Страница 5 из 8
Задняя стена этого склада выходила на нашу дорогу. Там мальчики расшатали одну доску, и маленькие кусочки этого жмыха сыпались в дырку. Они лазали туда потихоньку и собирали и грызли это лакомство. Иногда и нас малышей угощали, а где взяли не говорили. Все это в строгом секрете от бабушки. Однажды они опять отправились туда «на охоту». Я прицепилась за ними. Они меня гнать.
– Если Вы меня не возьмете с собой, пойду сейчас к бабушке и расскажу ей, что Вы куда-то собрались, а она не разрешала никуда уходить, – ехидничала я, – и тебе Женечка попадет.
– Ладно, Жень, пусть идет. Ну, смотри «мелочь», будешь ныть, побьем.
– Я не буду ныть, вот увидите, буду тихо. А Вы куда? – радостно заявила я.
– Куда надо, молчи, – строго приказал Женя.
Оказалось, ребята идут к складу. Страшно, там же часовой, с ружьем, но очень любопытно, зачем они туда идут?
Перебрались через дорогу к складу и стали собирать возле дыры кусочки жмыха. Но его было очень мало. Пробовали еще расшатывать доску, не помогает, не сыпется больше. Тогда Толя предложил:
– Давай Маша, мы тебя туда просунем, ты маленькая пролезешь и будешь нам подавать кусочки, а потом мы тебя вытащим.
Хоть и страшно, но интересно. Пролезла я дырку, подаю им жмых, его там огромные круги до самой почти крыши.
Набрали мальчики полные сумочки, стали меня тащить. Никак я назад не пролезу.
– Ладно, Маша, ты посиди тихо здесь, мы отнесем через дорогу сумки и спрячем там, потом придем и вытащим тебя. А то вдруг услышит часовой и отберет жмых.
Они убежали. А я стою в темном закутке, заваленном огромными кругами и так мне стало страшно, что я в одно мгновенье ока забралась по этим кругам под самый потолок сарая, где над входной дверью светилось маленькое окошко и принялась от страха реветь. Мне видно, как, напротив, у соседнего склада ходит часовой с ружьем и от этого становилось еще страшнее. Часовой услыхал, плачь ребенка, оглядывается, не поймет, откуда он доносится. Наконец догадался и открыл дверь склада, снял меня сверху.
– Ты как сюда попала малышка?
– Это наш Женька и Толька меня в дырку засунули, чтоб я им жмых подавала, а сами убежали, а я никак не вылезу.
Взял он меня на руки и огромное колесо жмыха и вынес меня на нашу дорогу.
– Иди домой к матери, – и ушел обратно на пост.
Я стою на дороге, рядом держусь за колесо жмыха, а оно с меня высотой, мне его не дотащить, а бросить жалко, я опять в рев.
А Женя с Толей не выходят ко мне, а все наблюдают из кустов, боятся часового, побежали за бабушкой. Та прибежала.
– Ах Вы, шельмецы, что удумали. Погоди разбойник, вот придешь домой, уж я тебя попотчую прутом.
Вообще бабушка нас никогда не била, а только бранилась. От матери да, попадало всем троим, а бабушка нет. Взяла меня бабушка за руку и этот жмых и пошла к часовому.
– Ты уж прости Христа ради ребятишек сынок. Это я виновата, не доглядела. За чужим полезли, хоть знают нельзя, голодно, прости милый, вот забери, что взяли.
– Все в порядке мать не переживай! Это я сам дал малышке. Бери не бойся, не пострадает от этого склад.
– Спасибо сынок и прости еще раз за детей. Забрала бабушка жмых и меня и пошла домой. Долго давала нам его понемногу, боялась, что засорим им себе желудки. Она у нас детей была главная затейница. Со всеми бедами мы бежали к ней, знали бабушка выручит. Мать к этому времени уже устроилась работать. В 2-х км. от нас образовался новый городок, вернее пока только палатки да огромные деревянные ангары. Там был большой лес и до войны взрослые ходили туда по грибы. Так вот в этом лесу разместился полигон по ремонту разбитой техники, в основном танков, потому и танковый полигон. Стали отовсюду убирать и свозить на этот полигон искореженную войной технику. И людям появилась возможность устроиться работать, конечно, в основном женщинам. И хотя вначале даже ничего не платили, только давали хлебные карточки, люди были рады и этому. Там открылась санчасть и маленький магазинчик, где раз в месяц отоваривали хлебные карточки. Мать устроилась в детский садик вновь нянечкой. Это был даже не садик. Что-то похожее на детскую площадку. Детей приводили женщины со своей едой, у кого что нашлось, они были рады и этой помощи, одного дома е бросишь, а работать надо, чем жить? Никому и в голову не приходило возмущаться или жаловаться. Славу Богу немца отогнали от порога. Книг и игрушек тоже не было. Сами себе выдумывали игры, да слушали бабушкины сказки, особенно по вечерам. И сейчас вижу перед глазами; горит на столе коптилка, гильза от снаряда, с одной стороны приплюснутая и туда вставлена тряпочка и налит керосин – вот такое освещение было почти в каждом доме, да и его особо не жгли, экономили керосин, он денег стоил, да их достать негде. Мы с Митей маленькие и бабушка везде нас за собой таскала. Идет за водой с ведрами и мы за ней плетемся. Раз пошли мы с ней вдвоем по воду, и увидела я на заросшей травой клумбе яркий цветок, такой красивый. Тогда было не до цветов, никто и нигде не сажал у домов цветы, не до того было. А той красоты, что было до войны, мы не помнили, были слишком малы. Сейчас, когда подросли, вокруг одни развалины и нищета. Как ощутить ребенку прекрасное, только из бабушкиных сказок.
– Бабушка смотри, что я нашла! Это аленький цветочек, или это цветик-семицветик?
– Да детка, цветик-семицветик, – грустно отвечает бабушка, набирая воду.
– А может он исполнить хоть одно мое желание? Какие надо сказать ему слова?
Бабушка, молча, поставила ведра и, подойдя, погладила меня по голове, сказала,
– Нет, ангел, этот семицветик уже не может исполнить никаких желаний. Он от взрывов потерял свою волшебную силу.
– А если его поливать, может он снова станет волшебным?
– Нет родная, не станет. Но мы будем приходить сюда, и любоваться его красотой. Гляди, какой красивый! А осенью я его тебе выкопаю и посажу у дома, будешь за ним сама ухаживать. Это тебе подарок лета. Мы все лето навещали мой семицветик, а осенью бабушка выкопала мне его мне и посадила у дома, я за ним ухаживала. Так нас приучала бабушка любить и понимать прекрасное. Росла у нас перед самым домом большая, раскидистая береза, мы любили под ней в тени сидеть. Там был стол и лавочки. Но во время бомбежки осколком ей снесло макушку. Чтобы она не напоминала нам о тех жутких событиях, бабушка с матерью спилили ее на дрова. Остался от нее большой пень и мы, малыши играли возле него. Здесь же рядом росли четыре ели. Под ними летом мы устраивали летнюю кухню. Там была сложена небольшая печь под навесом и стол, летом мы там готовили и кушали. А пень был у нас в центре внимания, участвовал во всех наших мероприятиях.
Однажды утром нас загадочно позвала во двор бабушка и повела к пню. И, о чудо! Весь пень был усыпан опятами, море опят, и на земле, и на пне. Мы стали аккуратно срезать грибы, потом бабушка угостила нас приготовленными жареными грибами.
А пень, несколько лет угощал нас по осени вкусным деликатесом, пока не сгнил совсем.
Табунок ребятишек 5-б человек, примерно одного возраста, гуляли вокруг домов, никто особо за нами и не следил. Из взрослых практически оставалась только моя бабушка, у остальных матери, конечно работали, надо же как-то кормить малышей.
Однажды мы забрались в заброшенный дом. Это был небольшой старинный дом с мезонином и небольшим балкончиком на чердаке. Бог весть, с каких времен сохранился, но еще до войны он был уже не пригоден для жилья, его просто сохранили, как памятник архитектуры, никому он не мешал. И сейчас он чудом уцелел от бомбежки, стоял заколоченный, как и все сохранившиеся дома городка. Нам было любопытно на него смотреть, он представлялся нам малышам сказочным дворцом. Что там живут гномы, приведения, хоть было страшновато, любопытно. И вот мы, найдя лазейку, забрались внутрь и разочарованные бродили табунком по пустым скрипучим комнатам, ничего интересного. Забрались по лесенке на чердак, с него выходил балкончик. Балкончик был такой ветхий, что на него выйти никто не решался.