Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 87 из 104



Однажды вечером, когда Фрит, огромный и красный, клонился в зеленом небе к горизонту, в замерзшей траве, дрожа, прыгали, пытаясь наполнить себе животы перед еще одной долгой ночью в норе, Эль-Ахрайрах и Проказник — то там откусят травинку, то здесь найдут стебелек. Трава была ломкой, безвкусной, как сено, но им хотелось есть, а потому они долго перебирали стебли, выискивая хоть что-нибудь посъедобней. Наконец Проказник предложил раз в кои-то веки рискнуть и пробежаться на деревенские задворки, где тогда был большой огород.

Этот огород был самым большим в округе. А на одном конце его стоял дом, где жил хозяин, который срезал или выкапывал овощи, складывал их в храдада и увозил прочь. Этот хозяин натянул вокруг огорода проволоку, чтобы защититься от кроликов. Конечно, Эль-Ахрайрах, если бы ему понадобилось, сумел бы найти лазейку, но он не хотел рисковать — это было слишком опасно, потому что человек ходил всегда с ружьем и убивал даже соек и голубей, если те залетали в его владения.

«Там не только ружье, — сказал Эль-Ахрайрах, раздумывая над предложением Проказника. — С проклятым Забиякой Гав-Гавычем тоже всегда держи ухо востро».

Забияка Гав-Гавыч был сторожевой пес — самый злобный, подлый, отвратительный негодяй из всех, кто когда-либо лизал хозяйскую руку. Большой, лохматый, с нависающими на глаза бровями, он сторожил огород чаще всего по ночам. Само собой разумеется, овощей Гав-Гавыч не ел, и кто-то может решить, что время от времени пес позволял изголодавшемуся зверьку сгрызть листок мерзлого салата или морковку. Но не тут-то было. Гав-Гавыча спускали с цепи вечером, и он бегал от зари до зари по огороду, не обращая внимания ни на взрослых, ни на мальчишек; он охотился на зверьков — на крыс, кроликов, зайцев, мышей, даже кротов — и убивал каждого, кто ему попадался. Стоило ему учуять чужой запах, как он надувался от гордости за свой нюх и принимался гавкать, что на самом деле было с его стороны большой глупостью, потому что шум этот предупреждал воришку об опасности, и тот успевал вовремя ускользнуть. Гав-Гавыч считался отличным крысоловом, и хозяин так часто хвастался им и расхваливал, что пес уже просто едва не лопался от важности. Он и сам поверил, что ловит крыс лучше всех на свете. Его кормили досыта сырым мясом, но только не по вечерам. Вечером пса оставляли голодным, чтобы не ленился гонять воришек. Запах его слышен был издалека, и все-таки появляться на огороде было опасно.

«Ну давай попробуем разок, — попросил Проказник. — Я сумею его отвлечь, если надо».

И Эль-Ахрайрах вместе с Проказником побежали через поля к огороду. Они пробрались за изгородь, и первым, кого увидели, был сам хозяин, который, держа во рту горящую белую палочку, ряд за рядом срезал мерзлую капусту. Гав-Гавыч махал хвостом и неуклюже прыгал сбоку. Через некоторое время хозяин нагрузил, сколько мог, капусты в какую-то штуку на колесах и поволок ее к дому. Несколько раз еще он возвращался, а когда перевез все до последнего кочана к дверям, принялся перетаскивать капусту в дом.

«Зачем он все это делает?» — спросил Проказник.

«Наверное, собирается завтра увезти капусту на своем храдада, а пока убирает ее, чтобы не промерзла на морозе еще больше», — ответил Эль-Ахрайрах.

«Лучше бы он ее съел, чтобы не промерзла, — проворчал Проказник. — Давай доберемся до нее, пока они в доме. Сам подумай. Вот он — наш случай. Пока они заняты там, мы поработаем здесь, на этом краю огорода».

Но едва успели приятели добежать до капустных грядок, как из дому выскочил Гав-Гавыч и бросился к ним с лаем, так что они с трудом унесли ноги.

«Ах, маленькие паршивцы! — рычал Гав-Гавыч. — Как-как! Как-как вы посмели р-рав-р-рав-р-рыться здесь? Марш! Пр-рочь, пр-рочь отсюда!»

«Проклятый негодяй! — воскликнул Эль-Ахрайрах, когда они вернулись домой с пустыми лапами. — Вот уж кто и впрямь меня раздражает. Не знаю, как я это сделаю, но клянусь Фритом и Инле, не спадет еще этот мороз, а я наемся капусты прямо в его доме и выставлю пса круглым дураком».

«Ну, по-моему, это уже чересчур, хозяин, — заметил Проказник. — После всех подвигов, которые мы совершили, жалко швыряться жизнью ради какой-то капусты».

«Так и быть, подожду случая, — согласился Эль-Ахрайрах. — Буду ждать случая, вот и все».

На следующий день Проказник в одиночестве сидел на обрыве и нюхал воздух, как вдруг мимо проехал храдада. Сзади у него были дверцы, которые почему-то оказались незаперты и хлопали на ходу. Храдада вез груду завязанных мешков, похожих на те, что иногда человек оставлял на огороде. И когда храдада ехал мимо, один из мешков вывалился на лужайку. Проказник подождал немного, а потом, решив, что в мешке лежит что-то съедобное, соскочил с обрыва и принюхался. От мешка пахло мясом. Проказник очень огорчился, а вечером рассказал об этом Эль-Ахрайраху.

«Мясом? — переспросил Эль-Ахрайрах. — И мешок все еще на лужайке?»

«Откуда мне знать? — удивился Проказник. — Зачем мне эта гадость?»

«Иди за мной, — приказал Эль-Ахрайрах. — И пошевеливайся!»

Когда они прибежали на лужайку, мешок все еще лежал на том же месте. Эль-Ахрайрах подтащил его к канаве и спрятал.



«А нам-то что с этого, хозяин?» — спросил Проказник.

«Пока не знаю, — отвечал Эль-Ахрайрах. — Зачем-нибудь да пригодится, если раньше, конечно, крысы не доберутся. А сейчас пошли домой. Темно уже».

По дороге домой в канаве они заметили черную покрышку от колеса, тоже вылетевшую из храдада. Если вам доводилось видеть такие штуки, вы и сами знаете, что похожи они на огромный гриб, гладкий, крепкий, упругий, словно подушечки на лапах. Пахнут они скверно, а на вкус отвратительны.

«Вот что, — вдруг сказал Эль-Ахрайрах, — придется ее обгрызть хорошенько. Так надо».

Проказник даже подумал, не спятил ли хозяин, но выполнил все, что велено. Покрышка оказалась старая, изрядно подгнившая, так что им быстро удалось выдрать из нее кусок величиной с кроличью голову. На вкус она была ужасна, но Эль-Ахрайрах старательно оттащил этот кусок домой в нору. Полночи обгрызал его со всех сторон Эль-Ахрайрах и продолжил свое занятие утром после силфли. Перед на-Фрита он разбудил Проказника, позвал его наверх и положил перед ним свою работу.

«Ну, на что это похоже? — спросил он. — На запах не обращай внимания. На что похоже?»

Проказник осмотрел ее со всех сторон.

«Похоже на черный собачий нос, хозяин, — ответил он. — Только сухой».

«Отлично», — сказал Эль-Ахрайрах и пошел спать.

В эту ночь, ясную и холодную, ударил сильный мороз, но, когда взошел месяц и все кролики забились под землю, чтобы согреться, Эль-Ахрайрах велел Проказнику следовать за ним. Он сам тащил свой черный «нос» и совал его в каждую гадость, какая только попадалась им по дороге. Так он нашел…

— Не надо об этом, — перебил Орех. — Рассказывай, что было дальше.

— В конце концов, — продолжал Одуванчик, — Проказник уже старался держаться подальше от Эль-Ахрайраха, а тот, то и дело задерживая дыхание, все волок этот «нос» до того самого места, где они закопали мясо.

«Надо его вырыть, — сказал Эль-Ахрайрах. — Давай помогай!»

Они отгребли землю, и показался мешок. Мясо в нем лежало завернутое в бумагу, отдельными, связанными друг с другом кусочками, похожими на плети переступня, и бедному Проказнику пришлось отнести его на зады огорода. Работа оказалась тяжелой, и он очень радовался, когда все-таки дотащил все до места.

«А теперь, — сказал Эль-Ахрайрах, — давай к дому».

Они подбежали к дому и увидели, что человек ушел. Во-первых, в доме не горел свет, а во-вторых, по запаху кролики поняли, что не так давно хозяин прошел в ворота. Перед домом был цветник, и от огорода его отделял высокий дощатый забор, который разгораживал двор, а справа и слева от него росли лавровые кусты. Прямо за забором была дверь кухни.

Эль-Ахрайрах и Проказник тихонечко шмыгнули в цветник и приникли к дырке в заборе. Гав-Гавыч не спал — он сидел на посыпанной гравием дорожке и дрожал от холода. Он сидел так близко, что при свете месяца кролики видели, как пес моргает. Кухонная дверь оказалась заперта, но рядом темнело отверстие для стока воды. Пол на кухне был выложен кирпичом, и когда человек мыл его грубой щеткой, сгонял воду через эту дыру. В морозы дыру прикрывала старая тряпка.