Страница 14 из 28
– Точно, сумасшедший.
– Да нет же! Это именно человеческое отношение к труду. Я подозреваю, что в этой потребности одушевлять любую работу и лежат истоки искусства. Древний гончар, изготовляя одни и те же горшки, специально их украшал − для собственного развлечения. Это и покупателям нравилось. И постепенно превратилось в живопись и скульптуру.
– Сомнительно. Древняя наскальная живопись не имела прикладного характера. Все-таки искусство это самовыражение.
– Ну, почему? Ремесло тоже может достичь уровня искусства.
– Ладно, это отдельная тема.
– Но ты меня удивляешь. И где ты набрался такого негатива? На стройках коммунизма, что ли?
– Да нет, Бог миловал. Но шабашить приходилось. На лесосплаве. Бревна ворочал, в верховьях Камы. Там задача простая: зачистить реку от застрявшей на берегах древесины. Идешь себе с багром вдоль воды и стаскиваешь бревна в реку. Работа здоровая, на свежем воздухе. Для крепкого мужика − лагерь труда и отдыха. Я туда ради этого и поехал.
– Ну и как, поздоровел?
– Само собой. Конечно, были и неприятные моменты. Особенно когда какой-нибудь болотистый затон выпадало разбирать, восьмиметровые чушки на руках выносить. Ну, еще комарье и оводы доставали. И жратва была однообразная. А так нормально − и подзаработал, и фигуру поправил. Кстати, был там у нас один чудик, из какого-то НИИ. Привез с собой учебник Фихтенгольца. Пытался совместить умственный труд с физическим. Математический анализ с раскряжевкой топляка.
– И как, получилось?
– Ну, народ, конечно, повеселил. Хорошо, что бревном не придавило. Нет, это нереально. Если идет серьезная работа, размышлять о постороннем невозможно. Какой там Юлий Цезарь! Посмотрел бы я на него на лесоповале. Или когда бетон идет.
– Значит, получил удовольствие от физического труда?
– Ну, это если поехать на месяц-другой, для развлечения. А всю жизнь этим заниматься − упаси Бог! Там население сапог весь год не снимает. И в огородах у них, кроме лука и картошки, ничего не растет. Зимой снег по пояс, весной и осенью грязь непролазная, летом гнусь заедает. А главное развлечение − пьянство.
– А ведь я тоже бывал на северах. Правда, у меня сложилось другое впечатление. Собрались как-то пять человек, и рванули в город Мирный, за длинным рублем…
– Алмазы добывать?
– Ты что! Это режимный объект. Туда нужен специальный допуск, шабашников не берут. Алмазы добывают в карьерах и шахтах, в тех самых кимберлитовых трубках. Ковыряют руду экскаваторами и отвозят на комбинат для переработки. Весь город эти алмазы обслуживает. Работают в основном завербованные, по многу лет зарабатывают деньги и стаж. Те, кто выдерживает, конечно. Там даже природа тоскливая. Буро-зеленая тундра, а из нее торчат чахлые елки, вкривь и вкось. А зимой вообще сурово. Как они сами говорят, у них холодно девять месяцев в году, а остальные три месяца − очень холодно.
– А летом, я слышал, бывает и тридцать градусов жары.
– А это еще хуже. Безветрие, влажная духота. Из тундры поднимаются тучи кровососущей твари. И тогда в самое пекло приходится надевать плотную одежду. И все равно заедают, особенно мелкая мошка. Эта мразь пролезает в любые щели. Так что местное население не чает дождаться похолодания…
– Значит, зимой ждут тепла, а летом холода?
– Выходит, так. Кстати, там однажды с вечера подул северный ветер, так наутро в воздухе снежинки летали. В середине лета. То ли прежняя зима не закончилась, то ли новая началась. Сезон короткий, поэтому там в летние месяцы рабочие руки нарасхват. Мы тоже легко нашли работу. Просто пошли по улице, заходя в разные конторы, и буквально за пару часов подобрали объект по деньгам и по силам. С нами тут же оформили договор и разместили в полуразрушенном здании бывшей школы. Полов в ней уже не было, но комнату с невыбитыми стеклами найти удалось. Там даже функционировала электропроводка, и мы заваривали чай огромным кипятильником, в трехлитровой банке. Завтракали и ужинали у себя, консервами, с хлебом, маслом и повидлом, а обедали в столовой.
– А чем занимались?
– Взялись за капитальный ремонт двухэтажного здания комбината бытового обслуживания, С утеплением, внутренней и внешней отделкой и художественным оформлением салона. Конечно, по ходу дела приходилось решать много разных вопросов, в основном из-за дефицита материалов. А времени было в обрез − по договору нужно было сдать объект «под ключ» в установленный срок.
– Аккорд?
– Он самый. А премия за это чуть ли не в размер основной оплаты. Так что было за что бороться. Расписали этапы работ по датам и старались выполнять план-график. Каждый вечер, за ужином, проводили совещания, обсуждали дела на следующий день. Старались разрешить проблемы, предусмотреть и устранить препятствия…
– Brainstorm на шабашке?
– Да, это было совмещение умственного и физического труда. Сложнее всего было оценить реальную трудоемкость работ, и мы все время находились в цейтноте.
– А как распределяли работы?
– Как правило, кто-то сам вызывался. Кто имел какой-то опыт или хотя бы представление. Я, например, сразу взялся за отделку, цветовое оформление и окраску служебных помещений. Учитывая женский контингент персонала, подобрал нежные розово-голубые тона. В других случаях задания давал бригадир. Но если на каком-то участке возникала заминка, мы сами старались подключаться. А бригадир вообще редко бывал на объекте…
– Интересно! А он чем занимался?
– Обеспечивал фронт работ. В основном лазил по местным товарным складам, искал нужные стройматериалы и инвентарь, добивался от заказчика их получения, обеспечивал доставку.
– Выходит, из пяти человек работали только четыре?
– Фактически, да. Мало того, мы ему за это выплатили дополнительную премию. Кроме того, по ходу дела, он сумел решить несколько нетривиальных задач. Например, одним из пунктов сметы было устройство электропитания для профессиональных швейных машин. Проводку мы проложили, трехфазную, а силовой шкаф, не имея квалификации, подсоединить не решились. Тогда он нашел профессионального электрика, который сделал все как положено.
– Субподряд?
– Ну да, заплатили из своего кармана, зато обошлись без задержки. И еще был случай. Когда нужно было обрабатывать пиломатериалы, бригадир буквально за пару дней, не отвлекая нас от работы, соорудил станок с циркулярной пилой.
– Да ну? Трудно представить.
– Да, это был высший пилотаж. Нашел на какой-то свалке старый, но работоспособный электромотор, изготовил прочный стол, присоединил к нему мотор, насадил диск и вывел в прорезь стола. И пила заработала с первого включения! Кроме того, он же разрешил болезненную проблему художественного оформления салона. Сначала было много предложений с традиционными северными сюжетами: с полярным сиянием, оленями, нартами, оленеводами в малахаях и сверкающими алмазами. Но никто не решался взяться за эту творческую задачу. Кособокий сеятель облигаций из романа Ильфа и Петрова все время стоял у нас перед глазами. Но Остапу было проще, потому что у него был натурщик в лице Кисы, а среди нас модели для жизненного образа оленевода не находилось. К тому же товарищ Бендер ухитрился получить деньги авансом.
– А нанять художника?
– Было и такое предложение. Но не удалось найти подходящего исполнителя. Да и ненадежны эти люди творческого склада − неизвестно, что их посетит − вдохновение или запой. А у нас сроки. Вот эта неопределенность угнетала больше всего. И тогда бригадир выдал неожиданную идею. На одном из складов он заметил, среди прочего пыльного инвентаря, партию двухметровых зеркал, непонятно зачем завезенных в эти отдаленные края. И у него возникла мысль украсить ими зал, расположив на фоне мозаики из бордовых и светлых прямоугольников. Никаких оленей с рогами и копытами, никаких нарт, унт, юрт и тынзянов…
– Не юрт, а яранг.
– Тем более. Короче говоря, отказались от якутской экзотики, обошлись дизайном бродвейского бара.
– Среди вечной мерзлоты? Смелое решение.