Страница 204 из 257
На чем держится их идеология? Да ни на чем, кроме эгоизма, чистогана и ненависти к исторической России. Может ли на этом долго продержаться государство с огромными запасами культурного и духовного богатства, то есть может ли оно держаться на самоотрицании? Нет, не может. Большевики в 1917-м поняли это быстрее, чем либералы в 1991-м. Наши либералы, быстро переродившиеся в радикалов, попали сейчас в ловушку: и без исторической России им не продержаться, и национальную Россию позволять опасно. Они бы хотели разделить ее, историческую и национальную, но это тем более невозможно.
Десять лет ельцинская власть и слышать не хотела о Союзе писателей России. Вы знаете, что из всех творческих союзов сохранили свою структуру и работоспособность лишь два - Союз художников и Союз писателей России? Ничего, кроме ругани и проклятий, десять лет от власти и ее трубадуров мы не слышали. «Экстремисты», «шовинисты», «фашисты» и т.д. Но вот в минувшем ноябре писательский съезд - и поздравления от Патриарха, от Думы, Совета Федерации и многих губернаторов, присутствие на съезде вице-премьера правительства. Значит, выдержали осаду, подняли свою подвижническую деятельность во спасение России на ту высоту, что, люби не люби, а надо замечать. И «демократической» прессе пришлось прибежать на это событие. Теперь, надо надеяться, нам будет хоть сколько-то легче. Но дело не только в облегчении, а, что гораздо важнее, в признании организации, которая ни в чем не уступила - ни в правде своей, ни в наклоне писательского пера.
А совсем недавно, в конце января, мы провели выездной пленум в поддержку нашей армии. В Гудермесе провели, в Чечне, без всякого преувеличения можно сказать - в боевой обстановке. Ведь это не на канарские пляжи теплой компанией сгонять для подъема собственного духа! Тоже пришлось сквозь зубы давать информацию об этом, хотя бы в три строки: и чего, мол, не сидится дома, чего наползают на законное изображение порядочного интеллигентного общества?
В. К.: Конечно, о телевидении нынешнем нельзя говорить без гнева - так многое в нем возмущает. Предвыборные месяцы «обогатили» этот беспредел новыми чудовищными изысками Доренко, Сванидзе и прочих мастеров оболванивания людей. И ведь горько прав Феликс Феодосьевич Кузнецов, директор Института мировой литературы имени А. М. Горького, от которого я недавно услышал: для многих телевидение заменяет ныне церковь. Неадекватная замена, но, увы, факт есть факт...
В. Р.: Происхождение всех этих доренок и сванидзе простое, даже примитивное. Они не могли не явиться. Эти экземпляры легче поддались дрессировке, потому они перед нами, но могли быть другие того же густопсового таланта. Есть хозяин, есть украденная у нас страна, поделенная между несколькими кланами, и есть вывернутый наизнанку закон: вор и разбойник тот, кто вздыхает о справедливости. Едва вздохнет он где-нибудь в Норильске или Выборге, едва приснится ему утраченное сильное и самостоятельное царство-государство в окружении собственных духовных и материальных ценностей - тотчас неистовое: держи вора!
Но наблюдательный зритель видит: неспокойны, трусливы они, идеологи и охранники изнаночного порядка. Накануне думских выборов вцепились в горло друг другу, опасаясь, как бы другой клан не оказался в обмане изобретательней и не набрал больше голосов. Закончились выборы, принесли, на первый взгляд, победные результаты - и на другой же день снова наглость по адресу патриотического лагеря. Но стоило Путину некоторыми своими действиями загадать загадку - страх в глазах, сбивчивость в речах, испуганные оглядки через плечо: диктатура, диктатура!
Нет, они не чувствуют себя хозяевами. Почти все пере -вернули вверх тормашками, оболгали, изгадили, расхватали, а уверенности в безнаказанности нет. Чует кошка, чье мясо съела. И боятся они не бунта. Но Россия - такая почва, такой климат, что и в сверхтерпеливом народе выращивает она возмездие в виде, выражаясь думским языком, делегированной наверх сильной личности. Ведь посмотрите: сделать из Сталина чудовище не удалось. Его оправдание в народе достигло, как мне кажется, чрезмерной святости. И не удалось, несмотря на все старания либералов, обелить ни Троцкого, ни Бухарина, его противников в продвижении к неограниченной власти. Это о чем-то говорит.
Что касается того, будто телевидение ныне заменяет в некотором роде церковь, не могу с этим вполне согласиться. Если говорить о массовой отданности телевизору, которая достойна других, более чистых врат, - да, это так. Но и в этом случае я уверен: если даже от телевизора заметно не отбывает, в церковь все равно заметно прибывает. А уж где святость и где срамота, люди разберутся.
В. К.: Мы говорим с вами, Валентин Григорьевич, на рубеже двух веков и даже тысячелетий. Наступил последний год XX столетия. Совсем немного времени пройдет - и XX век со всем, что в нем происходило, со всеми личностями, которые жили и действовали в нем, сразу как бы отодвинется куда-то за горизонт, обретет новый исторический статус. Леонид Максимович Леонов, которого вы хорошо знали и с кем не раз посчастливилось разговаривать мне, Василий Макарович Шукшин, который был нашим современником, Николай Рубцов, Александр Вампилов, Георгий Свиридов, Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Максим Горький - все это будет уже прошлый XX век. А девятнадцатый, где Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский, Толстой и Чехов, - уже век позапрошлый, как сегодня пока для нас XVIII столетие - с Фонвизиным, Сумароковым и Державиным. Что-то происходит в нашем сознании вместе с такой сдвижкой? Вообще, что вы испытываете в душе при этой, как ни говорите, несущей в себе нечто мистическое смене веков и тысячелетий, пусть и есть некая условность в самом определении времени?
В. Р.: Но эта условность давно как бы материализовалась, приобрела определенные очертания, ступенчатое восхождение, музыкальный ритм, рабочую загрузку. Мы воочию видим время в окружающем нас мире, в нашем сознании летоисчисление от Рождества Христова имеет и другое направление, другой смысл, нежели прежнее и устаревшее - от сотворения мира. Но сам переход из тысячелетия в тысячелетие есть мистический акт. Меняется вся платформа, вся опорность бытия. Жизнь остается все в том же текущем продолжении, но уже на другой высоте, под другим космическим дыханием. И нас не просто вдвинут туда, как скарб, чтобы везти дальше, - так и кажется, что под особыми лучами осмотрят все наше нутро, приплюсуют к той или другой сумме, пометят, как быть с нами дальше.
Конец обыденного, рядового счета совпадает еще и с полным крахом цивилизации. В этом тоже есть что-то мистическое, предостерегающее: приехали, так жить нельзя. Человек и сам сознает, что история человечества кончилась, потому что история есть осмысленное и поступательное движение, движение от худшего к лучшему. А мы погубили и извратили все, из чего могло бы браться улучшение. Начинается дикий и бесконтрольный постисторический период. И «юбилей» дается нам как предостережение, как последняя возможность выбора разумной жизни.
Но, если даже не задумываться об этом (нет сомнения, что человек постарается не задуматься, чтобы не портить себе настроение), все равно ощущение величия свершающегося события, другой высоты и другого неба над головой не должно никого миновать. Мы, может быть, и случайные, но счастливые избранники этого события, единственные из многих поколений людей, укладывающихся в тысячелетие.
И это нужно пережить внутренне, этим нужно исполниться со столь же возвышающим чувством. Ну не звери же мы в самом деле, чтобы, уснув в одном тысячелетии, как ни в чем не бывало через несколько часов проснуться в другом - и с обычной скукой взглянуть в окно?!
В. К.: А будет место литературе в XXI веке? Уже сейчас для многих интернет полностью заменил книгу, а звание писателя, некогда почетное и особо уважаемое, кажется, перестает таким быть. Ведь все знали Валентина Распутина, Василия Белова, Юрия Бондарева. А кого из писателей новых поколений знает теперь каждый в стране?