Страница 18 из 25
На следующий день мы оставались в Табарии. Ко мне прислали двух опытных стрелков из лука и пять тяжелых луков, из которых можно было пробить не очень толстую броню. Я сразу же организовал проверку всех своих конников и отобрал из них еще трех, показавших сравнительно неплохие результаты. Выяснилось, что стрелков мне передали на постоянной основе. Так мой отряд увеличился до двадцати двух человек, если не считать меня. Своим заместителем по-прежнему оставил Мухаммада. Он уже свыкся с этой ролью, да и солдаты негласно признали его своим начальником. По-моему, те восемьдесят дирхемов придали ему дополнительный авторитет.
Попросил Абу Сахата заказать мне учебник арабского языка, так как не знал, где можно купить такой учебник. Но у него везде знакомые, и мне уже к вечеру принесли рукопись, по которой учат детей в школе. Абу Сахат показал, как читаются буквы, и я стал читать каждый день по несколько страниц. В учебнике было слишком мало слов, поэтому через несколько дней я попросил купить мне еще и Коран. Абу Сахат очень удивился, спросил меня, не собираюсь ли стать мусульманином. Но я ответил, что просто хочу хоть немного понять учение Мухаммада и заодно узнать еще много слов. Тем более что в Коране все слова написаны наверняка без ошибок. Через несколько дней в Дамаске он принес мне новенькую, скромно оформленную рукопись Корана. В рукописи не было изящно написанных букв, всяких картушей на полях. Вся она была написана черными чернилами, без разноцветных излишеств. Но это был полный канонический текст. Заодно принес потрепанный сборник стихов. Вручил осторожно, сказал, что это подарок от него, но просил никому не показывать, так как многие осуждают эти стихи. За рукопись Корана и за учебник я расплачивался сам. Когда через несколько дней открыл сборник, то, к своему удивлению, обнаружил, что это рубаи[72] Омара Хайяма[73]. Я слышал раньше это имя, но ни в Твери, ни в Израиле мне не приходилось сталкиваться с переводами его поэзии. И вот теперь я вечерами иногда мог пытаться прочитать и прочувствовать эти мудрые строки, переведенные с фарси на арабский язык.
Но все это было потом. А пока я солдат принца ал-Муаззама. А быть его солдатом не просто. Нам постоянно давались поручения. И по дороге в Дамаск, и позднее, когда он двинул армию в сторону побережья, где солдаты его двоюродного брата, правителя Халеба ал-Захира потерпели поражение. Уже через два дня после начала движения войск стало известно, что войска триполийского графа Боэмунда поспешно отходят от осаждаемой крепости ассасинов. Мне пришлось с сопровождающим меня отрядом ездить и в Халеб, и к брату принца в далекую ал-Джазиру[74]. Даже в Каире пришлось снова побывать. Почему-то принц предпочитал доверять свои послания мне.
Уже в середине тысяча двести пятнадцатого года я свободно говорил по-арабски и более или менее свободно читал. Начал изучать латынь и французский язык. Этого от меня настоятельно потребовал принц. С маркизом Монтебелло я не встретился до тысяча двести двадцать восьмого года, а деньги он переслал мне в тысяча двести восемнадцатом году в Лидду[75]. Поэтому принц после очередной удачной поездки подарил мне летом тысяча двести пятнадцатого года пятьсот динаров. На эти деньги я купил в Дамаске домик с садиком и средних лет рабыню с труднопроизносимым именем, которое я быстро заменил на удобное мне имя Мария. Мария убиралась по дому и готовила еду в те редкие дни, когда мне удавалось быть дома. В конце лета тысяча двести пятнадцатого года принц отправил младшего брата и Абу Сахата к брату на север, так как тот просил помощи в войне с эмиром Менгли[76], восставшим против установившегося порядка. С братом и Абу Сахатом принц направил корпус солдат, где-то около тысячи конников. Естественно, что я с моим отрядом, разросшимся до полусотни, тоже сопровождал Абу Сахата. Экспедиция была непродолжительной, так как объединенные силы Айюбидов и вассальных эмиров Северной Сирии и Джазиры значительно превосходили силы восставших. Уже в конце сентября мы покончили с восстанием.
На базаре в Диарбакире[77] я стал случайным свидетелем продажи рабынь, захваченных на севере. Мое внимание привлекла молодая, совсем молодая гречанка, вероятно захваченная в одном из городов Западной Турции. Она стояла без головного покрова. Светловолосая, невысокого роста, она с ужасом смотрела широко раскрытыми голубыми глазами на торговавшихся за нее двух стариков. Хозяин непрерывно подбадривал стариков, напоминая, что у него никогда не было такой красавицы, что девушка еще не была с мужчиной. Несколько минут наблюдал за этим торгом. Уже давали за девушку пятьсот дирхемов. Продавец готовился объявить окончание торга, когда я неожиданно даже для себя заявил, что плачу тридцать пять динаров. Сумма запредельная для этого базара. Старики отошли в сторонку, приглядываться к следующей рабыне. А хозяин радостно объявил окончание торга по гречанке. Я не знал, что мне делать с этой почти девочкой. Ведь меня постоянно ожидали дела в армии. И ее нельзя просто отпустить на волю. Куда она пойдет? Все равно пропадет или попадет в новое рабство. Привел ее к Абу Сахату и, как всегда, попросил совета. Учитель пообещал, что присмотрит за Зоей, так звали девушку, привезет ее в Дамаск и поселит среди своих женщин. Кстати, он одобрил мой выбор, хотя удивился цене, которую я заплатил за Зою.
Впоследствии, когда снова оказался в Дамаске, я забрал ее у Абу Сахата и поселил в своем домике. Зоя быстро привыкла к новому дому, перестала бояться меня и не забивалась в угол, когда я неожиданно оказывался дома. Не обращал на нее внимания, даже когда был в Дамаске продолжительное время. Для меня тогда продолжительное время это было три-четыре дня. Обычно бывал в отъезде одну-две недели. Бегает по дому малолетка, напевает какие-то свои песни. Слава богу, что меня это почти не касается.
Так прошло с полгода. Но однажды Мария заметила, что если мне не нравится Зоя, то, может быть, ее выдать за кого-нибудь замуж? Ей скоро будет семнадцать, не оставаться же ей старой девой. Меня это поразило, я никогда не смотрел на Зою как на женщину. Но она, вероятно, действительно уже не ребенок. А тут еще масла в огонь подлил Абу Сахат. Он однажды ужинал у меня, за столом с нами сидела и Зоя. Абу Сахат внимательно посмотрел на Зою и спросил:
– Что, у вас ничего не получается с ребенком?
Я не понял, а Зоя вспыхнула и убежала из комнаты.
– Учитель, ты о чем?
– Я о вас с Зоей. Я смотрю, она до сих пор не беременна.
– Учитель, что ты. Она еще совсем девочка.
– Почему девочка? Она уже взрослая. Разве вы не спите вместе? А зачем ты ее тогда купил?
– Мне стало жалко ее на базаре.
– А остальных продаваемых тебе не было жалко?
Я смотрел на Абу Сахата и ничего не мог ответить. Действительно, какая роль у Зои в моем доме?
– Мария говорит, что ее нужно выдать замуж. Но где найти ей мужа?
– Ты действительно ничего не понимаешь или притворяешься? Иди посмотри, как там Мария готовит чай, и пришли Зою ко мне. Я сам с ней поговорю.
Когда я вернулся, они уже молчали. Раскрасневшаяся Зоя не поднимала глаз, а потом снова выскочила из комнаты. Этой же ночью она пришла и легла в мою постель. А уже через месяц уверенно распоряжалась Марией, чувствуя себя почти хозяйкой в доме.
Мы с писарем составили бумагу, по которой в случае моей смерти или продолжительного, более года отсутствия домик должен был перейти в собственность Зои. Эту бумагу, заверенную местным кади, я приказал ей бережно хранить. Больше я для нее ничего не мог сделать. Просто не знал, куда еще меня может забросить судьба.
Кстати, лето тысяча двести шестнадцатого года прошло спокойно, даже количество поездок резко снизилось. Начал привыкать к семейной жизни, стараясь не оставлять надолго беременную Зою. Но после смерти правителя Халеба ал-Захира в октябре тысяча двести шестнадцатого года все резко изменилось. Угрозы династии Айюбидов возрастали со всех сторон. С востока все ближе придвигались армии великого султана хорезмшаха Мухаммада[78]. Сельджукский правитель Кейкавус бин Кейхосров[79] воспользовался неурядицами в Халебе, где за престол конфликтовали младший сын ал-Захира ал-Азиз[80] и старший сын ал-Салих Ахмад. Из Европы приходили все более грозные вести о подготовке франков к новому походу.
72
Рубаи. Четверостишие; форма лирической поэзии, распространенная на Ближнем и Среднем Востоке. Омар Хайям – наиболее известный автор рубаи.
73
Омар Хайям. Гийяс ал-дин Абу-л-Фатх Омар ибн Ибрахим ал-Хайям Нишапури (1048 – 1131). Персидский философ, математик, астроном и поэт.
74
Ал-Джазира (араб. остров). Гигантская территория между Тигром и Евфратом в Месопотамии, на севере Ирака.
75
Лидда. Город в Палестине, временами принадлежал Ибелинам. Первое название Лудд (первая столица арабской Палестины). Сейчас Лод в Израиле.
76
Эмир Менгли. После смерти в 1210 г. Ильдегезида Абу Бакра, при правлении его брата Узбега, эмир Менгли завладел Хамаданом, Исфаханом и Реем. Вел себя как независимый правитель. Его войска были разбиты коалицией правителей Фарса, халифа ал-Насира, Айюбидов и других эмиров.
77
Диарбакир. Город и район на юго-востоке Турции, на реке Тигр. До 1915 г. был населен армянами. В описываемое время принадлежал Айюбидам.
78
Хорезмшах Мухаммад. Ала ал-дин Мухаммад II. Сын хорезмшаха Текеша. Правил с 1200 по 1220 г. При нем власть империи хорезмшахов распространялась на Хорезм, Мавераннахр, Туркменистан, Афганистан, Иран, Хорасан, Азербайджан, Южный Казахстан, часть Северной Индии. Разгромлен монголами. Умер на острове в Каспийском море.
79
Кейкавус бин Кейхосров. Кейкавус I бин Кейхосров I – султан Рума в 1211 – 1219 гг. Пытался присоединить земли Айюбидов. Умер в 1219 г. от туберкулеза легких.
80
Ал-Азиз. Айюбид, младший сын эмира Халеба ал-Захира. Правил Халебом с 1216 по 1236 г.