Страница 3 из 80
Сергей подвел к оперативникам стариков:
— Вот вам понятые из карауленских активистов-старожилов.
Чисто выбритый назвался Кузьмой Никифоровичем Широниным, мрачный — Тимофеем Григорьевичем Слабухой.
— Кстати, Слабуха из бывших чекистов, — будто для солидности, с серьезным видом сказал Сергей.
— Не из чекистов, а из лагерных охранников, — недовольно пробурчал Слабуха. — Чего старое поминать…
— Как чего? Ты ведь сам на каждом углу об этом кричишь: «Я — чекист! Всех пересажаю и постреляю!»
Слабуха болезненно покривился:
— Ну, чего с дурака возьмешь? Не поминай, Сергей Игнатьич, старое.
Торопливо подошел участковый Ягодин. Козырнув, пожал протянутую Антоном Бирюковым руку и указал взглядом на остановившегося у избушки парня:
— Единственный свидетель, да и тот ничего не знает. Виталий Ложников — напарник Водорьяпова. В восьмом часу утра приехал верхом из Караульного, а тут… Стреляли через окно, похоже, что в спящего…
Бирюков объяснил понятым их права и обязанности, после чего опергруппа приступила к работе. Следователь прокуратуры Лимакин и оперуполномоченный уголовного розыска Голубев стали осматривать примятую копытами животных траву возле избушки, эксперт-криминалист Тимохина, предварительно сфотографировав, обследовала пулевое отверстие с расходящимися от него трещинами в оконном стекле.
Закончив внешний осмотр и ничего, по существу, не обнаружив, вошли в избушку. В глаза сразу бросился справа от входа сбитый из досок топчан с полосатым матрацем, на котором спиной к окну лежал укрытый до пояса байковым одеялом плечистый мужчина в окровавленной под левой лопаткой белой майке-безрукавке. На правом предплечье его синела татуировка американской статуи Свободы со вскинутым факелом в руке. На покрытом клеенкой столике у окна лежали два свежих огурца. Возле стола на табуретке были уложены коричневые рабочие брюки и клетчатая рубаха. На чистом дощатом полу у топчана стояли новые хромовые сапоги. Слева от двери, в углу, чернела круглая печь-буржуйка. На ней — ведро с водой, эмалированная кружка и консервная банка с сигаретными окурками. Под потолком на проволочном крючке висел старомодный керосиновый фонарь «Летучая мышь». Больше в избушке ничего не было.
Тимохина несколько раз щелкнула яркой фотовспышкой. Затем с помощью Лимакина замерила рулеткой расстояние от оконного стекла с пулевым отверстием до спины потерпевшего. Судя по наклонному пути полета пули, можно было предположить, что из-за окна стреляли стоя. Судмедэксперт Медников внимательно осмотрел спину убитого. Чуть повернув труп, он оглядел грудь и мрачно проговорил:
— Навылет, пуля ушла в матрац.
Лимакин и Тимохина тоже склонились над убитым. Бирюков не стал им мешать. Выйдя из избушки, Антон подошел к разговаривающему с Сергеем Ложникову и попросил его рассказать, как он появился здесь сегодня утром и что увидел.
Ложников вроде бы растерялся. Ладонью потер толстый рубец шрама, пересекающего лоб, вздохнул и заговорил издалека. По его словам, как раз сегодня Водорьяпову исполнилось пятьдесят лет. Вчера утром он дал Ложникову сто рублей и попросил съездить в райцентр за коньяком и шампанским, чтобы отметить день рождения. Винный магазин в райцентре оказался закрытым. Пришлось на электричке ехать в Новосибирск. Домой Ложников вернулся поздно ночью. Сегодня с утра пораньше оседлал коня и поскакал в Выселки, где Водорьяпов, как договаривались, должен был остаться на ночь, чтобы приглядывать за стадом…
— Поочередно здесь ночуете? — спросил Антон.
Ложников, словно прикрывая шрам, натянул на лоб голубой солдатский берет. Правый глаз его при этом задергался в нервном тике, а тихий глуховатый голос вроде бы дрогнул:
— Всегда я ночую. Водорьяпов первый раз остался и…
— Он из местных жителей?
— Приезжий, — вместо Ложникова ответил Сергей.
— Откуда?
— Черт его знает. Три года назад Иван Данилыч Манаев где-то отыскал. Короче, манаевский фаворит.
— Кем работал в колхозе до подряда?
— От скуки на все руки. То снабженцем-доставалой, то строительным прорабом, хотя о строительных делах имел представление понаслышке. В прошлом году, когда Манаев не прошел в председатели, я решил избавиться от таких «универсалов». Дипломат из меня неважный, поэтому рубанул Водорьяпову прямо: «Власть, Леонид Николаевич, переменилась. Или переходи вкалывать на крестьянскую работу, или в прощальном салюте пожмем друг другу руки». Он затосковал, дескать, село приглянулось, люди здесь хорошие. Попросил неделю на раздумье. Через день приходит и говорит, что решил с Витей-афганцем, то есть с Виталием Ложниковым, объединиться и заключить с колхозом арендный договор на выращивание сотни бычков. Я за такое предложение ухватился. Ударили по рукам… — На скулах Сергея заходили желваки. — Для меня это убийство как нож в сердце. На примере первого арендного подряда хотел осенью доказать колхозникам, насколько выгодно и в моральном, и в материальном плане работать не из-под палки, как на барщине, а по-хозяйски, с душой. Теперь все кувырком полетело… — Сергей глянул на Ложникова. — Один ведь не справишься?..
Ложников мрачно крутнул головой:
— Понятно, нет.
— Слушай, может, сагитировать тебе в помощники кого-нибудь из пенсионеров?
— Кого, например?
— Ну, скажем, того же Кузьму Широнина или Тимку-чекиста…
Ложников вздохнул:
— Кузьма язвенник. Ему после операции через каждый час супчик куриный хлебать надо. А Тимофей Григорьич от прошлогодней волокиты с выплатой за бычка очухаться не может. Только увидит Анну Ивановну, сразу кулаки сжимает. Она ж ему потрепала нервы не меньше, чем мне.
— Экономистка наша, Анна Ивановна Клепикова, — сказал Антону Сергей. — При Манаеве много лет была главным бухгалтером. Себе гребет без зазрения совести, но колхозника старается обчистить, как белку. Чуть у того лишняя рублевка набежит, сразу на дыбы: «Ишь чего захотел! Больше меня получать?!» За такие «аргументированные» выступления по решению общего собрания я из главбухов в рядовые экономисты ее передвинул. И здесь неймется. Накачку дам — неделю ходит тихая, будто рыбка. Потом опять: «Ишь чего захотел!» Жду не дождусь, чтобы осенью спровадить вредную тетку на пенсию. Возраст подходит, последние месяцы дорабатывает.
— Семья у Водорьяпова в Караульном живет? — возвращая разговор к прежней теме, спросил Антон.
— Нет у него никакой семьи. Холостяком жил в колхозной квартире.
— Родственников тоже?..
— Здесь — никого!
— Кто он по специальности?
— Шофер высшего класса. Зимой, бывало, через любой снежный занос на грузовике пробьется. А легковую водил лучше профессионального таксиста. В прошлом году ездил с ним на его «Ниве» в Новосибирск. По запруженному машинами городу шурует так вольготно, как я по деревне! Кстати, нынче весной Водорьяпов продал свою «Ниву» и купил у колхоза вон тот старый «Беларусь», — Сергей, обернувшись, показал на стоявший у избушки колесный трактор.
— Для чего?
— Рассчитывал мужик основательно арендой заняться. Понимаешь, братан, бычков ведь одной зеленой травкой до хорошей упитанности не откормишь. Надо и комбикорм им подвезти, и сена накосить, и силос заготовить. Без трактора в таком деле как без рук.
Антон повернулся к Ложникову:
— Кто из вас, Водорьяпов или вы, были инициатором арендного подряда?
— Как вам сказать, кто инициатор… — Ложников замялся. — У меня есть небольшой опыт по выращиванию бычков. Я вообще-то механизатор широкого профиля, но после ранения в голову врачи запретили работать на технике. Чтобы не сидеть тунеядцем, пришлось взять в колхозе трех телят и откармливать их. При сдаче каждый бычок потянул почти полтонны. По девятьсот с лишним на каждом заработал.
— Наглядный пример выгодности арендного подряда, — обращаясь к Антону, перебил Ложникова Сергей. — Один человек за год с небольшим произвел полторы тонны мяса!
— Не убеждай, я к тебе в арендаторы не пойду, — стараясь хоть как-то развеять гнетущее состояние, улыбнулся Антон.