Страница 19 из 24
К элементарным, частным глобальным кризисам, можно отнести финансово-экономический, ресурсно-демографический, политический, экологический и др., каждый из которых может спровоцировать глобальную нестабильность.
Гораздо менее осознан кризис системообразующих социальных структур и институтов, внешние проявления которого – рост социального расслоения, кризис семейно-брачных отношений, нехватка «социальных лифтов», нарастание социальной напряженности.
Одним из важнейших аспектов глобального социального кризиса является кризис национального государства, как системообразующего элемента мировой политической и экономической системы. И если в предшествующие исторические эпохи кризис отдельных социальных систем носил локальный, изолированный характер, то глобализация превращает локальные сообщества в открытые неравновесные системы, связанные экономическими, информационными, миграционными каналами как стихийного перетока нестабильности, так и целенаправленного «экспорта нестабильности», что качественно снизило стабильность как отдельно взятых государств, так и всей мировой системы. При этом кризис отдельно взятых национальных государств носит повсеместный, почти синхронный характер, имеющий сходные механизмы и сценарии развития.
Возникновение глобальной надгосударственной социальной системы можно считать свершившимся фактом. Но характер глобального единства, как качественно нового феномена, еще не изучен и не осознан в полной мере. Вопреки прогнозам, мировая система не стала «мировым государством» с его привычными атрибутами. Вопреки декларациям, эта система не регулирует, не разрешает и не замораживает конфликты и противоречия – ни локальные, ни глобальные. Глобальная всеобщность связей не разрешила противоречий и не привела к слиянию частей в гармоничное «ноосферное» целое. Более того, мы наблюдаем заметное снижение устойчивости развития как на уровне частей, так и на уровне целого.
Порожденная глобализацией целостность мира стала не всечеловеческим социокультурным синтезом, а глобальным конфликтом, причиной которого стал именно рост глобальной связности. Мир объединился в качестве поля всеобъемлющего глобального противоборства, в котором решается судьба всех акторов мирового процесса – народов, государств, социальных общностей. При этом важнейшим следствием глобальности стала невозможность уклонения от конфликта в силу его всеобщего характера. С этой точки зрения глобальный системный кризис современности похож на арену римского цирка, бегство с которой невозможно.
Показательно, что, как в известной притче о слоне и слепых мудрецах, исследователи фиксируют внимание на субкризисах в отдельных сферах и их частных аспектах, и в результате существенно недооценивают катастрофичность, необратимость и неуправляемость глобализации.
Многие исследователи теоретиков редуцируют глобальный системный кризис к его экономической, политической, ресурсно-демографической или экологической составляющей; социологи изучают кризис отдельно взятых социальных институтов, не учитывая глобальной связности кризисных процессов.
Осознанию угроз глобального кризиса во многом мешает иллюзия предопределенности, предзаданности исторического развития, характерная как для основных религиозных систем, так и для национальных и цивилизационных проектов, идеологии которых являются развернутыми самоисполняющимися пророчествами.
Убежденность политических и религиозных лидеров и масс в том, что все пути исторического развития неизбежно ведут общество к заранее предопределенному идеологизированному социальному идеалу – Открытому обществу, Царству божьему на земле, всемирному Халифату, коммунизму или Ноосфере, мешает пониманию принципиальной непредсказуемости, неустойчивости, катастрофическому и регрессивному характеру идущего сегодня глобального процесса, который принципиально не укладывается в рамки теорий и идеологем XX века.
По сравнению с XX веком, в условиях глобальной открытости в сочетании с дефицитом ресурсов достижимость социальных идеалов качественно снизилась.
Глобализация оказывается переходом от исчерпавшей потенциал развития эпохи прогресса к регрессивной, нисходящей фазе развития, атрибуты которой – сложность, катастрофичность, непредсказуемость, неустойчивость, конфликтность и конкурентность.
Переход к регрессивному развитию не означает упрощения и примитивизации социальной реальности, даже в случаях гибели, исчезновения значимых социальных структур и субъектов.
Возникновение новых связей и степеней свободы в условиях обострения противоречий с необходимостью порождает широкий спектр дивергентных процессов, в ходе которых возникают новые социальные субъекты и структуры.
Всеобъемлющий социальный распад, в который вовлекаются громадные ресурсы, ранее накопленные человечеством, неизбежно порождает новую социальную сложность, широкий спектр диссипативных структур, порождаемых открытостью и неравновесностью социальных систем.
При этом процессы социального регресса часто имитируют прогрессивное развитие (реформы, модернизацию) или встраиваются в системообразующие социальные институты, прежде всего государственные. С этой точки зрения, рост организованной преступности и коррупции и их интеграция с институтами власти – характерный индикатор перехода человечества к фазе затяжного регресса.
Усиление и накопление противоречий, объективно порождаемое дефицитом жизненно важных ресурсов, порождает объективные предпосылки для новой дифференциации, фрагментации и поляризации, для возникновения качественно новых непространственных границ между конфликтующими социальными субъектами, создавая предпосылки для нового социального синтеза, рождения новых субъектов мирового развития. Так, характерные для глобализации процессы унификации все чаще вызывают компенсационное противодействие на локальном уровне, принимающее разнообразные формы этнического и регионального сепаратизма, религиозного фундаментализма, и другие формы социальной фрагментации и группового антагонизма164.
Но доминанта глобализации – глубокие социальные изменения, обусловленные кризисом государственных институтов и религиозно-этических основ ведущих мировых цивилизаций, определявших историю последних двух тысячелетий165.
Противостояние периферийных и доминирующих социумов и групп будет порождать принципиально другие, альтернативные ценности, модели и формы социальной жизни. Поглотив весь мир, глобальная «Империя» порождает и питает в своих границах новые процессы структурообразования.
В итоге глобализация представляет собой процесс синтеза системно целостного, но при этом глубоко фрагментированного и антагонистичного глобального социума, несводимого к механической сумме локальных социумов и локальных экономик.
Вынужденный глобализацией синтез цивилизаций и государств в единую, пусть крайне разнородную и полную противоречий, надсистему не означает ее ожидаемой трансформации в «мировое государство». Акторы глобального развития становятся участниками все более многостороннего и многопланового конфликта, в котором глобальная война объединяет противников в единую систему гораздо теснее и быстрее, чем глобальный мир.
И если отличие мира от войны можно определить как качественное снижение интенсивности взаимодействия субъектов, поскольку мирное сосуществование не ставит вопроса жизни и смерти сторон, то верно и обратное: рост интенсивности взаимодействия (а глобализация – это интенсификация связности мировой системы) с неизбежностью перерастает в конфликт.
Таким образом, стирание пространственных барьеров и границ привело не к снятию, а к обострению межсубъектных, в том числе межцивилизационных и социальных противоречий, к переходу старых геополитических конфликтов в иные, непространственные измерения – правовое, информационное, культурное, демографическое, значимость которых неуклонно растет и будет возрастать в обозримой перспективе.
164
Сафонов, А.Л., Орлов, А.Д. Этнос и нация как субъекты глобализации // Социально-гуманитарные знания. 2011. № 4. – С. 218–232.
165
Орлов, А.Д., Сафонов, А.Л. Кризис национального государства: глобализация и наследие «осевого времени» // Всероссийская научная конференция «Нравственное государство как императив государственной эволюции». Отделение общественных наук РАН. Институт государства и права РАН, Институт научной информации по общественным наукам РАН, Центр проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования. М., 2011. – С. 25.