Страница 10 из 11
Бассейн «Москва» никто бы не уничтожал, гостиницу «Россия» – тоже. На улице Кирова стоял бы «Книжный мир», памятник Дзержинскому на площади Дзержинского не снесли бы – просто рядом с ним стояли бы Ельцин и Сахаров, а рядом с Воровским (на площади Воровского, соседней с площадью Дзержинского) – Аркадий Райкин и Аркадий Северный. «Рабочий и колхозница» стояли бы на ВДНХ. Что касается «Военторга», то… ну, в общем, не ходит трамвай от Москвы до Петушков. Скоро и по Москве ходить не будет. По Лесной уже не ходит. Пять лет назад можно было с «Белорусской» прямиком до памятника Ерофееву на площади Борьбы трамвайчиком доехать. Теперь не доедешь.
Ну ничего, пешком дойдем. Выпьем нашу «Зубровочку». Пять лет назад пили только за Ерофеева, теперь и трамвай на Лесной помянем. Еще через пять помянем и другие маршруты, и другие памятники и здания, а потом помянем и саму Москву. Хотя ее уже давно только поминать и осталось.
Примечание 2010 года.
Написано и опубликовано (в «Экслибрисе»), думается, к 70-летию со дня рождения Ерофеева, т. е. в октябре 2008 года.
Конец примечания.
Балет и метрополитен
К 75-летию В. Ер
Венедикту Ерофееву всего лишь 75 лет. В самом деле – могло бы быть. Юбилей. Пройдет он, судя по всему, довольно тихо. Не то что, например, в 1998 году. Тогда был трэш, угар и даже… ну в общем, лучше не вспоминать. Между прочим, как писал Бродский, я еще и за то люблю всяческие юбилеи и статьи по поводу юбилеев, что есть повод. Ага, выпить, подумали вы. А на самом деле – почитать. Или послушать. Ведь просто так нет же повода. А тут: пишешь про Высоцкого или Аркадия Северного, их же и слушаешь. Пишешь про Ерофеева: значит, снова перечитаешь что-то «из Венички». Просто так ведь не возьмешь. Ну по разным причинам. Читаешь что-нибудь по работе (а при моей работе читать не «по работе» и не удается), потому ничего другого читать не можешь, не успеваешь. Пишешь что-нибудь (даже не «по работе»), а все равно: пишешь ведь, нет сил, времени и возможности читать. И так далее. А тут – слава богу и наконец-то.
Любимый «Веничка».
Я не могу его так называть, вот и беру в кавычки. Но читать-то могу. И цитировать. Помните Высоцкого? «Открою Кодекс на любой странице, и не могу – читаю до конца». Так и здесь, сегодня, сейчас. Взял я одно из изданий Ерофеева – для того, чтобы там что-то конкретное найти, процитировать по делу. Ага, конечно. Открыл, прочел, и пошло-поехало. Совершенно не по делу.
«…У этого пса-мичмана было еще вот какое намерение, поскольку продавать ему было уже нечего – он сумел за одну неделю пропить и ум, и честь, и совесть нашей эпохи, – он имел намерение сторговать за океан две единственные оставшиеся нам национальные жемчужины: наш балет и наш метрополитен. Все уже было приготовлено к сделке, но только вот этот двурушник немножко ошибся в своих клиентах с Манхэттена. Когда с одним из них он спустился в метрополитен, чтоб накинуть нужную цену, – этот бестолковый коммерсант решил, что перед ним – балет…»
Поняли, да? Юмор не в штампах – советских, библейских и пр. Юмор в неожиданности подмены. Ждешь, что автор будет шутить так, а он шутит иначе – тогда и смешно.
Венедикт Ерофеев – мой самый любимый русский писатель. Есенин алкоголик, но писал плохо. Пушкин писал хорошо, но не такой алкоголик. Высоцкий и писал хорошо, и алкоголик, но писал… а я не знаю, в чем обвинить Высоцкого. Не знаю. Просто Ерофеева люблю больше. Еще и за то, что Венедикт Васильевич Ерофеев знал, слушал и ценил Владимира Высоцкого.
А Есенин… Давайте честно, у кого лучшая проза – у Пушкина, у Есенина или у Высоцкого?
В том-то и дело, что все писали классно. Кроме Высоцкого. Вот разве что про дельфинов у Высоцкого интересно, а про девочек – нет. А Есенин, хоть и меньше прожил – и того и другого – все равно сумел написать про «Железный Миргород». Таков же и Лермонтов. Вроде мальчик, убили до тридцати, а проза – совершенна. Значит, Есенин – Лермонтов, в чем я никогда не сомневался. А Высоцкий – ну да, Пушкин.
А Ерофеев – Данте. Или Гомер.
Или Рабле, Вийон, Сервантес, Эдгар По.
Эдгар По умер алкоголиком в канаве.
Из американских – мой любимый писатель. Не потому, что умер алкоголиком в канаве. Тем более, что скорее всего не в канаве, а в дешевом отеле. Просто хорошо писал рифмованные стихи. И великолепную прозу.
Знаете, юбилей – время вспомнить и почитать.
Я вам советую – вспомнить и почитать.
Вспомнить, что Венедикт Васильевич Ерофеев родился 24 октября 1938 года и писал совершенно необъяснимо прекрасную прозу. И стремился в город Петушки. Из Москвы.
А родился… У нас в газете работает девочка, она, оказывается, ходила в школу там, где родился Ерофеев. Ничего не бывает случайно. Планета маленькая. Москва огромная. Яуза впадает в Москву. А я люблю еще и Лихоборку.
Читайте Ерофеева.
Примечание 2016 года.
Написано и опубликовано (в «Экслибрисе»), думается, к 75-летию со дня рождения Ерофеева, т. е. в октябре 2013 года.
Конец примечания.
Под двумя соснами, или Хорошо день начинается
К 75-летию В. Ер. – 2
Надо бы, конечно, ехать вам в Петушки. Есть такой город под Москвой. Точнее, не под Москвой. Потому что город Петушки – город не Московской, а Владимирской области. Так вот, надо ехать в Петушки. По маршруту поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки».
Но некоторым – и я их понимаю – далеко.
Тогда неплохо отправиться на станцию метро «Кунцевская». А оттуда на 610-м или на 612-м автобусе до Новокунцевского кладбища. Или все-таки просто Кунцевского? Не так уж важно. Когда свернете с шоссе на Рябиновую – мимо кладбища не проедете. Вышли вы на остановке, где кладбище. Идете к центральному входу. Оттуда прямо. Мимо двух указателей «Пункт проката» (мимо двух, товарищи). Сворачиваете налево. Там – в третьем ряду могила Ерофеева. Рядом – две сосны. Найти несложно, хотя, конечно, если ехать с юга Москвы, то тоже неблизко. Из Тушина недалеко, но ведь не все же вы живете в Тушине. Из центра тоже, между прочим, недалеко. И все-таки – могила. Кладбище тихое и спокойное, так что вы сможете тихо и спокойно немного убрать саму могилу, положить цветы, лучше искусственные, а то живые очень быстро становятся мусором. Ну, и выпить, конечно. Из горлышка, запрокидывая голову, как пианисты.
Однако и до Кунцева ехать не всем удобно.
Тогда можно отправиться на станцию метро «Новослободская». Или даже «Менделеевская», так ближе. Там ведь как. Идете на трамвайный разъезд, на площадь Борьбы, а тут сразу два памятника. Двум персонажам. Веничке Ерофееву (так зовут героя поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки») и его возлюбленной (девушке «с косой от затылка до попы»).
Героя не стоит все-таки путать с автором.
Почему? Очень просто. Персонаж, даже если списан с автора, отражает автора в какой-то определенный момент. Или период. Или отражает какую-то его, пусть даже и характерную, черту. Но не более. Конечно, читателю проще с персонажем, чем с автором. Ведь персонаж ясен, прост, очевиден, персонаж не меняет своих убеждений и не путается в показаниях. А автор бывает и в плохом настроении, и не всегда здоров, всякое может случиться с автором. Герой же уже готов, вылеплен и отлит. Его ничто не поколеблет. Он не свернет. Не одумается. Не разочарует и не разочаруется. С другой стороны, если по-настоящему нравится герой, многое прощаешь и автору. Если отождествляешь себя с персонажем, многое понимаешь и у автора.
Венедикт Ерофеев для многих – свой. Пусть не в доску, но свой. Для того я и пишу, что неплохо съездить если не в Петушки, то хотя бы к памятникам или на могилу. В Петушках, кстати, в местном Доме культуры есть Музей петуха. Птица такая. Замечательная птица. И вот в Музее петуха есть уголок и Венедикта Ерофеева. Хоть он и не уроженец города Петушки. А все равно – самый знаменитый их земляк. Просто потому что прославил данный населенный пункт. Другое дело, что и Кремль, и Курский вокзал, и Садовое кольцо он тоже прославил. Вы ведь тоже, полагаю, когда идете в Кремль, все равно обязательно попадаете на Курский вокзал. Там сейчас все изменилось до неузнаваемости и, как обычно, в худшую сторону, но сам вокзал остался. Электрички до Петушков исправно ходят. Рядом же – Садовое кольцо. А вы разве можете пересечь Садовое кольцо, ничего не выпив? Не можете, конечно, и никто не может. По-моему, такое в принципе невозможно, невообразимо. Абсурдно, я бы сказал.