Страница 2 из 10
– Мария Семеновна, вы точно с утра таблетку принимали?
– Да я, ты думаешь, упомню, что ли… Может, принимала, а может, нет. Ну, хочешь, давай сейчас приму…
– Давайте. А я вам воды принесу, чтоб запить.
– А может, лучше чаю попьем?
– Нет, спасибо, в другой раз.
– А чего у меня с сердцем-то? Послушала, и не говоришь ничего.
– Да в общем, ничего страшного. Аритмия есть, конечно… Но ничего, терпимо.
– Значит, грыза у меня нет?
– Какого… грыза?
– Ну, как это у вас по-умному называется… Когда нам, гипертоникам, совсем худо бывает. И голову болью грызет, и сердце грызет. В прошлом разе, когда Егоровне так же вот поплохело, сказали, грыз у нее…
– Ах, криз… Да нет, ничего, я думаю, все у вас обойдется. Вы полежите денек-другой, с постели не вставайте. И про таблетки тоже ни в коем случае не забывайте, хорошо?
– Ладно, ладно… А от чаю-то зря отказалась. Он у меня вкусный, с травками. И всякие печенья с мармеладами у меня есть, я в воскресенье до магазина сходила.
– В другой раз, Мария Семеновна. Меня больные ждут.
– Ага, ага… Ты вот что, милая… Ты, когда к Егоровне пойдешь, скажи ей, чтоб ко мне попозже заглянула. Скажи ей, что я, мол, вся прямо насквозь занемогши. Скажи, совсем почти померши. А то мы позавчера с ней повздорили маленько…
– И потому вы ей тоже врача на дом вызвали?
– Ну, а как же… Себе вызвала, и ей тоже. А чего зазря эту телефонную штуковину дважды-то теребить? Ты зайди, зайди к Егоровне, с тебя не убудет!
– Конечно, зайду, если вызвали.
– Ага. И сказать не забудь, что я вся насквозь больная!
– Скажу, Мария Семеновна. До свидания. Выздоравливайте.
– Да ладно, иди уж…
Пустое ведро опять громыхнуло под ногами, пока она копошилась в темных сенцах. На улице по-прежнему моросило, и во дворе дома под этой моросью было как-то особенно неуютно. Мокрая жухлая трава, мокрая крыша завалившегося дровяного сарайчика. Лишь несколько астрочек, рассеянных у покосившегося забора палисадника, стойко таращили влажные цветные головки, словно отделяли себя от фона природного и человеческого увядания. Да, жалко, конечно, бабушку Марию Семеновну. А с другой стороны – что делать? С осенью, как и со старостью, не поспоришь…
Железная калитка во двор Марии Егоровны была задраена напрочь, ни веревочки тут не было, ни другого какого приспособления, чтоб открыть с улицы. Пришлось стучать. Сначала костяшками пальцев, потом кулаком, потом и каблуками ботинок наддать.
– Да слышу, слышу, кто там такое хулиганство развел среди бела дня… Иду, не чуете, что ли? – послышался, наконец, недовольный сипловатый голос с другой стороны.
– Мария Егоровна, это я, врач из поликлиники, я по вызову к вам пришла!
Что-то звякнуло с той стороны калитки, и она со скрипом отворилась, явив удивленное мясистое лицо подружки Марии Семеновны.
– Это по какому такому вызову? Ты, милка, поди, попутала чего?
– Да ничего я не попутала! Это ваша соседка, Мария Семеновна, вам вызов врача организовала. А мне что, я обязана, если вызов поступил…
– Ахти, окаянная! Да кто ж ее просил-то? Хоть бы упредила заранее, что ли… Ты уж извини, милка, мне вроде как и без надобности…
– Что значит, без надобности? Хотите, чтобы я ложный вызов оформила? – плеснулось из нее легкое невольное раздражение, отчего полное лицо старухи вдруг поплыло в испуге.
– Ой, а у меня и впрямь, знаешь, голова сегодня будто шаром опухает… Давление, наверное, подскочило. Кажись, магнитную бурю обещали, а?
– Не знаю. Дайте мне в дом пройти, Мария Егоровна. Мне вас осмотреть надо, запись в карточке сделать.
– Да проходи, проходи, конечно… Только я это… Беспорядок у меня, не обессудь…
Двор у Марии Егоровны был – хозяйству Марии Семеновны не чета. Все чистенько, ухожено, дровяная поленница под крышей аккуратная, хоть картину с нее рисуй. Высокое крыльцо под ногами не скрипнуло, добротные двери будто сами собой отворились.
Ступив в орущую телевизором кухню-прихожую, она усмехнулась понимающе, ткнувшись глазами в причину старухиного смятения. На столе, в окружении тарелок с пирогами-соленьями, нагло хозяйничал объемистый пузатый графинчик с темной жидкостью, наполовину опорожненный. Дух от графинчика шел самый что ни на есть крепко алкогольный, даже носоглотку от него перехватило.
– Та-а-а-к, Мария Егоровна… Опять выпиваем, значит? Давление, говорите, подскочило? Голова шаром опухает?
– Так я это… Я же маленько, чисто для душевного удовольствия да для аппетиту. Это ж не просто так, это настойка лекарственная, с калгановым корнем. Хочешь попробовать?
– Нет уж, спасибо… Да вы хоть понимаете, что с вашей гипертонией вообще спиртного ни грамма нельзя? Как вас лечить, если вы такие удовольствия себе позволяете? Хотите, чтобы на фоне алкоголя инсульт случился? Тем более, организм не молодой, сами должны понимать…
– Да понимаю я, милая, все понимаю! А только как не выпить, коли тоска берет? Вчера дочка со внуками приезжала, картошку всю выкопали, а сегодня у меня тоска…
– Да отчего ж тоска-то? Наоборот, помогли вроде…
– Ой, да ну их… У меня опосля их приезда всегда стряс происходит.
– Стряс? Какой стряс?
– Ну, это когда сильная переживательность на нервной почве душу сотрясает… Да как ты не знаешь-то? Грамотная, а умных слов не знаешь!
– А… Вы, наверное, стресс имеете ввиду…
– Да какая разница? Я ж говорю – они табуном набегут в выходные, а я маюсь потом. Как не выпить от маеты-то?
– Ну, и в чем состоит ваша маета?
– Да как тебе объяснить, и сама не знаю… Вроде и хорошо все, и дом вот подправили, и на огороде все культурно стараются обустроить, а только… Понимаешь, будто уже и не хозяйка я здесь. Будто и не мой это дом, а дача их городская. Они и сами между слов проговаривают – все дача да дача. Чем больше под дачу обустраиваются, тем больше я им мешаю. Ждут, когда я совсем копыта откину. Как тут мыслями не замаешься да от тоски не запьешь?
– А по-моему, вы все это себе напридумывали. Знаю я вашу дочь, и внуков ваших знаю, вместе в школе учились. Вполне нормальные ребята.
– Да кто ж спорит, милая? Конечно, нормальные. А только я им больше не нужна, им участок мой нужен. Я ж вижу, как они планы всякие рисуют, новый дом строить хотят. И глаз от охоты горит, и меня пока девать некуда. Ай, да что там говорить… Знаешь, я иногда Семеновне-то завидую. Живет в своей хибаре, и никто на нее не зарится, и смерти невольно не ждет. Когда захочет, тогда и помрет Семеновна-то. Ее воля. А я…
Всхлипнув, старуха сотряслась крупным тяжелым туловом, прикрыла ладонью лицо. Потом, вдруг опомнившись, подняла на нее влажные, размытые хмелем глаза, спросила быстро:
– А чего это тебя вдруг Семеновна вызвала? Поплохело ей, что ль?
– Да. Давление подскочило. Она вчера весь день на огороде провела, картошку копала. Одна, без помощи. Так что неизвестно еще, кто из вас должен кому завидовать. Кстати, она просила вас к ней зайти.
– Ой! Так чего ж это я… Тогда я побегла к ней, что ль?
– Как это – побегла? Дайте я вам хоть давление померяю!
– Да леший с ним, не надо! Ты запиши там в своих бумажках, как у вас полагается, чтобы порядок соблюсти, а я уж побегу, ладно? Жалко мне Семеновну-то, одна совсем…
На улицу они вышли вместе. Переваливаясь с боку на бок, Егоровна заковыляла тяжелой утицей через дорогу, забыв от торопливости попрощаться. Ей же предстоял долгий путь – через переулок на другую улицу, до самого ее конца, к новому адресату. По дождю, по хляби, мимо серых мокрых заборов. С грустными мыслями в обнимку.
Нет, и в самом деле, неужели оно того стоило – семь лет зубрежки, стараний, бессонных ночей, обмороков в анатомичке? А вспомнить хотя бы ту одержимость, которая обуяла и ее, и маму с папой относительно поступления после школы именно в медицинский? Казалось тогда, вся жизнь на этом сошлась. Почему? Что за гордыня местного сельского разлива ими тогда захороводила? Наверное, само по себе слово «врач» поманило – захотелось приобщиться к «высокому». Мы, мол, простые люди, а дочка у нас не абы как, с высшим медицинским образованием жить будет. Как на долгие семь лет впряглись в это сильно платное медицинское, так до сих пор не могут опомниться. Зато шею в гордыне тянут – выучили, мол, не отступились…