Страница 15 из 32
Семка молчал или, косясь на плотогона, выходил курить.
— Дедушка, — спросил Лешка крестьянина. — А те мальчики, которые нашли лапти, были пионерами?
— Какие лапти?
— Ну, в каких корову выводили воры из хлева…
— А… те… Пастушки… Хорошее дело сделали… Деньги у бандита забрали и человеку корову купили. Слава богу, тихо стало в деревне.
— А они пионеры? — повторил свой вопрос Лешка.
— Паперы? Были, возможно, какие-нибудь и бумаги. В газете даже об этом писали.
— Эх, дедуля, не о том вас спрашивают, — улыбнулся плотогон. — Носят ли те мальчики красные галстуки?
— Нет, не видел. Одеты, как все дети, а галстуки чтоб носили, врать не буду, не видел.
— Ну, они стоят того, чтоб носить галстук, — подмигнул плотогон Лешке и вышел из палаты.
— Пойду и я покурю, — сказал старик и вышел следом за плотогоном.
Лешка остался один. За открытым окном в саду перекликались птицы. Разговаривали больные. Лешка подумал, что сейчас Янка с младшим братом Алесем пасет в яру Маргариту. Может, как раз в том месте, где спрятан наган. Вот если б найти его. Лешка спрятал бы оружие на чердаке: пускай бы после этого какой-нибудь бандит сунулся. Можно даже и не брать себе наган: немного поиграть с ним, а потом закопать в землю, чтоб никто никогда не нашел. А как вырастет, откопает и будет воевать с бандитами, как Юркин отец…
К кровати тихо подошел Юрка. Лешка не сразу заметил его.
— Папе сегодня хуже… — услышал Лешка голос друга.
И улетели за окно все мысли. Рядом сидел друг, отца которого прострелили из нагана бандиты. Из того, может быть, нагана, который спрятали тогда у яра Тимка с кем-то. Не иначе как из того. Ночью Тимка вместе с тем, неизвестным, придут, возьмут наган и пойдут сверлить чей-нибудь хлев, чтоб через стену вывести корову, а если им кто помешает — опять будут стрелять.
Лешка наклоняется к другу:
— Юра, я тебе открою сейчас большую тайну. Юрку не интересует сейчас никакая тайна. Его волнует одно: перенесет ли, как сказали врачи, отец кризис.
— Я так люблю отца! Я так хочу, чтоб он жил! Он такой хороший и смелый.
Лешка молчит. Он не знает, чем утешить Юрку. Его тайна сегодня не имеет никакого смысла. Зачем Юрке тот наган, если жизнь отца на волоске.
— Мама всю ночь пробыла в больнице. И сейчас там. Я приносил ей поесть… Она не уйдет, пока не пройдет кризис.
— А что такое кризис? — спрашивает Лешка.
— Не знаю, — грустно отвечает Юрка, — но это что-то такое, после чего либо выживают, либо… умирают.
— Так пулю же вынули!
— Вынули, но она сделала свое…
— О, пионер к нам пришел. Очень приятно, — послышался голос плотогона. — Познакомимся: меня зовут Константин Андреевич. Но это очень долго выговаривать. Называйте меня просто дядя Костя. Братика пришел проведать?
— Друга… и отца.
— И отец тут? Кто же он?
— Вишняков.
— Это тот, которого бандиты ранили?
— Да…
— Мужественный человек твой отец. Когда разрешат, зайду в палату и пожму ему руку. Все больные с удовольствием пожмут ему руку, кроме некоторых, — плотогон повернулся в сторону кровати Семки, но того не было. — И сын молодец. Пионер! Чтобы быть пионером в наше время, нужно мужество! Сегодня вас, пионеров, еще мало. Придет время, будут миллионы. Ты еще не пионер? — спросил дядя Костя Лешку.
— Нет еще, — ответил Лешка.
— Родители не разрешают?
— Не спрашивал еще.
— А где отец работает?
— На стройке.
— Разрешит. — Плотогон сел на кровати и продолжал: — Я, мальчики мои, по Двине не только бревна сплавлял. До революции мы листовки большевистские, оружие для рабочих на плотах перевозили. Теперь это не секрет. А раньше за это на каторгу отправляли, в Сибирь.
— А теперь вы тоже сплавляете лес в море? — спросил Юра.
— И теперь. Бываю в Риге. Обидно. Там буржуи задушили Советскую власть. Но ничего. Живут там люди, которые припрятали и листовки, и оружие. И пионеры там есть. Только красные галстуки открыто не носят. Придет время… И Рига, Вильнюс, Таллин будут красными…
Интересный разговор прервала Тамара. Ее привела медсестра.
— Леш, к тебе пришла барышня. Цветы принесла, — сказала медицинская сестра.
Лешку как кипятком обдало. «Барышня». Хоть под одеяло прячься от такого сраму.
У Тамары в руках был небольшой букетик роз и красивая корзинка с яблоками. И сама она была красная, как та роза, от ходьбы по жаре.
— Добрый день, Леша, — просто поздоровалась она с мальчиком, потом со всеми, кто был в палате. — Я услышала разговор папы с тетей Зиной. Папа сказал: «Леша сломал ребро и лежит в больнице». Это очень больно? Правда? Я попросила у мамы разрешения навестить тебя. Мама запретила. А когда папа с мамой легли после обеда отдыхать, тетя Зина дала мне цветы и яблоки и сказала: «Иди и быстренько возвращайся. Леша хороший мальчик».
Тамара говорила так быстро, будто боялась, что не успеет все сказать.
— А это твой друг, Леша? Как его зовут?
— Юра, — буркнул Лешка.
— Красивое имя. Леша тоже красивое имя. Алексей. А ты, Юра, живешь на нашей улице?
— Нет, на Стеклова…
— Это рядом с Кленником. Так нам по пути. Пойдем вместе. Мне надо торопиться, скоро придет учительница музыки. Ты, Леша, поправляйся. Я теперь буду навещать тебя. Идем, Юра…
«Хорошо, что Юра пошел с ней, а то бы еще тараторила тут «барышня», — обрадовался Лешка. Ему было и приятно видеть Тамару, и как-то стыдно: «барышня».
— Хорошая девочка, — сказал плотогон.
У Лешки отлегло от сердца. Теперь ему было уже жалко, что она ушла так быстро.
Неожиданно в палате появился Тимка. Лешка укрылся с головой одеялом и притих. Ему показалось, что Тимка уже догадался о его намерении — рассказать другу историю с наганом.
А Тимка не обратил на него никакого внимания. Он подошел к кровати, на которой лежал Семка:
— Дрыхнешь, сыбака?
Семка захохотал, обрадованный таким приветствием:
— А что делать. Нога. На одной не поскачешь…
Лешка вспомнил тот вечер в яру, и догадка пришла неожиданно: «Это же они были тогда вместе. Бандиты». Только теперь Лешка их не боялся. За окном люди, среди них — плотогон. Он утихомирил бы и Тимку и Семку. Из-под одеяла Лешка начал наблюдать за дружками. Тимка сел на табурет. Широкие его плечи и красная от загара бычья шея вздрагивали время от времени. Оба смеялись и были довольны встречей.
— Лежишь, как фон-барон: кровать мягкая, чистая простынь. Даже две. Зачем тебе две простыни? Сверни мне одну…
— Сестра спохватится. А тут еще плотогон, собака, может неожиданно зайти. Ну, — Семка выругался, — я еще с ним расквитаюсь. Сойдутся когда-нибудь наши с ним стежки-дорожки.
— Да к черту эту простыню, — махнул рукой Тимка. — Тут дело наклевывается…
Семка толкнул в колено Тимку и кивнул головой в сторону Лешкиной кровати, стоявшей в углу возле окна.
Тимка оглянулся:
— Там же никого нет.
— Пацан… — И тише добавил: — К нему приходит в красном галстуке сынок легавого, которого ты… Собака, ожил…
— Он тут?..
— Ты принес мне хоть каплю? — перебил его Семка.
— Есть… — похлопал Тимка по оттопыренному карману. — И закусь…
— Пошли в сад.
Семка прихватил с тумбочки стакан и, взглянув на Лешкину кровать, вышел. Тимка подался за ним.
Только они вышли — сестра ввела в палату Янку.
— Братик твой молочка тебе принес. Не бойся, мальчик, — ласково подтолкнула сестра Янку.
Янка, мягко ступая босыми ногами, подошел к кровати.
Лешка обрадовался тому, что пришел брат, но еще больше, что он не встретился с Тимкой.
Тимка, увидев Янку, конечно, спросил бы, к кому он пришел. И его бы удивило: почему Лешка прячется от него под одеяло и откуда он знает сына работника уголовного розыска.
— На, Леша, пей, — сказал Янка, протянув брату бутылку с молоком, заткнутую бумажной пробкой. — И хлеб… Бутылку мама приказала принести домой.