до небольшой котловины, поросшей столетними буковыми деревьями и спрятанной среди высоких отвесных скал. В котловину вел один только узкий проход, задрапированный густым кустарником; в этот проход можно было пролезать только по одному, и то с некоторым трудом.

Семейство Янкеля приняло гостей, как умело. Проворная шинкарка приготовила скромный ужин; но до него никто не дотронулся, все были слишком взволнованы.

На небе горело громадное зарево пожара, и Василий со слезами на глазах восклицал:

– Яссы, Яссы мои! Что с вами теперь будет?

Локсандра молча следовала за отцом и матерью; она побледнела и похудела, глаза ее горели лихорадочным блеском, губы дрожали. Судорожно сжимая руки, она не решалась заговорить с отцом, а между тем чувствовала, что говорить ей надо и именно теперь, когда еще можно остановить дальнейшее бедствие.

Пан Кутнарский тоже был здесь; пользуясь покровительством Янкеля, он успел проскользнуть в укромное убежище раньше всех других; по его-то совету Янкель и осмелился предложить свои услуги князю и его семейству. Волнение княжны не ускользнуло от зорких глаз поляка; он читал все, что делалось в ее душе, и, взвесив все обстоятельства, решился действовать. С самым подобострастным поклоном он обратился к Локсандре:

– Да не пренебрежет прекрасная княжна советом своего нижайшего слуги, – проговорил он вкрадчиво.

Локсандра недоверчиво подняла на него глаза.

– Одна княжна может спасти всех, – еще вкрадчивее продолжал Кутнарский.

Локсандра молчала; но ее большие черные глаза вопросительно остановились на лице говорившего.

– Княжне стоит только повидать пана Тимоша, и храбрый рыцарь сложит оружие к ее ногам, – полушепотом проговорил пан, пытливо вглядываясь в лицо девушки и желая уловить впечатление, произведенное его словами.

Локсандра вздрогнула и опустила глаза. Поляк подсказал ей ее собственные мысли, в которых она не смела дать себе отчета.

– Я устрою это, – продолжал шептать пан, – если только ее светлость согласна.

Локсандра подняла на него глаза.

– Это ни к чему не приведет, – тоскливо проговорила она. – Если я и увижу его, что я ему скажу? Отец не согласится отдать меня ему, а без этого согласия все мои просьбы не достигнут цели.

– Даю честное слово шляхтича, мы принудим князя изменить свое решение. Княжна может смело обещать это молодому льву; он только ей одной поверит.

Локсандра помолчала несколько секунд; ею, видимо, овладевало внутреннее волнение, в душе боролись любовь и чувство долга, боязнь отцовского гнева, и в то же время широкой волной набегало какое-то непонятное чувство радости при одной мысли, что она может увидать своего рыцаря.

– Я согласна! – прошептала она чуть слышно. Пан Кутнарский отвесил почтительнейший поклон и отошел в сторону.

III

Козни

Тимош печально сидел в своей палатке и задумчиво смотрел на заходившее солнце. Яссы горели уже третий день; трое суток рассылал он послов по городу и окрестностям; но семьи господаря и след простыл. Никто их не видал, никто ничего не мог сказать об них; они бежали, скрылись, куда – неизвестно. Вдруг полы палатки поднялись, показалась голова Янкеля. Тимош тотчас узнал его, хотя корчмарь сильно постарел: рыжеватая бородка его совсем поседела.

– Янкель! – проговорил он, вскакивая и невольно хватаясь за саблю.

– Не беспокойтесь, ясновельможный пан Тимош, – проговорил Янкель, осторожно отступив назад, – я с добрыми вестями, меня прислала к пану сама княжна.

– Локсандра? – воскликнул Тимош и просиял. Он готов был броситься Янкелю на шею и расцеловать его. – Тебя послала Локсандра? Говори, говори скорей, где она? Что с ней?

– Княжна хочет видеть ясновельможного пана.

– Сейчас, сейчас! Я готов! – заторопился Тимош, стягивая пояс и хватаясь за шапку.

– Ясновельможный пан будет терпелив и подождет до ночи, – вкрадчиво заметил Янкель, отвешивая низкий поклон. – Княжна будет ждать пана за городом у скалы в лесочке, я проведу пана.

«А если это ловушка?» – мелькнуло в уме Тимоша. Он недоверчиво посмотрел на Янкеля.

Янкель понял его взгляд и засуетился.

– Ах, ясновельможный пане, как это я забыл! Ведь у меня есть записка от княжны.

– Дурню! – крикнул Тимош. – Что ж ты тут болтаешь целых полчаса, давай скорей записку!..

Янкель вытащил обрывок толстой бумаги с набросанными на нем неясными дрожащими чертами.

«Мне надо тебя видеть, мой рыцарь, – писала Локсандра, – доверься Янкелю, он проведет тебя».

Сомнения Тимоша рассеялись. Повернувшись спиной к корчмарю, он крепко прижал бумажку к груди и спрятал ее в складках кафтана.

– Я буду ждать пана у городского вала, – проговорил Янкель и скрылся.

Тимош чувствовал себя на верху блаженства, он ощущал потребность тотчас же поделиться с кем-нибудь своим счастьем, а с кем же было поделиться, как не с названным братом? И он пошел к Калге.

Калга сидел на ковре, поджавши под себя ноги, и важно диктовал что-то своему секретарю, поместившемуся тут же на корточках у маленькой скамеечки, служившей столом. Длинная кисть то и дело опускалась в коричневатую жидкость и быстро скользила по толстому пергаменту, выводя причудливые знаки и фигуры. Калга заранее сочинял оправдательную грамоту падишаху; он намеревался послать ее прежде, чем прибудут в Константинополь молдавские послы.

Тимошу пришлось обождать, так как его названный брат не любил, чтобы его тревожили во время занятий. Наконец грамота была окончена, скреплена печатью, секретарь собрал все письменные принадлежности, трижды склонился до земли перед своим властелином и тихо удалился из шатра.

– Что скажешь, брат мой? – ласково обратился Калга к Тимошу, протягивая ему руку и с удивлением всматриваясь в его лицо. – Ты точно сейчас вышел из рая; какие гурии приснились тебе?

– Локсандра, Локсандра нашлась! Назначила мне свидание! – с торжествующим видом заявил Тимош.

Калга встрепенулся; он не столько заботился о Локсандре, сколько о ее отце; ему давно грезились несметные сокровища молдавского господаря, до которых нельзя было добраться, не зная, где они спрятаны. По мере того как Тимош рассказывал, лицо татарина становилось все мрачнее и угрюмее.