Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 28

– Похоже, и у врачей так же. Видят в пациенте биологический механизм, подлежащий ремонту.

– А иначе невозможно. У терапевтов в простудный период настоящий конвейер.

– А санитарки в больницах работают вообще за копейки. Вот кому не позавидуешь. Таскать вонючие судна, ворочать дряблых, неподъемных старух. Убирать дерьмо из-под мерзких стариков…

– Жуть!

– А канализацию ремонтировать не приходилось?

– Это что! Золотарями люди работают…

– И адвокатами. Кто-то руки пачкает, а кто-то душу.

– Специфика профессии. Их не справедливость интересует, а кто больше заплатит.

– А общественные туалеты мыть не пробовал?

– На сборах как-то довелось, когда дневалил по казарме. Мне не понравилось.

– То-то же! Разве можно любить такую работу?

– Но ведь кто-то соглашается.

– От безысходности. Кому-то кажется, что временно, а кто-то уже смирился. А женщины берутся, чтобы подработать, хоть как-то помочь семье. Семья важнее всего, остальное можно перетерпеть.

– Да, если вдуматься, сколько народу каждое утро выходит на работу с тяжелым сердцем, преодолевая отвращение…

– А ты чего хотел? Свободного посещения?

– Но есть же вольные художники, люди творческих профессий…

– Конечно, есть. Те, которых, как и волка, ноги кормят. Беда в том, что кормят не всех и нерегулярно.

– Зато им не нужно по утрам спешить к станку. И спать они могут хоть до обеда…

– И часто позволяют себе это. Просыпаясь с головной болью в захламленной комнате, заставленной пустыми бутылками и никому не нужными «шедеврами». И с похмелья пытаются найти что-то в пустом холодильнике и в столь же пустом кошельке. А потом начинают собирать в авоську накопившуюся посуду.

– Да, есть время разбрасывать бутылки и время их собирать…

– А когда и они заканчиваются, выбирают что-то из оставшихся картин, чтобы продать за бесценок. И это завидная участь?

– Кому как. Может, голодный волк и позавидует сытой собаке, но все равно не выберет ее судьбу.

– В любом случае жизнь это будни, а не праздник. Не воскресенье, а понедельник. Еще Воннегут воспел черный понедельник.

– Нет, он сказал: «Прощай, черный понедельник!».

– И как ты с ним простишься?

– Запросто! Нужно «понедельники взять и отменить». Чтобы после воскресенья начинался вторник. Представляешь, какое будет облегчение народу? А если еще ненавистные будильники разбить…

– Давно пора. Неси кувалду!

– Как они портят жизнь простому человеку! Бывает, что с постели встать невозможно, спать хочется просто мучительно. Глаза закрываются сами собой, голову от подушки не оторвешь. Поднимаешься только на волевом усилии…

– А я включаю робота. Отдаю сам себе команды: «Встать! Умыться! Одеться! Шагом марш на работу!». И сам же их исполняю. Главное, делать это механически, без мыслей, без сомнений. Кстати, метод универсальный. Помогает в любом неприятном деле. Только важно не расслабляться до конца, до результата. Составляешь план работ и включаешь робота. А он все делает за тебя.

– И все равно тошно. Особенно осенью, в плохую погоду. Выходить в промозглую темень, мокнуть на остановке, тащиться в переполненном автобусе, среди таких же угрюмых людей с серыми лицами. А на работе выясняется, что на твоем участке прорвало трубу, и нужно срочно выезжать на аварию. А там придется ее раскапывать под дождем, лезть в эту канаву, в холодную грязь…

– Да, есть такое дело. Такую работу делают суровые, крепко выпивающие люди. Настоящие мужчины!

– Не в этом дело! Убивает то, что это навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Что ничего другого больше не будет…

– А это и значит, что дело − труба! Дело всей твоей жизни − труба. То есть, труба − твое призвание на этой земле. Неси ее со смирением.





– Дать бы тебе по башке! Этой самой трубой.

– Но понедельника это не отменит. Потому что после любой ночи наступает утро. И после праздника, и после тризны. Солнечное или дождливое, снежное или морозное, но неизменно материальное, отрезвляющее. И все наши вечерние разговоры, жаркие споры, мечты и желания тают, как туман, в его сером, реальном свете…

– Да уж. Как ни веселись, а на работу вставать нужно.

– А это и есть вечный поток жизни. Болезненная, но целительная материальность бытия. И своего − все того же! − места в нем. Вечная, неодолимая сила обыденности, необходимость ее продолжения, в тех же неизбежных будничных заботах. Праздник окончен, господа, займемся же делом!

– Ну, ты просто поэт!

– И этот вечный поток жизни несет нас в будущее, которое каждую секунду становится настоящим и в тот же миг превращается в прошлое. Потому что каждое утро жизни это очередная волна времени, смывающая следы предыдущего дня, уносящая с собой все лишнее, ненужное, надуманное и наговоренное. Но оставляющая изредка на нашем берегу камешки истинных ценностей…

– Вряд ли этот твой гимн черному понедельнику вдохновит людей, сидящих в грязной канаве.

– А никто никому и не обещал легкой жизни. «Это производство все-таки, как-никак». И будешь делать то, за что тебе платят.

– Что да, то да. Как говорят в таких случаях украинцы: «Це дило − гимно, но его трэба розжуваты». И тут выход один: жевать побыстрее, чтобы оно быстрее закончилось.

– Не хочешь растягивать удовольствие? Напрасно. Чем быстрее жуешь гимно, тем больше его тебе навалят. Потому что жизнь коротка, а запасы гимна неисчерпаемы. Всемирный закон.

– Есть мнение, что все в этом мире гимно.

– Кроме мочи!

– Иногда анализы показывают, что моча тоже гимно.

– Не дай Бог! А как само гимно? Что показывают анализы?

– Отличное! На уровне мировых стандартов.

– Хоть что-то получается как у людей.

– Но это еще не все радости черного понедельника. Да и не в понедельнике дело. Бывает, и в выходные накатит такое − хоть вешайся. Тут вот недавно проснулся − за окном непогодное утро. Серое, сырое, тоскливое. На календаре суббота, а на душе понедельник. Какой-то птицы черной тень мелькнула в окнах на рассвете. И родился холодный день. И мир предстал в реальном свете. Был горек истины глоток. И стало вдруг до боли ясно: неутешителен итог. И то, что жизнь прошла напрасно.

– Ну, это преувеличение! Такая вселенская скорбь свойственна только очень молодым поэтам. К пенсии ее запасы иссякают.

– В том-то и дело! Лучшие годы проходят впустую.

– А Лермонтов в твоем возрасте уже…

– А Гайдар полком командовал! Да чего далеко ходить! Вон однокурсники как продвинулись: один уже остепенился − диссертацию защитил, имеет публикации за рубежом; другой в министерстве отделом заведует, министру доклады готовит; третий, хоть и уехал по распределению в сибирскую глухомань, а уже начальник крупного объекта. Большим коллективом управляет − и кабинет у него, и служебная машина, и квартира…

– А ты болтаешься в общаге − ни кола, ни двора. И ведешь онегинский, «рассеянный» образ жизни.

– Вот именно. А имя одного ничем не выделявшегося раньше одноклассника, как говорят, уже вошло в «Мировую энциклопедию всех времен и народов».

– Ни фига себе! А что, есть такая?

– Значит, есть.

– И чем он удостоился?

– Прикладным искусством. С детства делал шкатулки в народном стиле, как его отец. И достиг в этом невиданного мастерства. Мы раньше посмеивались над ним, а теперь у него выставки по всему миру. Говорят, даже у президента США есть его поделки.

– Не надо завидовать чужому успеху. Еще Монтень говорил: «Судьба осыпает своими дарами отнюдь не самых достойных».

– В том-то и дело, что достойных! А ведь ни в школе, ни в институте звезд с неба не хватали, ни один особо не блистал…

– А ты думал, что все самое лучшее в жизни достанется счастливчикам, вроде тебя? Ты ведь, небось, и отличником был, и в комитете комсомола состоял, и диплом у тебя красный?

– Ну, было дело.

– Так ты и сейчас блистаешь. В прошлую субботу, у Ленки на дне рождения, ты всех просто обаял. Ты был звездой вечера: блестящие тосты, остроумные шутки, искрометный юмор. А как ты танцевал! Женский контингент был в восторге. А мужской зубами скрежетал. Если бы тебе еще морду набили, был бы полный триумф!